Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография - Замостьянов Арсений Александрович (читать хорошую книгу полностью txt, fb2) 📗
Несмотря на бурную реакцию дружественной Германии, накал борьбы с инженерами-вредителями не смягчили. Всего по Шахтинскому делу проходило 53 человека, пятерых из которых расстреляли.
Между тем явного преимущества в ЦК у Сталина тогда еще не было. В то время его предложения нередко не набирали большинства голосов. Симптом: объединенный Пленум ЦК и ЦКК в апреле 1928 года показал, что коммунисты не готовы поддержать жесткую позицию генерального секретаря по борьбе с кулачеством. Пленум принял компромиссные резолюции — в них, с одной стороны, подчеркивалось, что чрезвычайные меры «обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок», а с другой — осуждались «извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных органов». За этим решением противники видели козни правых, но можно говорить и о тревогах местных руководителей перед крестьянскими волнениями.
Сталин мог опираться только на свой штаб — секретариат ЦК. За его оппонентами (поначалу очень робкими) стояли профсоюзы, аппарат Совнаркома, большинство хозяйственных руководителей и в значительной степени газета «Правда», которую — хотя и все более опасливо — возглавлял Бухарин. Готовы ли они были на войну на уничтожение против сталинской группы, на откровенную борьбу за власть? Любопытно, что ожесточенную пропагандистскую кампанию против Зиновьева и Каменева — которых постепенно превратили во врагов, которые ничем не лучше Троцкого, — «Правда» провела при участии Бухарина, Радека, Пятакова. Свою серьезную лепту в эту кампанию внес и Рыков. Считать их противниками чисток и репрессивной политики не получается. Все они взвинчивали градус политического противостояния, градус ненависти, не сомневаясь в справедливости приговоров зиновьевцам — главным образом потому, что с давних пор не симпатизировали этим людям. «Правые» могли надеяться, что уход троцкистов и зиновьевцев «освободит поляну», развяжет руки тому же Рыкову, которому до сих пор удавалось найти компромисс со Сталиным — при всех разногласиях. Какое-то время так и было — после отставок, но задолго до расстрелов «левой оппозиции». Рыков и весной 1928-го верил в такой компромисс.
Постепенно главным центром сопротивления рыковской политике стал ВСНХ (прежняя рыковская вотчина!) с Валерианом Куйбышевым во главе. В будущем Куйбышев не раз станет горевестником для Рыкова, со споров с ним для Алексея Ивановича начнется череда отставок с главных должностей. Сталин не считал Куйбышева надежным соратником — вроде Молотова и Кагановича. Такой мог под влиянием обстоятельств качнуться в другую сторону. Поэтому осторожное, на мягких лапах, обхаживание Куйбышева было для сталинской группы задачей важнейшей, и они выполнили ее уверенно. Такие попытки, вероятно, совершал и Рыков, конечно, не напрямую, через доверенных лиц, но — безуспешно. Это вообще характерно для «правой оппозиции» — слабо налаженная внутренняя дипломатия. Конечно, позже их упрекали в обратном, создавая образ хитрых хамелеонов, тайных врагов советской власти. В реальности коллеги Рыкова в смысле привлечения союзников выглядели несколько наивно — как, наверное, и подобает технарям.
6 мая на VIII съезде ВЛКСМ Бухарин эмоционально критиковал безответственные призывы к «классовой войне» и некоему быстрому рывку в области сельского хозяйства. Чуть позже он обрушился в своей статье на проповедников «индустриального чудовища» [134], паразитирующего на сельском хозяйстве. Это был серьезный вызов Сталину, на который Рыков не решился. Или — сознательно не считал такую, слишком острую, дискуссию полезной. А Бухарин пошел ва-банк, и не в одиночестве, а с поддержкой учеников. Сталин действовал быстро. Ровно день спустя, 28 мая, в своей беседе со студентами Института красной профессуры, Комакадемии и Свердловского университета он произнес речь, в которой явно выступил против Бухарина — хотя и не заклеймил его лично: «Может быть, следовало бы для большей „осторожности“ задержать развитие тяжелой промышленности с тем, чтобы сделать легкую промышленность, работающую, главным образом, на крестьянский рынок, базой нашей промышленности? Ни в коем случае! Это было бы самоубийством, подрывом всей нашей промышленности, в том числе и легкой промышленности. Это означало бы отход от лозунга индустриализации нашей страны, превращение нашей страны в придаток мировой капиталистической системы хозяйства».
