Лукашенко. Политическая биография - Федута Александр Иосифович (мир книг TXT) 📗

Ярким примером того, какая судьба ждет в Белоруссии тех, кто заработал большие деньги еще до прихода Лукашенко к власти, стала история финансовой группы «ПуШе».

Ее руководитель Александр Пупейко сегодня рассказывает о гибели «ПуШе» почти с тоской — словами влюбленного, у которого похитили любимую девушку: «Да, меня предупреждали о готовящемся разгроме. На разных уровнях, разные люди: и МВД, и КГБ, и Служба контроля, и правительство. А я не верил. Анализ и здравый смысл показывали, что нет формальных поводов за нас взяться. Ну нет! Мы все делали по закону. Юридическая служба — вторая по значимости после экономической — была у нас весьма грамотной.

С другой стороны, работа "ПуШе" была настолько выгодна государству, что надо было быть, на мой взгляд, полным идиотом, чтобы давить нас. Я математик и мыслю рациональными категориями, хотя когда в 1996 году я еще надеялся на рациональное поведение Лукашенко, Кебич мне четко и ясно сказал:

— Саша, слово "рационально" и Лукашенко — это два несовместимых понятия.

Так вот, рациональность заключалась в том, что, например, в июне и июле 1995 года группа компаний "ПуШе" заплатила в казну тридцатую часть доходной статьи бюджета Республики Беларусь. И это давало мне основания считать, что "ПуШе" для страны — курица, которая несет золотые яйца. А работало у нас всего две тысячи человек».

Конечно, с точки зрения рациональной, существование «ПуШе» было выгодно государству. Кто ж от такой «курицы» избавляется? Но прав в данном случае оказался как раз экс-премьер Вячеслав Кебич, попытавшийся, по сути, объяснить бизнесмену, что рациональные подходы в Беларуси ничего не значат, когда речь идет об амбициях.

Повод для расправы с «ПуШе» нашелся сам собой. Частная финансово-инвестиционная компания «Фико» предложила «ПуШе» выступить поручителем в ходе сделки по покупке зерна. Пупейко согласился. Но «Фико» не выполнила своих обязательств, и «ПуШе» пришлось отвечать собственным имуществом 333.

Крупнейшего частного налогоплательщика Беларуси разгромили садистски и явно в ущерб экономике государства. И речь шла вовсе не о возмещении каких-либо потерь, а именно о разгроме, причем с весьма конкретным умыслом.

В результате работы ликвидационной комиссии фирмам Пупейко была насчитана задолженность в пять миллионов долларов. Не станем вместе с Пупейко спорить о методиках подсчета. Дело не в этом, а в том, что активы «ПуШе» составляли в тот момент около 26 миллионов долларов, так что насчитанная задолженность покрывалась легко. Но когда ликвидаторами все было распродано, то покрытыми оказались… лишь четыреста тысяч из пятимиллионной задолженности. Так, например, коттеджный поселок «Приморье» со всей инфраструктурой был оценен всего в сорок тысяч долларов. И это при том, что одна из фирм «Газпрома» намеревалась купить его за четыре с половиной миллиона.

Поселок действительно хорош. И коттеджи, и бассейн, и баскетбольная площадка. За сорок тысяч долларов его каждый бы купил. Последний слесарь с захудалого минского завода нашел бы деньги под эту сделку. Но его не стали продавать вовсе, а просто передали Управлению делами президента. Нет, не за смехотворные сорок тысяч долларов, а бесплатно.

Прав Александр Пупейко: «Самый сладкий бизнес — ликвидация чужого бизнеса». Особенно если ты ликвидируешь его в свою пользу и к своей выгоде.

Но и без пользы, без всякой выгоды происходит то же самое. О чем красноречиво свидетельствует следующий пример.

«Он живым меня не отпустит»

На сей раз жертва была избрана показательная — председатель колхоза «Рассвет» Кировского района Могилевской области, дважды Герой Социалистического труда, фронтовик, лауреат Государственной премии Василий Старовойтов.

