Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - Вильямс Альберт Рис (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗

Теперь же, хладнокровно сказал он, инициатива пролетариата вынуждена проявиться сама собой. В результате появится больше «железных подразделений» рабочих, которые пойдут в деревни. Такие подразделения сражаются и побеждают добровольческие армии офицеров, старой царской армии; гораздо большее количество рабочего класса понадобится, чтобы подавить кулаков, и в процессе этого установления самодисциплины преодолеть собственные пороки. Я всегда помнил это; это показывает, как Ленин не прославлял рабочих, хотя в то же время настаивал на том, что они должны принимать более активное участие в управлении государством. Каковы были эти пороки? Рабочие не расстались с мелкобуржуазными настроениями, в результате чего они пытались захватить зерно или хлеб только для себя, но не для своих друзей. Революция не могла за одну ночь воспитать чистые души, жадностью отличалась не только буржуазия, скупердяи, припрятывавшие зерно, или мешочники. Для того чтобы ввести великий социалистический принцип: «Кто не работает, тот не ест», те, кто вводил его силой, – сам народ – должны проникнуться идеей о том, что надо работать на общество.

Потом Ленин одобрительно поглядел на нас и спросил, знаем ли мы что-нибудь о Сибири и готовы ли мы к нашему «долгому и тяжелому путешествию». На самом деле, он, казалось, очень заботился о нашей поездке, был взволнован почти так, как если бы сам отправлялся в Америку – и, несомненно, он с удовольствием поехал бы, если бы не был занят другими делами. Он повернулся к карте Сибири, чтобы показать нам, куда именно нам предстояло поехать, сказал, что завидует нам. Разумеется, мы были готовы к любым непредвиденным обстоятельствам, однако он предупреждал нас с беспристрастностью человека, который предлагает альтернативные пути для друга, отправляющегося на долгие каникулы; а в своем энтузиазме по поводу Сибири он больше напоминал агента бюро путешествий, предлагающего билет в самую дальнюю точку.

– Есть ли у вас все необходимое для поездки? – спросил он. – Много ли записок увозите вы с собой?

Я сказал ему, что у меня целый сундук дневников, записок, документов, газет, плакатов, копий «Die Fackel»; я надеялся построить свою книгу на этих материалах. И я описал ему фильм, который собирался создать и в котором будет показана творческая сторона революции, которую собрались воплотить артисты Московского художественного театра. Я подробно спрашивал его о том, как мне можно будет показать его по всей стране. Ленин провел рукой по своей почти лысой голове, поглядел в потолок, а затем сказал:

– Боюсь, что вашим книгам и фильму не дадут попасть в Америку.

Он подошел к окну, выглянул, обернулся и воскликнул:

– Это прекрасная страна, вы знаете, а люди… ну вы увидите товарищей в Совете во Владивостоке. – Потом, глядя прямо на меня, он произнес: – Но вы направляетесь в первую точку проникновения союзников, не забывайте об этом. Японцы и британцы уже готовы вас там встречать. Будет нехорошо, если вы не прибудете туда раньше американских войск. Я советую вам поторопиться.

– Верно, вы шутите, – выпалил я. – Ведь, когда я попрощался с полковником Робинсом, он все еще надеялся, что Соединенные Штаты признают Советы или окажут какую-нибудь поддержку.

– Да, – сказал Ленин, – но Робинс представляет либеральную буржуазию Америки. Либеральная буржуазия не решает политику Америки. Ее решает финансовый капитал. А финансовый капитал хочет контролировать Сибирь.

