Дмитрий Донской - Лощиц Юрий Михайлович (книга регистрации txt) 📗
В эпоху средневековья государственное объединение не могло осуществиться иначе, как через решительное преобладание единовластия над местным, областным многовластием. В свою очередь, порядок единодержавия не мог победить до тех пор, пока не был установлен новый способ передачи власти в правящем великокняжеском роду.
Лично Дмитрий Донской приложил немало сил к утверждению такого нового способа наследования власти, и, хотя в последние годы жизни это и стоило ему великих нравственных переживаний, он сумел довести начатое до конца. Можно сказать, что здесь объективная историческая закономерность счастливо совпала с его личной волей, с действиями его наиболее дальновидных современников и сподвижников, с чаяниями народными.
...В 1388 году исполнилось сто пятьдесят лет со дня разорения Москвы полчищами Батыя. Понятно, что если о годовщине нашествия и вспомнили сейчас на Боровицком холме, то не было никакого повода и способа «отмечать» ее, кроме как светлой скорбью о погибших, плененных, пропавших без вести и тогда, полтора столетия назад, и совсем недавно, во дни «Тохгамышева нахождения».
Худое не хочет уходить само по себе. Оно жаждет повторяться, представать в назойливых, оскорбительных подобиях, надеясь, что еще два, три, несколько таких повторений, и люди обессилеют сопротивляться.
Двадцать с лишним лет назад столько сил было потрачено московским правительством, чтобы унять братнюю распрю в доме суздальско-нижегородских Константиновичей, и вот теперь, после смерти Дмитрия-Фомы, родственная рознь снова вышла там наружу. Борис Константинович добыл у Тохтамыша ярлык на великий стол нижегородский и переехал из Городца в Нижний.
Сыновья покойного Дмитрия Константиновича, князья Василий Кирдяпа и Семен, получили от хана в удел соответственно Городец и Суздаль. Но они надеялись, что им достанется вся отчина, то есть не только Суздаль, но и прежде всего Нижний; на Городец братья не зарились. Дядя Борис, с их точки зрения, действовал вероломно, будто и забыл, как в свое время Москва «попросила» его из Нижнего и он отбыл в Городец, где и жил все эти годы.
Как когда-то их родитель, братья Василий и Семен запросили помощи у своего зятя, у великого князя московского и владимирского. Дмитрий Иванович издавна не имело собого доверия или расположения к Борису, но главное сейчас для него было даже не в личной приязни или неприязни. Опять — так и со счета немудрено сбиться! — на его глазах сталкивались два несовместимых способа наследования власти: от старшего брата к младшему или от отца к сыну. И вот следствие такого столкновения — дядя оттеснял племянников, племянники возмущались против дяди.
Личный опыт, мнение единомышленников, свидетельства летописей и устного предания — все убеждало великого князя, что право бокового — от брата к брату — наследования власти себя не оправдывает и назревает пора для его решительного искоренения. Стол должен переходить после смерти великого князя, сколько бы ни было у него братьев, прямо к старшему сыну покойною, и от того опять же старшему его сыну, а не к братьям. Древо власти должно расти вверх, в ствол, а не по бокам. Только если князь умирает без наследника, стол может отойти к его брату.
Вот еще почему Дмитрий Иванович решил помочь сейчас Василию Кирдяпе и Семену в их стремлении возвратить отцов стол. Он придал братьям два полка, звенигородский и волоколамский, но, видимо, настоял, чтобы к военным действиям они прибегали лишь в случае крайней необходимости.
Ополчение приблизилось к Нижнему Новгороду и восемь дней простояло под его стенами. Наконец Борис Константинович запросил мира и отступился от нижегородских владений.
Но тем временем подобная же распря исподволь назревала и внутри московского княжеского дома.
Сколько помнил себя Дмитрий Иванович, не было у него среди сверстников — с самых детских лет начиная и доныне — более близкого друга, верного товарища, исполнительного помощника, чем его двоюродный брат Владимир Андреевич. Не одно десятилетие прожили они душа в душу, действовали согласованно в делах мира и войны, не ведая ни зависти, ни подозрительности, деля поровну тяготы и радости. Младший служил великому князю московскому исправно, на совесть, как бы служил он своему отцу, а не братану.