Рыков действовал осторожнее. Например, на встрече с московским активом он привел данные Наркомюста о том, что борьба с кулаками на селе ударила и по середнякам, и даже по беднякам. Среди осужденных за спекуляцию за горячий апрель таковых оказалось 20 %… Так предсовнаркома критиковал «перегибы». Но в мае — июне заседания Политбюро стали горячее: представители двух направлений спорили все чаще и ожесточеннее, понимая, что речь идет о стратегии — о формировании крестьянской политики на несколько лет.
Сторонникам Сталина, несмотря на сопротивление Бухарина, удалось перехватить инициативу в пропаганде. Сначала критиковали просто неких правых — хотя было ясно, что борьба идет прежде всего с Бухариным, Рыковым и Томским. Первым «правым», которого принялись открыто называть по имени, стал Моисей Ильич Фрумкин, заместитель наркома финансов Николая Брюханова, до этого занимавший такую же должность в Наркомате внешней торговли. Фрумкин заслужил репутацию выдающегося экономистом, многие профессионалы прислушивались к нему и считали его не просто опытным и цепким хозяйственником, но и своего рода экономическим серым кардиналом — то есть человеком влиятельным. Многие смотрели на него снизу вверх. Для Рыкова он, конечно, не был авторитетом. В то время для Алексея Ивановича вообще авторитетов не было — по крайней мере, в СССР.
Фрумкин стал первым не случайно: он действительно бросился в бой, выступил с инициативой, постаравшись проверить силы оппонентов. 15 июня он разослал членам ЦК совершенно секретное письмо, адресованное прежде всего Сталину, с критикой «чрезвычайных мер»: «Объявление кулака вне закона привело к беззакониям по отношению ко всему крестьянству. Недопустимо, чтобы на 11-м году Советской власти гражданин на селе не знал грани между законным и беззаконным, чтобы власти издавали такие постановления, которые формально являются законами, а по существу являются издевательством над законностью. (Например, штрафы в 100–200 р. за долгоносик, за содержание собак не на привязи.)» [135]
Фрумкин, опираясь на хозяйственную целесообразность, предлагал ограничить борьбу с кулаками только экономическими мерами. Сталин счел предложения Фрумкина обыкновенным буржуазным либерализмом. Тревогу вызывал и финал письма, в котором нетрудно было увидеть завуалированную угрозу: «Я просил бы учесть, что основные мысли, весьма схематически изложенные в этом письме, присущи не только мне. О них говорят сотни и тысячи товарищей, которые не были в оппозиции, но которые не причислялись до сих пор к лагерю правых, которые полностью разделяют линию партии, но считают взятый темп осуществления линии гибельным» [136]. Фрумкину грозно ответили Сталин и Молотов — в такой же внутренней партийной переписке.
Позднее, на ноябрьском Пленуме ЦК, Фрумкин пытался доказать, что его слова были искажены и он выступал против перекосов раскулачивания, а не против ограничения экономической свободы кулаков. На том же пленуме Рыков критически оценил предложения экономиста: «Я заявляю, что тов. Фрумкин в своем последнем письме (которое я не успел еще прочитать до конца) допустил известные ошибки, связанные с недооценкой революционизирующего влияния промышленности на сельское хозяйство, с некоторым перегибом палки в отношении характеристики отрицательных явлений в области с/х производства, с преуменьшением значения коллективных форм с/х производства и т. п.». И, рассказав о том, что Фрумкин приходил к нему с просьбой об отставке, даже вступил в перепалку с Постышевым, который заметил, что не большевистское это дело — подавать в отставку. Рыков напомнил пленуму, что и Ленин дважды подавал в отставку… Двусмысленность ситуации состояла в том, что, поругивая Фрумкина, Рыков фактически отстаивал основные идеи его письма. И отставку заместителя наркома финансов не принял. Так и зарабатывалась репутация хитроумного Одиссея партии, но атмосфера складывалась невыигрышная для столь тонких маневров.
