Непримкнувший - Шепилов Дмитрий (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
Густая бархатная ночь спускается, на землю. В поисках прохлады мы, шесть братьев, вместе с отцом часто забирались спать на саманную крышу. Весной здесь вырастала трава и даже расцветали маки. Таинственно мерцали звезды. Из Офицерского собрания доносилась грустная мелодия вальса «На сопках Маньчжурии». Я всё вспоминал китайца-фокусника. А вокруг него бегали, подпрыгивали, исчезали в дымке и появлялись вновь какие-то особые существа: Пекин, Нанкин и Кантон. Они тащили меня куда-то: то на синюю гору, то в пропасть, то в Шанхай за чаем. Но в фаэтоне сидела китаянка с трещоткой, а на каждом ухе у нее извивалось по змее. Когда я полез в фаэтон, она пихнула меня деревянной ножкой в живот, и обе змеи стали вытягивать ко мне головы. Я в ужасе закричал и…
Рядом со мной сладко посапывает отец. Свиристят цикады. Тишина. Я крепко прижимаюсь к отцовской спине.
А что такое сопки? Кантон, наверное, добрый, пушистый. И на сопках много фонариков. Там ещё костяные палочки для фокусов-покусов и…
Можно ли было подумать, что я, босоногий, бритоголовый, шоколадный мальчишка с исцарапанным на деревьях телом, с обломанными ногтями, без малого через полвека окажусь в стране, которая грезилась мне в детстве. Что я побываю именно в тех таинственных, страшных и сказочно-прекрасных городах, о которых мы напевали в наивной и глупой песенке: «Пекин, Нанкин и Кантон…» И не просто побываю. А буду принят здесь с самым сердечным радушием, как русский, как советский, как посланец великой страны социализма.
Нас поместили в комфортабельном отеле «Шанхай». И начались визиты, приёмы, беседы, осмотры города, порта, посещение предприятий — словом, всё то, что составляет содержание всякой дружественной дипломатической миссии.
В первое же, между делами, окошечко свободного времени мы все, включая Хрущева, поднялись на крышу нашего 17-этажного отеля. Какая величественная, какая незабываемая картина!
Шанхай, древний Шанхай, город, который зародился ещё в III веке до нашей эры, теперь стал гигантским шестимиллионным индустриальным центром. Что твоя Волга разлилась здесь Хуанпу, приток Янцзы. Набережная, проспект Сун Ятсена и центральная улица Наньцзинлу — застроены высотными, великолепной архитектуры домами. Здесь расположены банки, роскошные особняки, рестораны, кинотеатры.
В багряном уборе многочисленные сады и парки. На восток и на север от центра сложились индустриальные очаги Шанхая — Чапэй и Янцзыпу. В Шанхае свыше 13 тысяч промышленных предприятий. Там, на юге — торговые ряды города.
Хуанпу и впадающий в нее канал Сучжоу усыпаны пароходами, баржами и джонками. Могучая водная магистраль уходит в сиреневую даль на Запад. Там километров через 30—35 Хуанпу впадает в Янцзы. Когда-то Шанхай стоял на берегу Восточно-Китайского моря, служил морскими воротами страны. Затем Янцзы занесла часть морского зеркала песком, и дельта реки на несколько десятков километров продвинулась в море. Так Шанхай отдалился от морских просторов, но это не изменило природы города как крупнейшего порта на азиатском побережье Тихого океана: Хуанпу настолько глубока, что пропускает к причалам Шанхая крупные морские корабли.
В последующем мы посетили различные районы Шанхая и убедились, что на этот величайший город страны наложило глубокий отпечаток вековое колониалистское прошлое. Свыше столетия назад Шанхай лишился национальной независимости. Главный порт страны объявлен был открытым портом. А вскоре в руки английских, французских и американских консульств перешло управление шанхайскими таможнями. Были созданы сеттльменты — особые кварталы, ставшие государством в государстве. Территории их всё возрастали, распространившись на тысячи гектаров, включая промышленные и торговые предприятия. Кварталы эти пользовались правом экстерриториальности. В английском сеттльменте нам показали сохранившуюся табличку: «Китайцам вход воспрещен!»
