Григорий Распутин-Новый - Варламов Алексей Николаевич (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗

Мне не оставалось ничего другого, как сказать Макарову: «Зачем же вы спрашивали моего совета, чтобы поступить как раз наоборот, теперь Ваша отставка обеспечена». Мои слова сбылись очень скоро».

«Изъять эти письма из частных рук и тем прекратить возможность превратить их в рыночный товар было несомненной обязанностью царского министра. Но этим, казалось бы, и должна была ограничиться его деятельность в этом отношении. Макарову захотелось, по-видимому, на этом еще и выслужиться: проявить свою преданность царской семье, а также умение охранять ее от всяких неприятностей. Формальный ум Макарова, очевидно, не позволял ему постигнуть, что передача писем государю могла быть и ему и государыне лишь весьма неприятной. Велико должно было быть, следовательно, изумление Макарова, когда в ближайшие дни после этого он безо всякого предупреждения был уволен от должности», – писал Вл. И. Гурко.

Таким образом, и Коковцов, и Гурко однозначно указывают на историю с письмами как на главную причину увольнения Макарова, и, следовательно, виноват здесь в той или иной мере оказывается Распутин. Но вот что странно. История с письмами имела место в феврале-марте 1912 года, отставка Макарова последовала только 16 декабря. Если Император разгневался из-за бестактности своего министра, то почему ждал столько месяцев?

«…когда заменивший Столыпина министр внутренних дел Макаров принес Государю расследование об убийстве и оказалось, что нити ведут к Курлову, – Макаров сразу же стал Государю неприятен. Государь взял все бумаги, сказав, что хочет ознакомиться внимательно, – и оставил дело навсегда у себя, никогда больше не заговорил с Макаровым. (А после его голосования в Государственном Совете против Курлова – и снял тотчас с поста министра)», – называет другую причину отставки министра Солженицын. И если учесть, что голосование в Совете по обстоятельствам, связанным с убийством Распутина и виной Курлова, состоялось как раз в декабре 1912 года, то эта версия представляется более убедительной. Она не исключает первой, предубеждение против Макарова могло возникнуть у Государя и раньше, но последней каплей стал все же не Распутин и похищенные у него, а затем переданные царю эпистолы, а иная причина. Другое дело, что в сознании мемуаристов именно фигура сибирского странника и связанные с ней обстоятельства застилали все прочее, а Распутину приписывалось влияние как подлинное, так и мнимое.

Но последуем дальше. Хождение по рукам злополучных писем было самым неприятным эпизодом во всей распутинской истории зимой 1911/12 года, но далеко не единственным.

«В таком же собрании сведений я нашел еще извлечение из письма неизвестного лица к Архимандриту Троицко-Сергиевской Лавры Феодору, с рассказом о том, что в Москве открыто говорят, что в одной из типографий была приготовлена большая брошюра, разоблачающая Распутина, но явилась полиция, отобрала все напечатанные листы, рассыпала шрифт и уничтожила текст; что этим крайне раздосадована Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, которая читала эту брошюру и надеялась на то, что ее распространение прольет истинный свет на Распутина и отдалит его от Царского Села», – вспоминал Коковцов.

Упоминал об этой брошюре и Родзянко.

«Министром внутренних дел был тогда А. А. Макаров. Когда предъявлен был запрос по поводу конфискации брошюры Новоселова, я обратился к нему с письмом, в котором просил сделать распоряжение о присылке мне экземпляра брошюры, ввиду необходимости изучать дело и знать, как вести прения. Макаров мне ответил, что у него брошюры Новоселова в распоряжении нет и что он вообще не видит надобности в ее распространении. Меня такое отношение взорвало, и я поехал к нему лично. Макаров, очевидно, не ожидал моего приезда. Когда я вошел к нему в кабинет, то, к немалому моему удивлению, увидел на его письменном столе несколько экземпляров брошюры Новоселова <…> Произошла бурная сцена между нами».

Выдержки из брошюры были опубликованы в газете «Голос Москвы» (№ 19 за 1912 год), издаваемой на деньги А. И. Гучкова, и поскольку газета была конфискована, то они попали в текст думского запроса и в стенографические отчеты, напечатанные повсюду.

