Дочь Востока. Автобиография - Бхутто Беназир (книга жизни .txt, .fb2) 📗
В Вашингтоне я встретилась с сенатором Пеллом, с сенатором Кеннеди и конгрессменом Стивеном Соларзом, ярким, энергичным членом палаты представителей, наблюдавшим за ходом недавно состоявшихся на Филиппинах выборов, демократическим путем приведших к власти Корасон Акино, с которой мне довелось лично познакомиться. Эти американцы по мере своих возможностей помогли мне. Они активно выступали за свободные выборы, за восстановление гражданских свобод в Пакистане, обещали не ослаблять внимания к ситуации в стране. Существенную помощь оказал мне Марк Сиджел, политический консультант, с которым я уже встречалась в 1984 году. Он убеждал выборных чиновников администрации и других влиятельных лиц писать пакистанским официальным лицам и предупреждать о неприятностях, связанных с чинимыми мне препонами. В качестве «сувенира» Марк подарил мне бронежилет.
Американская пресса рассуждала о сходстве моей предстоящей битвы с Зией и вызовом, брошенным Корасон Акино диктатору Фердинанду Маркосу на Филиппинах. Как водится, журналисты впадали при этом в популистскую романтику. Конечно, мы обе женщины, обе принадлежим к известным семьям землевладельцев, обе получили образование в США. Обе потеряли любимых членов семьи, убитых диктаторами: у госпожи Акино погиб муж, у меня отец и брат. Госпожа Акино противопоставила власти диктатора «власть народа» и совершила мирную революцию. На то же самое я надеялась в Пакистане. Но этим сходство исчерпывалось.
На Филиппинах Корасон Акино пользовалась поддержкой военных и церкви, чем в Пакистане и не пахло. Генералы не желали обо мне слышать, ибо боялись за свои привилегии, обеспечиваемые коррумпированной системой, за награбленные ими земли, даровые автомобили, налоговые и таможенные послабления. Умеренное духовенство, правда, поддерживало меня, но крикливые и агрессивные фундаменталисты прочно держались за Зию.
Главное же, заокеанский Дядюшка Сэм сам выслал диктатору Маркосу «весточку» о том, что его время истекло, — и даже обеспечил диктатора, его семью и свиту транспортом. Зия же как будто сросся с администрацией Рейгана, проталкивавшей через конгресс очередной шестилетний пакет военно-экономической поддержки режиму на сумму в 4,2 миллиарда долларов. Из Америки я могла ожидать помощи лишь от сравнительно немногочисленной группы законодателей, а также от американских средств массовой информации.
— Мы будем там с вами, — то и дело оптимистически заверяли меня корреспонденты. — Присутствие репортеров — лучшая защита!
Я улыбалась, благодарила их, стараясь не вспоминать, что Бениньо Акино застрелили в аэропорту на глазах у всего корреспондентского корпуса, не дав даже ступить на родную землю. И под мою дверь в Барбикане чья-то услужливая рука просунула записочку: «Помни Акино!»
Я не знала, долго ли суждено мне прожить по возвращении в Пакистан. Да и раздумывать об этом не хотелось. То, что Господь заготовил человеку, неизбежно наступит, летай иль ползай. А вот что непременно следует совершить перед возвращением в Пакистан, так это умра, религиозное паломничество, посвященное моему отцу. И почти сразу по возвращении из Вашингтона я в сопровождении нескольких друзей отправилась в Мекку. Каждый мусульманин, имеющий на то физические и финансовые возможности, обязан хотя бы раз в жизни предпринять большое религиозное паломничество в месяц хадж. Умра же, занимающая, в отличие от четырехдневного хаджа, всего несколько часов, может совершаться в любое время года.
С 1978 года я намеревалась посетить Мекку. Дважды псевдоисламский режим Зии отказывал мне в моем благочестивом намерении. Не зная, что меня ждет, я решила не рисковать и более не откладывать.
В Мекке я и мои друзья облачились в белые бесшовные одежды пилигримов и приступили к ритуалу.
