Прощание славянки - Новодворская Валерия Ильинична (читаем книги бесплатно .TXT) 📗

Художник творит образы в соответствии со своим мироощущением, своим настроением в данный момент. Маниакально-депрессивный психоз в начале, скит — в конце… Кому-то дано проникнуться переживаниям творца, кому-то нет. Я, например, вспомнил Эзопа из пьесы «Лиса и виноград» с вопросом «Где тут пропасть для свободных людей?». Скит — пропасть. Кто-то отреагирует иначе, иной останется равнодушным. Но делать литературный текст предметом судебного разбирательства нелепо и постыдно.

Я испытываю чувство неловкости, господа судьи, что, ввергнутый в этот абсурд, должен объяснять абсолютно очевидные вещи…

Валерия Новодворская — человек редкого мужества. Двадцать семь лет антитоталитарной правозащитной деятельности. Кагэбисты на следствии психологически ломали многих людей. Там были не только костоломы и палачи-психиатры. Многих удавалось уговорить, убедить, заставить отречься. Достаточно вспомнить Якира, Красина, отца Дмитрия Дудко. Но в интеллектуальной схватке с Валерией Ильиничной эта публика всегда проигрывала. Потому к ней особая ненависть.

Любое ваше решение, господа судьи, кроме оправдательного приговора Валерии Новодворской, будет позором российского правосудия.

Валерия Новодворская

Последнее слово подсудимой В.И.Новодворской

в московском городском суде 15 октября 1996 года

Это последнее слово, в прямом и переносном смысле, поскольку прокурор потребовал смертной казни. Это в последний раз звучало на политических процессах под сводами старого здания Московского городского суда в 85-м году — последнее доперестроечное политическое дело было дело Кирилла Попова. То есть, этого не было 10 лет. Правда, Кирилла Попова судили закрытым судом. В зале не только не было прессы, но в зале не было его друзей-диссидентов, в зале никого не было, кроме дежурных гэбистов, и об этом деле никакие газеты, кроме газеты «Труд», не оповещали. Газета «Труд» оповещала, как всегда, в строгих и сдержанных выражениях: отщепенцы получили по заслугам.

С чего же это у нас такие исторические события происходят при стечении прессы, на открытом суде? Я не знаю, как насчет эпатажа литературного и художественного в моих статьях… А кому, собственно, понадобился этот юридический эпатаж? Ну уж, наверное, не русскому народу. Не знаю, известно ли это государственному обвинителю, но каждый день этого чудовищного процесса, каждый пассаж его инквизиторской речи, каждая публикация на эту тему в российской печати — все это отнимает инвестиции, отнимает кредиты, отнимает надежду на то, что на нас будут смотреть, как на нормальную демократическую страну и всюду нас пустят. И вот, я могу поздравить государственного обвинителя с тем, что каждое слово его выступления — оно отнимало игрушки, хлеб, «сникерсы» или «Мишки на Севере» у русских детей, о которых он так здесь радеет.

И не может же не знать та сила, назовем ее условно силой реакции (что взять, в конце концов, с прокурора на процессе — он карьерный дипломат, ему дают поручение, он его озвучивает, какие могут быть личные претензии в этом случае?), так вот, эта сила не может не знать, что мертвое тело на путях гласности, демократии, перестройки так на десятом году, будет означать совершенно определенную вещь — что с нами нельзя иметь дела. Никогда. И очень многие будут рады спрятать свои кредиты, инвестиции подальше, потому как денежки всем нужны. И многие голоса раздаются, что не в коня корм, и не надо их разбазаривать. Я ничего не могу сделать. Когда мне звонят из Эстонии и спрашивают, а что у вас творится, не произошел ли у вас государственный переворот, что я должна сказать? Я не могу сказать, что у нас здесь съезд Союза писателей и что у нас здесь художественно-литературный конгресс. И что мы просто в предоставленном нам зале Московского городского суда собираемся для того, чтобы обсудить проблемы науки и искусства. Я этого ответить не могу. Ни разным прочим шведам, ни эстонцам, ни американцам. Поэтому я не знаю, заказывал ли кто-то Александра Коржакова, как он ввел недавно новую юридическую единицу в наши юридические понятия, но вот то, что происходит здесь, — заказано. И заказчиков мы сейчас постараемся определить.

