Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Минутко Игорь (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
— Итак, Николай Константинович, — нарушил возникшее напряженное молчание Глеб Иванович Бокий, которого, впрочем, было не так-то легко узнать: костюм альпиниста — брюки, горные ботинки на толстой пористой подошве, гетры из тонкой эластичной кожи, темные противосолнечные очки; только рюкзака не хватало, — прежде всего рад вас видеть бодрым и здоровым. Надеюсь, и Елена Ивановна чувствует себя хорошо?
— Спасибо, именно так. И Елена Ивановна, и сыновья в полном здравии.
— Рад это слышать, — Бокий был спокоен и невозмутим, хотя сразу заметил раздражение Рериха, которое живописец и не старался скрыть. — Первое, что я хочу сказать вам, уважаемый Николай Константинович… Передаю вам благодарность от советского правительства за все, что вы сделали в Америке для нашей страны. Для нашей с вами страны, Николай Константинович!
Рерих промолчал.
— Вы согласны, что за два с половиной года мы не нарушили ни одной нашей договоренности…
— То есть? — перебил живописец.
Возникла пауза. Начальник спецотдела пристально смотрел на своего агента. Его губы сжались.
— Вы хотите, чтобы я перечислил наши договоренности?
— Хочу.
— Извольте, — Глеб Иванович оставался совершенно спокойным, лишь усмешка промелькнула на его лице. — Наше сотрудничество — и это было первым условием, которое вы поставили нам, — мы осуществляем в полной секретности. О самом факте этого сотрудничества у нас на Лубянке знает узкий круг лиц, и от них никакой утечки информации нет и быть не может. Еще знает, уже в Европе, товарищ Шибаев. В его надежности вы, я думаю, не сомневаетесь.
— Не сомневаюсь.
— И если некие выпады и предположения на ваш счет появляются в американской и европейской прессе, то это именно предположения, журналистская интуиция. Кстати, мы провели исследования подобных публикаций. И впредь будем проводить. Так вот, они, как правило, возникали после ваших некоторых неосторожных высказываний. Или не до конца продуманных поступков.
Рерих молчал.
— Далее. Мы щедро финансировали вашу деятельность в Штатах. И не только… Ну… Не только связанную с государственными интересами советской страны, но многие ваши начинания в культурной сфере, когда вы к нам обращались за помощью в связи с тем или иным проектом.
— За это благодарю! — непонятный вызов прозвучал в возгласе Рериха.
— Наконец, Николай Константинович…— похоже, Бокию доставляло удовольствие быть спокойным, невозмутимым, слегка ироничным в этом разговоре. — Мы абсолютно не вмешивались и не собираемся вмешиваться в вашу творческую деятельность, не контролируем все то, что можно назвать… Как бы тут поточнее выразиться? Все то, что является вашими начинаниями в области культуры. Следует уточнить: мировой культуры. Я имею в виду общества, фонды…— Глеб Иванович помедлил, — ложи, объединения. Сколько вы их создали в Соединенных Штатах Америки, включая музей вашего имени, который вот-вот откроется в Нью-Йорке? Пять или шесть? И если я правильно информирован, нечто подобное намечается во Франции и Италии? Рерих молчал…
— Вы хотите мне в чем-то возразить?
— Хочу! — Николай Константинович мгновенно стал спокойным и величественным.
«В нем появилась некая забронзовелость, — подумал Бокий. — Черты лица… В них бронза и мрамор. Хоть сейчас ставь памятник на пьедестал. Пора спустить на землю. Но — осторожно. Конь, которого кормят, должен работать, а не убегать в вольное поле».
— Я вас слушаю, Николай Константинович.
— Вы говорите о моей полной свободе… Позвольте! Какая свобода? В Америке вы создаете обстановку, в которой я… Словом, вынуждаете нас покинуть Штаты раньше намеченного нами срока. Разве не так?
Теперь, слушая Рериха, загадочно молчал начальник спецотдела, внимательно, казалось, с сочувствием рассматривая жильца фешенебельной виллы Сувретто-Хауз.
— И теперь…
— Что теперь? — заинтересованно перебил Глеб Иванович.
— Опять какая-то непонятная тягучка с визами. Тогда, два с половиной года назад, в Англии, теперь — во Франции. Скажите, товарищ Бокий, — на слове «товарищ» было сделано ударение с оттенком сарказма, — это вы?
