Хроника сердца - Бурков Георгий Иванович (книги без регистрации .TXT) 📗
Почему в людях живет тяга к боготворению отдельных личностей-вождей, богов и пр.? Что, это следствие индивидуализма?
Горе одного человека может тронуть одного-двух-трех людей, переживших подобное в жизни. Но горе многих людей поймет каждый. И вот человек, сумевший выразить большое человеческое горе и заставивший многих людей пережить это горе вместе с ним, этот человек – гений. Я говорю не только о горе: можно выразить любые человеческие чувства и переживания.
Очень странно ведет себя человек наедине с собой. Иду, навстречу движется неприятный мне знакомый человек. Я здороваюсь, он небрежно кивает. Проходим. Чувство неловкости и унижения.
«Кхх!» – мысленно стреляю в него. Иду в сортир. В голове: «Выступает народный артист Союза ССР Бурков» (бурные аплодисменты). Это, должно быть, чтобы заполнить чем-то бездумную минуту. Или при воспоминании неприятного подергиванья, обезьяньи ужимки.
Дневник я начинал не один раз. Начинал его в 4-м классе, в 8-м классе, после я записал чуть не целую толстую тетрадь, когда уже учился в университете. Но никогда, ни в одном из этих случаев дневник не нужен был мне так, как сейчас. В 4-м классе я просто готовил себя в гении, в 8-м классе – то же самое, правда, в университете мне нужно было вылить куда-то свои чувства, мысли, сомнения и пр. Но это было явление временное и недолгое. К тому же не было искренности. Сейчас дневник мне необходим.
Сейчас моим родным и близким знакомым кажется, что я занят только тем, что усиленно готовлюсь для поступления в институт кинематографии на режиссерский факультет. Попаду ли я во ВГИК – это уже не будет играть большой роли в моей дальнейшей судьбе.
Не могу окончательно уяснить себе цели своего дневника, да и цели дневника вообще. Для чего он? Для потомков? Для последнего тома собраний сочинений? Для самого себя, чтобы прочесть на старости лет? Или, наконец, просто тренировка памяти и ума? Без ясной цели, без определенно поставленной задачи нельзя начинать даже самое мало-мальское дело. Дневник должен стать моим воспитателем, перед которым я не должен утаивать ничего и перед которым я не должен терять стыда.
До 1.7.58 г. я решил работать на какой-нибудь небольшой работе, где уходит минимум времени, с таким расчетом, чтобы все время отдавать на занятия свои. Лучше всего устроиться в газету. Но до декабря нужно сделать многое: написать 5-6 лекций, густых по содержанию, оригинальных по теме. И писать, писать, писать ежедневно, писать не просто, а обдуманно, постоянно находить новые слова, сочетания и пр. И главное: писать образно.
Афоризмы, каламбуры, парадоксы и пр. Речь должна быть живая, неожиданная, не литературная, а совсем новая. В 1960 г. я собираюсь поступить на исторический факультет МГУ (обязательно МГУ, потому что жить нужно в Москве). В 1958 г. я обязан создать кружок из преданных любителей искусства и литературы.
Мне уже 25 лет. Этого не следует забывать. В перспективе остается не так уж много – легкомысленные иллюзии на этот счет смешны. Сейчас я понимаю, вернее, начинаю понимать, что приступить к «Хронике» вплотную, непосредственно, я буду в состоянии к пятидесяти. Разумеется, при одном непременном условии, что готовить себя и материалы к этой работе (очень интенсивно, систематически, не сбавляя скорости, скорее, наоборот, увеличивая скорость) начну с сегодняшнего дня. Если после своего рождения 25 лет я провел с преступным беспутством, растранжиривал все 26 лет почти что попусту, то последующие годы, вплоть до дня смерти, я должен трудиться, трудиться и трудиться!
Собираясь сюда, в Березники, я думал, что с первого же дня у меня будет масса новых впечатлений, масса новых мыслей и чувств, рожденных этими впечатлениями. Ничего подобного, мысли и впечатления появляются, но они скорее продолжение старых моих мыслей и чувств, чем плоды новых впечатлений. И так всегда – мечтаю, планирую на будущее, не считая настоящую работу, сегодняшнюю, главной или даже серьезной. Нужно избавиться от этой гибельной черты характера! Чем раньше, тем лучше.