Если внимательно читать газету «Завтра», то окажется, что давление на суд оказывалось отнюдь не с началом этого процесса и отнюдь не немногочисленной аудиторией, которая здесь сидит. Давление на суд оказывалось очень давно, и очень массированно, и очень хорошим тиражом. Вот, например, картиночка (демонстрирует фотографию из газеты «День»): пленные фашисты, Москва, 1944 год. Изображена огромная толпа под охраной, такая колонна в 20–30 человек в один ряд, многотысячная колонна, может быть 500 тысяч. И подпись: «Вот так же пойдут демократы». Вот такого рода картиночки, опубликованные еще в газете «День».

Я с удовлетворением могу констатировать, что никогда демократические силы любого профиля, любого фасона, от ДемРоссии, Демвыбора до «Демократического союза», от умеренных, центристских до радикальных, не унижались до того, чтобы публиковать подобные картиночки с подписью: «Вот так же пойдут коммунисты», или «Вот так же пойдут национал-патриоты», или «Вот так же пойдут красно-коричневые». Поскольку в наши планы входит не уничтожение злодеев, а борьба со злом. Вполне христианский принцип. Так что, относительно конфронтационности моих статей и действий «Демократического союза», — это все можно очень оспорить.

Читаем дальше. Непосредственно перед выборами:

Это хороший комментарий к тому, что здесь происходит. Еще одно стихотвореньице: «Слышишь, диктор как картавит и с экрана Запад хвалит. Жаль, что Сталина тут нет: был хороший логопед». Не подходит под 74-ю статью УК — разжигание межнациональной розни? Причем — оргвыводы. Мы помним, как Сталин исправлял произношение в 1952 году.

Есть еще одно интересное предложение, исходящее непосредственно из Госдумы. Читаем. Господин Юрий Иванов, между прочим — заместитель председателя Комитета по законодательству, один из самых непримиримых коммунистов, дал неосторожное интервью главному редактору журнала «Закон» Юрию Феофанову: «Сегодня и выступления некоторых радикальных демократов, по сути, уже должны быть предметом изучения органов безопасности, которые обязаны обеспечить общественный порядок как во время президентских выборов, так и по реализации итогов. В любом случае некоторые телевыбросы необходимо зафиксировать, чтобы в будущем можно было со всей строгостью спросить с подстрекателей». Прямая реализация. Не считая заявления Геннадия Андреевича Зюганова, лидера КПРФ, о том, что надо срочно принимать закон о борьбе с психологической информационной войной против русского народа и применять уголовные санкции по этому поводу. Вот мы имеем целый набор заказчиков, которые достаточно хорошо очерчены в круг тех, кому нужен был этот процесс.

И тогда нам придется поставить один правовой вопрос. Мы уже выяснили здесь, в итоге наших литературоведческих дискуссий, что русский народ, как выяснилось, понятие достаточно многозначное. Но у нас и государство, оказывается, — многозначное понятие. Что такое государственное обвинение и от какого государства сюда пришел государственный обвинитель? Что такое — государственное обвинение? Может быть, это обвинение каким-то образом прогнозируется в Конституции? В Конституции и намека нет на то, что свобода слова может быть чем-то ущемлена. И, тем более, нет никакого намека на то, что чье-то волеизъявление или какая-то вожжа, попавшая под чей-то хвост, могут быть поставлены выше международных пактов, подписанных Российской Федерацией. А мы, между прочим, подписывали и Декларацию прав человека, и Пакт о гражданских и политических правах, где свобода слова безусловна.