«"Quo usque tandem!" [35] Эти негодующие слова невольно вырываются из груди православных людей по адресу хитрого заговорщика против святыни Церкви государственной, растлителя чувств и телес человеческих – Григория Распутина, дерзко прикрывающегося этой святыней Церковью. «Quo usque» – этими словами вынуждаются со скорбью и горечью взывать к Синоду чада русской Церкви Православной, видя страшное попустительство высшего церковного управления по отношению к Григорию Распутину. Долго ли, в самом деле, Синод, перед лицом которого несколько лет уже разыгрывается эта преступная комедия, будет безмолвствовать и бездействовать? Почему безмолвствует и бездействует он, когда Божеская заповедь блюсти стадо от волков, казалось, должна с неотразимой силой сказаться в сердцах иерархов русских, призванных править словом истины».

Иерархи Новоселова поддержали. Если не все, то часть их. В том же, 1912-м, году Новоселов был избран почетным членом Московской духовной академии. Номинально за заслуги в деле духовного просвещения и христианской апологетики, но трудно предположить, чтобы между резкой антираспутинской позицией Новоселова и его избранием не было никакой связи и Церковь (или, по меньшей мере, Духовная академия) тем самым не давала ясно понять, на чьей она стороне. Но вот что обращает на себя внимание. Лев Александрович Тихомиров, первый публикатор статей Новоселова против Распутина, на этот раз в своей газете «Московские ведомости» печатать Новоселова не стал, хотя в 1912 году еще оставался главным редактором. Не захотел сам или же не захотел этого по каким-то причинам Новоселов, отдавший свои статьи в «Голос Москвы», сказать теперь трудно. Однако некоторое время спустя Тихомиров сформулировал в дневнике очень важную мысль:

«Я писал о Гришке в газете, когда думал, что его можно уничтожить, и когда убедился, что нельзя, то уже не писал, п. ч., конечно, не хотел подрывать Царскую священную репутацию. Но что касается разврата Гришки, то это факт, о котором мне лично говорил покойный Столыпин. Столыпин просил меня не писать больше, именно потому, что ничего кроме подрыва царского из этого не выйдет. Но самый факт гнусности Гришки – им вполне подтверждался.

И вот рок продолжал свое гибельное дело. Гришка все более наглел, о нем стала кричать постепенно вся Россия. И как теперь это исправить? Хоть бы его и прогнали – все равно не поверят… Тяжкий грех на Саблере и на епископах, допускавших обнагление этого негодяя, поведение которого иногда способно возбудить мысль, что он нарочно компрометирует Царскую Семью».

«Этого не понимали легкомысленные попы, как Востоков, пошло игравшие в демагогию на распутинской теме, но это отлично сознавали мои друзья, которые вели через Елизавету Федоровну скрытую борьбу с Распутиным при дворе, когда А. И. Гучков просил их дать материалы о Распутине для „запроса“ в Гос. Думе, и они отказались дать эти сведения. Они не хотели революции, которой хотели все, злорадствовавшие о Распутине», – утверждал позднее С. Булгаков, который был с Новоселовым дружен.

Тут самое важное – горькое осознание того, что борьба с Распутиным оборачивалась борьбой с троном и вела к революции. (И то же самое можно увидеть в позиции министра Макарова, куда более ответственной, чем у председателя Думы Родзянко.)

«…чем искреннее желали лучшие, но близорукие люди засвидетельствовать свою преданность династии и любовь к Государю, тем громче кричали о Распутине, не замечая того, что их голоса сливались с голосами, исходившими от Государственной Думы, еврейской прессы и тех худших людей, для которых облик Распутина не имел никакого значения и которые преследовали только одну цель – всячески унизить престиж Царя и династии, – рассуждал на эту же тему князь Жевахов. – Революция потому и удается, что задумывается всегда худшими, а выполняется, нередко, и лучшими, но слепыми людьми. И как в первом случае, создавая Распутину славу „святого“, интернационал пользовался лучшими людьми, введенными им в заблуждение, так и позднее, эти же лучшие, обманутые в своей вере в Распутина, выступили впереди прочих в своих „разоблачениях“ и содействовали той дурной славе Распутина, какая, в этот момент, была так нужна „интернационалу“. Замечательно, что в обоих случаях лучшие русские люди исходили из своего личного отношения к Распутину, забывая, что центральным местом был Царь и династия, а не личность Распутина».