Чувствую, как на меня набегает очередная волна пессимизма. Нет, это не пессимизм, это хандра, недовольство собой, чувство одиночества, роль не получается (хотя меня и хвалят за нее; нет, никакой удачи нет, просто я не мешаюсь, это хорошо), поиски нового искусства чрезвычайно замедленны (много планирую, мало делаю, преступно мало!).
Тысячу раз я говорил себе: нельзя допускать, чтобы из-за мелочей страдало большое дело. Втянулся в мелочную болтовню в гримерной, чувствую себя прескверно после таких разговоров, гадко и душно на душе. Чем кончатся мечтания эти комнатные? Чем кончатся попытки построить свое мировоззрение на философии предков далеких? (Неплохо: начинаю думать по-новому, в стиле нового искусства!)
Почему же, когда я вижу и чувствую хорошие отношения между людьми, у меня накатываются слезы? Почему мне хочется тут же говорить с этими людьми о своих секретах, тайнах, мечтах? Почему мне кажется, что для них это будет праздником? Почему я думаю в это время об отношениях будущего?
Разве это не гениальная тема «Безымянной звезды»?
Откуда мелодрама в искусстве? Бороться с ней, бороться за здоровое искусство. Не говорить так: взгляните, как они любили друг друга, взгляните, как он борется за идею. Нет, надо говорить: да, они страшно любят друг друга, да, ведь он готов умереть за идею. Но это естественно, так должно.
Теперешние раздумья ни к чему не приведут. Надо действовать. Надо решать: кем быть? Историком или кинорежиссером?
Занимаешься, занимаешься, пичкаешь себя книжными и житейскими премудростями, начинаешь постепенно веровать в свои силы, убеждаешь других (это легче всего) в своей мудрости. И вдруг перед каким-нибудь серьезным испытанием начинаешь волноваться и неожиданно обнаруживаешь, что совершенно пуст и головой и душой! Куда все уходит?!
В овладении опытом и знаниями я отличался самостоятельностью. Почему? Я был болезненно самолюбив и застенчив (второе возникало от первого – кстати, интересная тема: обманчивость скромности), что мешало мне расспрашивать. До всего доходил сам.
Порой кажется, что причиной серьезных, переломных поступков у людей служат незначительные, мелкие события. Но это только кажется. До того, как произошло это незначительное событие, в душе человека происходила долгая, противоречивая, бурная подготовка перелома в жизни. А то, что перелом произошел из-за незаметного события, это просто показалось.
Может быть, создать в кино образ нового Дон Кихота (вывернуть наизнанку): раньше человек, желавший добра всем людям, боровшийся за справедливость, считался чудаком. Сейчас, когда рождается новый мир, изменились и чудаки. Те «мудрецы»-мещане, которые смеялись над Дон Кихотом, сами превратились в чудаков. И вот новый Дон Кихот поедет по всему миру насаждать свободу предпринимательства. Для этого, думаю, стоит пойти во ВГИК.
Только десятки лет самого напряженного труда, может быть, принесут мне кое-какую известность. Тогда я буду мудр и наверняка постараюсь забыть, что сейчас я уже сотни раз пережил эту известность в своем воображении, «выступая» перед десятками аудиторий со «скромными» и «мудрыми» речами, дал много интервью журналистам всех стран, запросто беседовал с Пикассо, Шолоховым, Чаплином и другими.
Вспоминаю, как я получал аттестат зрелости. Зал большой. Нас, учеников, родителей и учителей удивительно мало. От этого как-то неуютно в зале. Откуда-то появились букеты цветов, деятели из родительского комитета на ходу инструктировали нас, кому и как отдать букеты. Кто-то дал сигнал, мы высыпали на сцену, где ищем педагога. Сунул кому-то свой букет с виноватой улыбкой.
Стали вручать аттестаты. Сначала торжественно наградили медалистов. Потом пошли остальные. Я был среди последних. Мои родители были задеты. Не так хотелось бы им. Но смолчали.