По обычаям тех времен их отношения, несмотря на свою выразительнейшую полюбовность, подлежали обоснованию и письменному закреплению в соответствующих договорных грамотах. Первое «докончание» братьев, составленное в год строительства белокаменного Кремля, и начиналось как раз с того, что Владимир обещал «имети брата своего старейшего, князя великого, Дмитрия, во отца место».
Позже, когда у Дмитрия Ивановича появились сыновья, возникла надобность в новом «докончании». По нему Владимир уже не только считал «брата своего стареишего, князя великого, собе отцем», но и первенца Дмитриева обязывался почитать как старшего брата. Иными словами, это означало, что если вдруг Дмитрий умрет или погибнет, то великий стол московский перейдет к его первенцу, которому Владимир обязан будет служить так же истово, как служит ныне Дмитрию.
Вторая грамота, как и первая, составлялась при участии митрополита Алексея, с его благословения. Поскольку в других грамотах этой поры — с литовцами, с Михаилом Тверским — вслух объявлялось, что великое княжение Владимирское — вотчина Дмитрия Ивановича, наследственное владение его семьи, то ясно, что он надеялся закрепить ее отныне и навсегда за своим потомством.
Надо думать, что уже во времена второго «докончания» Владимир Андреевич свыкался с мыслью о прямом наследовании, как ни нова, как ни ошеломительна была она на слух княжеской и боярской Руси.
Летописцы не говорят о причипах ссоры, которой омрачился для двух внуков Ивана Калиты конец 1388 года. Известно лишь о властных и суровых мерах Дмитрия Ивановича, повелевшего схватить всех старейших бояр своего двоюродного брата, развезти их по разным городам и держать в узилищах.
Историки обращают внимание как на причину кары на то, что будто бы накануне Владимир Андреевич занял силой некоторые села и угодья, принадлежавшие Дмитрию Ивановичу. С другой стороны, известно, что великий князь отнял у братана его уделы в Галиче и Дмитрове.
Слишком выразительными были многолетние отношения братства и содружества между двумя внуками Калиты, чтобы не объявилось завистников и подстрекателей. Стремительная расправа великого князя над боярами Владимира Андреевича как будто указывает: ветер задул именно отсюда, из боярского окружения серпуховского вотчинника.
Ко времени ссоры Дмитрий Иванович был уже сильно нездоров. Многие, видимо, догадывались, что дни его сочтены. Кто же займет московский, а с ним и владимирский, всерусский стол? Семнадцатилетний отрок Василий Дмитриевич или прославленный военачальник, энергичный строитель и рачительный хозяин, герой Куликовской битвы тридцатипятилетний Владимир Андреевич? Сын великого князя или двоюродный брат? Правнук или внук Ивана Даниловича? Племянник или дядя?
Строки «докончания» десятилетней давности гласили: сын, племянник. Многовековая привычка упорно противоречила: брат, дядя.
Видимо, сам Владимир Андреевич как-то растерялся, дал убедить себя красноречивым и небескорыстным своим боярам (они бы очень много приобрели, сделавшись однажды из удельных великокняжескими).
Словом, все могло зайти очень далеко. Гнев старшего, а с другой стороны, обида младшего, теперь уже «младшего» по отношению к собственному племяннику (!). И долго ли ему так вот «молодеть»? Состояние обоих было, кажется, настолько несхожим, не сводимым к какой-то общей основе, как и права, стоявшие за спиной у каждого. Такой ссоры хватило бы вполне, чтобы навсегда перечеркнуть все созданное, все выстраданное ими совместно.
Но некое высшее спасительное чувство взаимно совершаемой несправедливости остановило их однажды обоих, воспрепятствовало сделать следующие непоправимые шаги. Младший повинился и подчинился, как и положено младшему. Старший простил, но также и сам повинился в грехе гневливости, возбужденной острой тревогой за судьбу дома, рода, княжества, земли. Естественно, Владимиру само примирение далось трудней: ему приходилось переступать через свои несбывшиеся политические надежды. И не только свои, но и своих детей. Он сделал этот шаг.