«Аллах, Ты Мир, и от Тебя Мир исходит! О, Господь наш, почти нас Миром», — молились мы по-арабски у Врат Мира, входа в громадный беломраморный двор Святой Мечети. Семь раз обошли мы Каабу, почти кубическую структуру пятидесяти футов высотою и сторонами в тридцать пять футов, которая, как считают мусульмане, отмечает место, где Авраам воздвиг первый храм, посвященный Единому Богу. «Аллах акбар! — Велик Господь!» — провозглашали мы каждый раз, проходя мимо Черного Камня, вмонтированного в юго-восточный угол Каабы. Пророк, да пребудет над ним мир и благословение Аллаха, поцеловал этот небольшой камень, помогая разместить его в кладке Каабы в седьмом столетии.
Во время исполнения ритуала умры я ощущала, что на душе становилось легче. При каждой остановке я молилась за отца, за других мучеников, загубленных режимом, за брата, за мужчин и женщин, все еще томящихся в тюрьмах. Воодушевленная пережитым, я на следующий день повторила ритуал умры и вернулась в мир политики, полетела в Советский Союз по приглашению женской организации. Отправляясь в Россию, я намеревалась ослабить критику в мой адрес, ответить на упреки товарищей по партии в излишне проамериканской ориентации. Я хотела как можно основательнее подготовить почву для возвращения на родину.
Двадцать пятого марта мы объявили, что возвращение мое в Пакистан планируется на десятое апреля. В Лондон повалила международная пресса. Журналистов меньше интересовала наша точка зрения на предстоящую борьбу за торжество правого дела, чем драматическая и несколько лубочная версия конфронтации молодой женщины и военного диктатора, современный феминистский вариант истории Давида и Голиафа. «60 минут» сняли меня для американской Си-би-эс, «Вэнити фэйр» уполномочил короля фотографов лорда Сноудона сотворить мой тематический портрет. Я вынырнула на утренних телеэкранах Лондона и по спутниковой связи в Нью-Йорке. Би-би-си записало интервью со мной по-английски для всемирной службы и на урду для Пакистана; в квартире тетушки Бехджат я дала интервью Ассошиэйтед Пресс, ЮПИ, «Четвертому каналу» и британской прессе. Тетушка Бехджат суховато отметила, что наконец-то ее квартира пользуется большей популярностью, чем квартира проживавшей в том же доме актрисы и певицы Петулы Кларк.
Журналистский интернационал, разумеется, ожидал от ПНП оглушительных успехов в борьбе с диктатурой, но я не имела представления, что меня ожидает на родине. Годы репрессий могли сломить волю людей, истощить их энергию. В уже упоминавшейся книге «Узник без имени, камера без номера» Хакопо Тимерман проследил стадии изменения настроения угнетенных масс: гнев — страх — апатия. Откликнется ли народ на призыв ПНП, или удары диктатуры подавили его, загнали в нору молчания, в которой можно хоть как-то выжить? Целое поколение пакистанцев выросло во мраке военного положения. Десятилетние ребятишки 1977 года выросли в девятнадцатилетних молодых людей, не имея представления о том, что имеют право на какие-то права. Захотят ли они вернуть себе то, чего никогда не имели?
Мы сделали серьезную заявку, объявив о возвращении. Привлекли к себе внимание планеты.
— Как полагаете, сколько народу придет нас встречать? — спросила я Джехангира Бадара, президента ПНП Пенджаба, вылетающего непосредственно перед нами.
— Полмиллиона, — уверенно ответил он.
— Ой ли? Слишком оптимистично оцениваете, — осторожничала я.
— Полмиллиона и еще чуть-чуть, — настаивал он. — Вы еще не покинули Лондон, а оттуда уже поступали сообщения, что народ отправился в Лахор, чтобы вас приветствовать.
— Но на всякий случай, если пресса будет спрашивать, сколько мы ожидаем, отвечайте, что сто тысяч. В этом случае, если придет 470 тысяч, никто не сможет упрекнуть нас, что мы зря расхвастались.
Прямого рейса из Европы в Лахор не учредила ни одна авиакомпания, так что девятого апреля я вылетела из Лондона с Баширом Риязом, Нахидом, Сафдаром, моей школьной подругой Хумайрой и многими другими сначала на восток Саудовской Аравии, в Дахран, чтобы там пересесть на пакистанский самолет, отправляющийся в Лахор. Экипаж самолета пакистанских международных авиалиний принял нас радушно, разрешил украсить машину запрещенными в течение девяти лет флагами, плакатами и наклейками ПНП. На борт поднялись около тридцати членов нашей партии и сопровождающие нас репортеры, так что рейс напоминал заказной, чартерный.
