Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Мне импонировали динамизм Н.С., его способность мобилизовать свои способности, знания, опыт в нужный момент и в нужном направлении. Я это особенно чувствовал, работая в Отделе ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Ю.В. Андропов почти ежедневно в наших деловых разговорах ссылался на ту или иную точку зрения Н.С. по поводу положения дел в других социалистических странах. Для него, Хрущева, состояние в мировой социалистической системе было наиглавнейшей партийной и государственной заботой среди других немалых забот.
Но как бы там ни было, Никита Сергеевич не выдержал испытания властью. О власть, как ты сладка и радостна и какой горькой и трагичной ты бываешь!
Н. Хрущев — самородок, алмаз, гранильщиком которого был Сталин. На Хрущеве не могли не сказаться теоретические воззрения, стиль и методы руководства гениального гранильщика. Помимо понимания Н.С. Хрущевым вреда культа личности как явления для нашей страны, для братских социалистических стран, для международного коммунистического и рабочего движения им, Хрущевым, в немалой степени двигало и то, что, не столкнув с пьедестала Сталина, не потоптав его, ему будет трудно войти во власть, удержаться на самой ее вершине. К началу 60-х годов мастерство гранильщика стало все больше ощущаться в гранях поведения «самородка».
Н.С. как-то сказал: «Я не знаю более сильной власти, чем диктатура пролетариата». К сожалению, он не продолжил свою мысль. Мне думается, что на определенном историческом этапе мы должны были перейти от диктатуры пролетариата к диктатуре народа — его всевластию, выстроенному на широкой демократической основе: депутатов, непосредственно избираемых, во-первых, по производственно-профессиональному признаку и, во-вторых, по территориальному.
В условиях однопартийности, впрочем, как и многопартийности, особое внимание надо было уделять развитию демократических институтов во всех сферах государственной и общественной практики, вводить демократизм в традицию масс, в их обыденность, в привычку. Только в этом случае с помощью «демократического решета» можно отсеивать народные таланты, способные стоять у руля государственной власти и управления, выбрасывать из «демократического решета» тех, кто не оправдал народного доверия, узурпирует власть в угоду своим личным амбициям, групповым интересам.
Трагедия Н.С. Хрущева состояла в том, что он, как и его предшественники, хорошо усвоил одну сторону диктатуры пролетариата — насильственную, с помощью которой легче управлять, и пренебрег ее второй стороной — демократической сущностью, обусловленной коллективистской природой трудящихся.
Глава XII
ПЕРВЫЕ «ЗАМОРОЗКИ»
Критическое отношение к Н.С. Хрущеву в партии и в государстве стало нарастать с начала 60-х годов, причем усиливалось в массах народа — сперва в виде «невинных» шуточек, анекдотов, а затем и прямой нелицеприятной критики, — и лишь потом оно затронуло кадры партии и государства.
В начале осени 1964 года Николай Романович Миронов, заведующий отделом административных органов ЦК КПСС, с которым у меня установились дружеские отношения, и я отправились утречком по грибы. Жили мы тогда на дачах Управления делами ЦК партии в Усово, что километрах в 35–40 от Москвы по Успенскому шоссе. Барвиха, Усово, Успенка — все это дачные места, разбросанные в еще сохранившихся в те годы лесах вдоль чистых пойменных лугов Москвы-реки. Деревянные одно- или двухэтажные дачи с небольшими комнатами, горячей и холодной водой сдавались в аренду на одну-две семьи. Особое удобство состояло в том, что можно было ходить с семьей в столовую или брать из нее обеды и ужины на дом, естественно, за соответствующую плату — на сколько наешь, столько и заплатишь.