Чтобы быть справедливым по отношению к Робинсу, хотя позже мы стали близкими друзьями и я не раз навещал его в его доме во Флориде, весной 1918 года он не был расположен полностью доверять мне. О надеждах он говорил формально, и я чувствовал, что он храбрится. Однако этот упорный Робинс мог работать до последнего. Я не думал, что это «последнее» наступит так быстро. 25 апреля он написал прощальное письмо Ленину, корректное во всех частностях, и Ленин коротко ответил ему; его письмо, также исправленное для записи, было сердитым; однако важно, что предложение Ленина Робинсу насчет экономического сотрудничества, которое они вырабатывали с тем, чтобы Робинс передал его в Вашингтоне, было отправлено полковнику в мае! 75

Очевидно, Ленин разделял тогда главную надежду Робинса: что достаточное количество твердолобых промышленников и те же финансовые капиталисты будут заинтересованы в ведении совместного бизнеса в России и окажут некоторое влияние на «идеалиста» Вильсона. Логически это могло бы получиться, и, как указывает Карр, документ был на самом деле точной копией соглашений, которые позднее стали обычной советской практикой предоставления концессий иностранному капиталу.

– А теперь насчет сундука с литературой, дневниками и так далее, – резко произнес Ленин. – Будет позор, если с ним что-нибудь случится. Они могут быть нежелательны у вас в стране, однако мы позволим вам безопасно вывезти материалы в той степени, насколько это в наших силах. (Он был совершенно прав насчет того, как приняли мои бумаги в Америке. В конечном итоге сундук; с какими-то частями моего дневника, в котором содержались отрывки и записи о последних двух месяцах, и некоторые наброски моей книги о революции пропали. Но потом все же добрались до меня через морскую разведку и через департамент юстиции. Фильм также пропал. Однако прибыло дополнение, которое отчасти успокоило меня: мое досье, которое кто-то по доброте или по беспечности – я предпочитаю думать первое – положил поверх всего остального.)

Без лишних слов Ленин взял ручку и нацарапал записку, поставив подпись, которая, как оказалось, обладала волшебной силой на всем протяжении нашего путешествия длиною в шесть тысяч миль. Он адресовал записку железнодорожникам и попросил их, чтобы они проявляли любезность и заботу и проследили бы за тем, чтобы наши сундуки и прочий багаж не трогали. Он вручил мне записку. (По иронии судьбы, несмотря на все злоключения, которые сопровождали мой сундук с записками и документами, большинство из них все же прибыло на мою квартиру в Гринвич-Виллидж, хотя эту записку железнодорожникам и другую, ту, что написал мне Ленин, я безвозвратно утратил, доверив эти два драгоценных документа на хранение товарищу из Владивостока.)

Я упомянул Ленину о надежде, которую питал, вынашивая план с Чичериным, о том, что по прибытии домой я возглавлю Русское бюро общественной информации, и заверил его, что у меня есть на это одобрение от Артура Балларда, главы Американского бюро общественной информации в России после отъезда Сиссона, а также полковника Робинса.

По какой-то причине Ленин не стал комментировать наш план, о котором он наверняка знал. Вероятно, он был более проницательным, чем Робинс, и я понял, что Балларду ничего не оставалось сделать, кроме как одобрить этот план, до тех пор пока он и посол Фрэнсис оставались на русской земле. Если это так, то он был прав. Государственный департамент решил, что у Советов нет Информационного бюро в Соединенных штатах, поскольку существование Советов не признано.

Ленин говорил предельно откровенно о том, каким будет социалистическое будущее. Очевидно, забыв, что Россия окружена врагом, города ее голодают, проблемы с продовольствием нигде не решены, Ленин рисовал картины, какой станет Сибирь при социализме. Он говорил о великих богатствах сибирских рудников, в которых было все – от платины до угля, о ее широких просторах, девственных лесах и помимо всего ее длинных могучих реках. Укрощенные, загнанные в плотины, они могли бы вырабатывать электричество; он видел огромные дымящие домны сталелитейных заводов и города, растущие среди диких, неосвоенных земель.

В этих мечтах была электрифицирована не только промышленность Петрограда, но еще непостроенные сибирские города, а рудники Урала развивались наряду с самыми современными железными дорогами. Он говорил так красочно, что многие годы спустя, когда были построены некоторые каналы, дамбы и гидроэлектростанции, я подумал: как странно! Я мог бы поклясться, что все это было построено много лет назад! И тогда я вспомнил, как Ленин указывал на карту, именно туда, где эти проекты должны были быть реализованы. Он настолько верил в свой народ, что не мог позволить себе считать, будто обещания России безнадежны.