Иностранные кварталы Шанхая — это роскошные особняки и небоскребы, комфортабельные магазины, кафе, клубы, бассейны, массажные, злачные заведения, рассчитанные на все прихоти и похоти. Но мы посмотрели и другой Шанхай, который не успел ещё за эти пять л сбросить с себя обличив тяжкого колониального прошлого, Шанхай мрачных закоулков с жалкими хибарками, слепленными из глины, кусков фанеры, жести, не убогими лавчонками и харчевнями. Недаром же по всему миру самые жуткие трущобы именуются «шанхаями».
Взрослые и дети не знали здесь ни чистого воздуха, ни зелени, ни чистой питьевой воды. Миллионы людей рождались в ужасающей нищете, несли на себе груз бесчисленных болезней и поколение за поколением сходили в могилу, не изведав никаких радостей жизни.
Здесь разбросаны были многочисленные курильни опиума, главными поставщиками которого были англичане; армии женщин, потерявших всякие надежды на трудовую жизнь, оказывались вовлеченными в проституцию. Здесь гнездились всяческие притоны преступников, и гангстерские шайки терроризировали беззащитное население.
Вечером Шанхайский горком партии устроил в честь нашей делегации торжественный ужин. Присутствовали городские власти и кое-кто из высшей интеллигенции. Хрущев много ел. Много пил. Как обычно, рассказывал анекдоты про Микояна. В разной связи упоминал, что в детстве он «пас скотину», а потом «работал шахтером».
На этом ужине я впервые столкнулся с богатствами и экзотичностью китайской кухни.
В Пекине у нас была особая резиденция и своя, независимая от китайцев, кухня. Всё готовилось своими поварами из продуктов, доставлявшихся самолетами из Москвы. Хрущев был большим гурманом с рассейским размахом.
Известно, насколько строг к себе и неприхотлив в еде был Ленин и его семья. Эту сторону быта Ленина наглядно отображает его квартира в Кремле. Друзья и соратники Ленина рассказывают, что даже после перехода к нэпу, когда голодные времена в стране миновали, суп и скромное второе на обед, чай с повидлом и бутерброд на ужин были нормой в семье Ленина. Гостям, своим и иностранным, с трудом наскребалось то же. Аналогичной строгостью к себе и большой воздержанностью отличались и соратники Ленина.
У Сталина на «ближней» даче во время довольно частых званых ужинов для зарубежных коммунистических лидеров, конструкторов, дипломатов, военных, писателей, других приглашенных лиц было побогаче, чем у Ленина. Но в общем всё было довольно скромно и просто. Не было особого обилия блюд. Не было никакой прислуги: каждый подходил к столу и накладывал себе на тарелку то, что ему хотелось.
У Хрущева еда занимала весьма важное место в жизни. С водворением его у кормила власти появилась большая армия специальной челяди, которая удовлетворяла аппетиты Хрущева не только у него на городской квартире и на даче, но и в любом общественном месте, где он был в данный момент.
Хрущев любил еду жирную, наваристую: борщи с мясом, сало, свинину в разных видах, блины со сметаной, вареники, галушки опять-таки с маслом и со сметаной, пельмени, всякие острые и жирные закуски. Ел он всё это помногу и так же щедро запивал водкой либо коньяком. Поэтому еда следовала за ним всюду. Где бы не был Хрущев, какими бы делами не был занят: в Кремле, на Пленуме ЦК, на заседании Политбюро, на сессии Верховного Совета, на трибуне Мавзолея, на стадионе в Лужниках, в Большом театре — всюду, на всякий случай, всегда его и его возможных спутников ожидала горячая, обильная пища и разнообразный набор напитков.
В Пекине хрущевский культ еды ничем не был нарушен. Один из домиков нашей резиденции был отведен под столовую. Сюда мы все, члены делегации, собирались на трапезы и здесь нам представлялись все изысканные яства по-московски. Заведовал нашим питанием министр государственной безопасности И.А. Серов. Этим он занимался и в последующих поездках, а также на всяких встречах в Москве. Хрущев был очень привередлив в еде и частенько покрикивал:
— Серов! Почему суп не горячий?
— Иван Александрович! Ты что, решил нас несолеными отбивными кормить?
—Серов! А вобла есть?
Серов, присаживавшийся обычно к краю стола, на окрик Хрущева срывался с места и мчался на кухню поправлять дело.