Шли мы с Николаем Романовичем и вели неторопливый разговор обо всем, что попадалось нам на глаза в то теплое утро. Пересекли Успенское шоссе, усовскую железнодорожную ветку с ее тупиком и по проселку, поднявшись в гору, вошли в лес — весь светящийся белизною берез с уходящей ввысь подернутой багрянцем листвой. Там, внизу, под горой, виднелись дачи, на которых жили Микоян, Хрущев, Кириленко и кто-то еще. По шоссе сновали автомобили. А здесь, в лесу, было тихо. Мы шли рядом, стреляли глазами по местам, где мог бы сидеть грибок, радовались удаче и снова искали…
Набрав подберезовиков и сыроежек на небольшое жарево, мы прилегли на полянке. Выглянувшее солнышко пригревало, березы отражали его лучи, и лес был наполнен неярким осенним светом, навевавшим отрешенность от обыденности, будничности. По дороге обратно Миронов доверительно сказал: «Среди членов Центрального комитета партии вызревает мнение о целесообразности в интересах партии, государства, народа смещения Хрущева с занимаемых им постов и замены его другим товарищем. Вряд ли мне надо говорить тебе о причинах, побуждающих к тому. Они тебе известны не хуже, чем мне, и толковали мы о положении дел в стране не раз. Меня интересует, как ты отнесешься к смещению Хрущева?» Ответил: «Положительно». — «Ты понимаешь, что разговор строго между нами?» — «Понимаю. Не беспокойся».
Естественно, что сообщение Миронова побудило острее вглядываться в окружающих меня на работе людей, и прежде всего в Андропова. Он ни гу-гу. Все шло по-прежнему. С Мироновым к этой теме мы тоже не возвращались. Он молчал, молчал и я. Шелепин и Семичастный критиковали Хрущева по тем же полициям, что и многие другие, но о возможности его смещения ни слова.
И лишь дня за три до начала заседания Президиума ЦК КПСС, а затем и Пленума Центрального комитета партии, на котором обсуждался вопрос об освобождении Н.С. Хрущева от обязанностей первого секретаря ЦК КПСС, Миронов назвал мне предположительную дату созыва Пленума ЦК (14 октября 1964 года). Затем он сказал, что в главных средствах массовой информации — в газетах «Правда», «Известия», в Государственном комитете по телевидению и радиовещанию — предполагается замена первых лиц на новые.
«Мне поручено предложить тебе возглавить Госкомитет по телевидению и радиовещанию. У тебя немалый опыт работы с учеными, писателями, артистами, композиторами — словом, с творческой интеллигенцией. Тебя в этих кругах неплохо знают и по-доброму к тебе относятся. Не новичок ты и в журналистике. В такой переломный момент твой авторитет благотворно скажется на атмосфере в Комитете. Думаю, что ты примешь это предложение! Поверь, твоя кандидатура обстоятельно обсуждалась. В руководстве ЦК есть уверенность в том, что твой приход в Госкомитет вызовет положительный общественный резонанс».
Предложение было настолько неожиданным, что меня буквально вышибло из кресла. Я стоял и внимательно смотрел на Миронова. Он кивал головой в знак подтверждения уже сказанного. Я спросил:
— Как бы ты поступил на моем месте?
— Ответил бы согласием на предложение товарищей из ЦК.
— Кого?
— Наверное, тех, кто придет на смену Н.С.
— Кто?
— Кого изберет Пленум.
Я понял, что дальнейшие вопросы подобного свойства неуместны.
— Сколько же времени мне дается на раздумье?
— Завтра ты даешь ответ мне. Подумай.
Попрощавшись, я вышел от Миронова, поднялся к себе в кабинет. Позвонил Андропову. Дежурный секретарь сказал, что Юрий Владимирович уже уехал домой, — время было позднее. На улице барабанил дождь. На душе тоже было слякотно. Никаких эмоций — ни положительных, ни отрицательных. Состояние было такое, как будто бы то, о чем мне только что поведал Миронов, я уже от кого-то слышал и успел пережить. Нет, это было не равнодушие и не безразличие — спокойствие, к которому примешивалось предчувствие возможного расставания с товарищами по отделу, с которыми я сработался и сдружился, а также с друзьями из братских партий различных стран.
Я имел доступ к уникальной информации, рассматривающей панораму жизни государств, народов, расстановку политических сил в мире, анализ происходящих в нем процессов в интересах отечества. Короче говоря, работа в Отделе приносила мне удовлетворение и радость.