— Мы, Николай Константинович.
— Что?!
— Да, мы, — и в голосе Бокия зазвучало волнение, которое он не смог преодолеть. — Да, о нашем сотрудничестве не знает никто, кроме, как я уже говорил вам, узкого круга посвященных людей, И надеюсь, не узнает никогда. Вы вольны в своих действиях во всех областях вашей многогранной деятельности. Никаких запретов и преград. Подчеркиваю: никаких! Но… Дорогой Николай Константинович! Наступает «час икс» — и вы должны нечто важное, чрезвычайно важное сделать для нас. А еще точнее — для России, которой мы с вами, убежден, одинаково преданы. И вот «час икс» настал.
— Что же это?.. — прошептал художник.
— Я убежден, Николай Константинович, что наше предложение находится в русле и ваших самых сокровенных интересов. Мы это… Вернее, я это учитывал, разрабатывая акцию, которую следует назвать так: «Миссия Николая Рериха в Тибете».
— Я вас слушаю, Глеб Иванович, — не хватало воздуха, сердце учащенно стучало, и его удары он слышал во всем теле: «Вещий сон Лады сбывается…»
— Я вас слушаю…
Бокий суть предложения изложил в течение пяти минут, четко, спокойно, ровным голосом.
Рерих слушал молча, наклонив голову, наблюдая, как большая полосатая оса медленно ползла по грозди крупного винограда, выбирая ягоду, чтобы прокусить ее кожицу своими крохотными, но мощными челюстями. Что-то оса ему напоминала… Роем кружились воспоминания, отвлекали, и Николай Константинович взмахом руки спугнул осу — она с сердитым жужжанием улетела пулей.
Выслушав Глеба Ивановича, Рерих долго молчал, и начальник спецотдела не торопил его.
Наконец Николай Константинович сказал:
— Мне надо подумать… некоторое время.
— Сколько?
— Ну… Скажем, до завтрашнего утра.
— В таком случае я останусь у вас ночевать. Если не возражаете, конечно.
— О чем речь, Глеб Иванович! Окажите честь. Есть прохладная тихая спальня на втором этаже с видом на горы.
Николай Константинович и Елена Ивановна в своей комнате тихо проговорили до полуночи, и решение было принято.
На следующее утро, после завтрака, когда Бокий и Рерих опять оказались на веранде, где вчера вели переговоры, живописец, философ, историк и коммерсант сказал:
— Мы…— на мгновение он запнулся. — Я согласен, Глеб Иванович.
— Не сомневался, что вы согласитесь. И поступим так. Отправляйтесь в Париж и оформляйте визы во французские колонии Джибутти, Пондишери и Индокитай. Все это рядом с Индией, в одном из портов, где будет стоянка «Македонии»… Ведь вы на этом пароходе наметили отправляться в путешествие?
— Да.
— В порту, на стоянке где-нибудь в Африке переоформите визы в Индию. Помогут наши люди, проблем не будет. Не стоит здесь, в Европе, дразнить англичан, — Бокий хитро улыбнулся. — Они к вам неравнодушны. А в Париже с вами будет Владимир Анатольевич. Товарищ Шибаев работник дельный, все с визами исполнит в лучшем виде. Подробные инструкции и все остальное — вы понимаете, о чем я говорю — получите от него.
Восьмого ноября 1923 года визы во французские колонии, указанные Бокией, были получены.
Семнадцатого ноября, как уже знают читатели, пароход «Македония», на который были куплены билеты, отправился в дальнее плавание.
«Миссия Николая Рериха в Тибете» началась.
Мы оставили нашего героя и его немногочисленных спутников в индийском княжестве Сикким на границе с Тибетом в бунгало Талай Пхо Бранг недалеко от столицы княжества, Дарджилинга.
Позже Николай Константинович Рерих в своей книге «Сердце Азии» писал об одном из событий тех дней, надо особо подчеркнуть — обыденно, даже отстранение:
«Мы четверо после полудня ехали на моторе по горной дороге. Вдруг наш шофер замедлил ход. Мы увидели на узком месте портшез, несомый четырьмя людьми в серых одеждах. В паланкине сидел лама с длинными черными волосами с необычной для лам черной бородкой. На голове была корона, и красное с желтым одеяние было необыкновенно чисто.