«Одним из первых в Беларуси он осознал принципиальную выгоду для всех работников новой, рыночной модели организации аграрного комплекса. Колхоз превратился в акционерное общество. Здесь было все: теплицы, мебельное и консервное производство, даже собственный банк — самый прибыльный банк в Беларуси! И все это принадлежало не государству, а самим крестьянам. Старовойтов твердо знал, как нужно работать:

— Ведь что нужно в рынке? Произвести продукцию — это первое. Второе — продать продукцию. А продать всегда можно, если торговаться с умом. Торговать с выгодой получится у собственника. Только ему никто не должен мешать… В компактной Беларуси рынок наладится быстро. Надо подчиниться рублю, а не главнокомандующему всеми крестьянами, коровами, свиньями и гусями…» 334. Естественно, что Лукашенко, превозносивший централизованное государственное управление экономикой, не мог смириться с подобными подходами. Вспоминает министр сельского хозяйства и продовольствия Василий Леонов:

«Во время уборочной в августе 1997 года мне приказали быть на совещании в Брестской области. Туда прилетел и Лукашенко и начал разговор не с уборочной тематики, а — со Старовойтова.

— Вот, подлец Старовойтов, все развалил, разворовал, а ты, — ткнул он в меня пальцем, — его еще защищаешь!

Я возразил:

— Там есть кого защищать и что защищать! Президент обратился к Гаркуну 335:

— Немедленно снять с работы и посадить! (Имелся в виду Старовойтов)» 336.

Старовойтову, согласно закону, при жизни полагался памятник, о чем было соответствующее решение. Бюст дважды Героя был даже отлит из бронзы и лежал на заднем дворе его хозяйства: пока отливали, и СССР распался, и президента успели избрать. Рассказывают, что Старовойтов надеялся: на открытие памятника приедет и Александр Лукашенко. Но взамен «в хозяйство нагрянул батальон ревизоров, следователей, милиционеров. Оккупировали, как в войну. Люди боялись пикнуть. Им пообещали: если проголосуете за возвращение колхоза, государство вам поможет, вы заживете еще лучше, чем прежде» 337.

«Предъявили» Василию Константиновичу многое: незаконное хранение оружия (старой охотничьей винтовки), взяточничество и дачу взятки, вымогательство, присвоение коллективной собственности. Дело заняло много томов.

Тем, кто видел, навсегда запомнится сидящий на веранде в общем-то заурядного по белорусским меркам собственного дома старик в пиджаке, увешанном наградами, полученными за долгие годы труда. В глазах — искреннее непонимание: «За что?!» И слова, несколько раз повторенные им перед журналистами: «Он живым меня не отпустит. Он меня убьет».

В момент оглашения приговора мы были в Кировске вместе с известным российским правозащитником Валентином Гефтером. Услышав про два года тюрьмы с конфискацией имущества Старовойтов явно оторопел, во взгляде, голосе чувствовались обида и гнев: «Мне обещали…». Жена, молодая еще женщина, подошла к клетке, в которой сидел ее разом осунувшийся муж. Прессу начали выгонять из зала заседания, но все, не отрываясь, смотрели на эту семью: жена, плача, держит руки мужа и говорит, говорит… И он — только смотрит на нее и шепчет что-то…

В отличие от Пупейко, никаких особых богатств у Старовойтовых конфисковать не смогли, даже в пользу Управления делами. Забрали бытовую технику, картины, библиотеку Книги и картины продавали на аукционе, в котором участвовали лишь представители консультативно-наблюдательной группы ОБСЕ и посольства Германии. Торг шел недолго: немцы переплатили ровно один белорусский рубль по сравнению со стартовой ценой аукциона. И вернули вещи Старовойтовым.

Тем не менее в этих двух «наездах» — на «ПуШе» и на Старовойтова — есть общее: мотивы, по которым они совершены. Кроме очевидного стремления «опустить» слишком самостоятельных и успешных, поставить их на место, здесь налицо и стремление отомстить.