Небо войны - Покрышкин Александр Иванович (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Взлетели. Небо было затянуто грязно-серыми облаками.
Над морем вражеских самолетов не оказалось. Мы взяли курс на Одессу. На обратном пути решили проштурмовать хорошо знакомую нам дорогу вдоль берега. Здесь было чем заняться. К Николаеву двигался сплошной поток машин.
Первая атака оказалась удачной: загорелся бензовоз. Делаю второй заход, прицеливаюсь в легковую автомашину и нажимаю на гашетку. Что такое? Очередь прошла мимо.
Раньше я никогда не выпивал перед вылетом. Сегодня по принуждению отступил от этого правила и теперь вот жалел. Опьянение, пусть даже незначительное, мешало точно определять расстояние до цели и рассчитывать упреждение.
Я, как говорится, встряхнулся, мобилизовал свою волю и снова атаковал цель. Вспыхнул второй бензовоз. Наконец-то настроился! Нет, теперь я уж никогда не возьму в рот спиртного перед полетом.
На следующий день Речкалов в составе другой пары отправился «поохотиться» над морем. Почти у самой Одессы они подловили летающую лодку «савойя» и сбили ее.
А я в этот день ходил на прикрытие войск в паре с Березкиным. Из первого вылета он вынужден был возвратиться: забарахлил мотор. Во втором вылете Березкин увеличил свой боевой счет — уничтожил «юнкерс». Вечером он подробно рассказывал ребятам, как заходил в атаку и как прицеливался. Голос его звучал уверенно. Меня это радовало: значит, на него не повлияло ранение и неудача в поединке с «фокке-вульфом-189».
Из-за плохой погоды «свободная охота» стала чуть ли не единственным видом боевой работы авиации. Поэтому штаб армии собрал конференцию, чтобы опыт лучших воздушных «охотников» сделать достоянием всех летчиков.
Прибыв вместе с Голубевым в указанное село, я представился руководителю конференции генералу Савицкому. Мы не виделись с ним с самой Кубани. Он был все такой же энергичный и подтянутый.
Савицкий попросил меня помочь ему составить план работы конференции. Посоветовавшись, мы решили всех участников разделить на две секции: на «охотников» за воздушными целями и мастеров стрельбы по наземным объектам. Руководство первой взял на себя генерал, вторую поручил мне.
В выступлениях участников конференции было высказано немало интересного и поучительного. Обобщив опыт лучших «охотников», мы направили весь этот материал в штаб ВВС в Москву.
В воздухе, над линией фронта, я раньше не раз слышал фамилию ведущего группы Лавриненкова. Он служил в другом полку и часто сменял нас на прикрытии наших войск. Имя летчика, часто звучавшее в эфире, запоминается крепко, потом оно как бы само по себе живет в памяти, требуя новых и новых подробностей о нем. Позже к нам в полк дошла и почти легендарная история этого летчика. На конференции я познакомился с Владимиром Лавриненковым. Здесь легенда ожила для меня в его правдивом рассказе.
Мы обедали, ужинали все за общим столом, деловые беседы сменялись воспоминаниями. Там я увидел этого скромного, молчаливого, державшегося как-то в стороне капитана, имя которого в эти дни было самым популярным среди летчиков. Эту славу он добыл не только своими воздушными боями, которых он провел десятки, но и героическим поступком.
Лавриненков тоже пострадал от немецкой «рамы» — воздушного разведчика и корректировщика «фокке-вульф-189». Он атаковал ее над рекой Миус, там же, где пострадал Березкин, когда во время атаки столкнулся с ней. «Рама» свалилась на землю, а за ней на парашюте и Лавриненков. При раскрытии парашюта оторвало пистолет. На немецкой территории его схватили солдаты, что называется, «за ноги». При нем не было ни орденов, ни документов — только в кармашке гимнастерки последнее письмо из дому.
— Лавриненкоф? Это фамилия нам известно, — обрадовался производивший допрос немецкий офицер.
Капитан, конечно, отрицал, что это его фамилия. Но у немецких разведчиков нашелся альбом фотографий летчиков, среди которых легко можно было узнать характерное, бровастое лицо Лавриненкова. Отпираться дальше было невозможно. На летчика навалились с расспросами о дислокации, о боевых машинах наших полков. Говорить об этом или не говорить — полностью зависело от Лавриненкова, его идейной стойкости, убеждений. Он молчал. Его били. Он молчал.
В простой хате донецкого села, где происходил этот допрос, применялись методы гестаповского застенка. Но они не сломили стойкости летчика-коммуниста. Немцам не оставалось ничего другого, как отправить Лавриненкова в глубокий тыл. Авось там развяжут ему язык ужасы концлагерей и изощренные пытки. Но на всякий случай, чтобы расположить летчика к себе своим обхождением, Лавриненкова и еще одного нашего летчика-штурмовика направили в тыл не этапным порядком, не в товарняке, а в купе пассажирского вагона, за компанию с немецкими офицерами, ехавшими домой в отпуск.
И Лавриненков решил твердо: бежать, обязательно бежать, удача или гибель — все равно. Нужен был только момент. А его можно было выбрать лишь ночью.
Вот и наступила уже последняя ночь. Поезд подходил к Одессе. Конвоиры, поставив на колени и открыв свои набитые бутылками и консервами чемоданы, увлеклись едой. Автоматы отложены в сторону. Лавриненков и штурмовик сделали вид, что крепко спят. Штурмовик все время держался за гимнастерку Лавриненкова, чтобы по первому его движению броситься вместе с ним. Дыхание сдавливалось, прерывалось непреодолимым волнением.
Пировавшие за столиком о чем-то заспорили. Вот они оба наклонились к чемодану, что-то пересчитывая и укладывая.
Настала долгожданная минута. Лавриненков стукнул по чемодану. Все, что было в нем, полетело на конвоиров. Крик в купе. Советские летчики выбросились из вагона на полном ходу поезда. Удар о землю, кувыркание. Выстрелы, вспышки огня, свист пуль. Поезд отправился дальше.
В деревне летчики обменяли все, что было на них и при них, на простую одежду и побрели на восток. Не скоро они, заросшие бородами, в лохмотьях, попали в один из местных партизанских отрядов и стали его бойцами. Через некоторое время их перевезли на самолете через линию фронта, и они возвратились в часть. Здесь должна была начаться проверка заподозренных в таком «легком» бегстве из плена. И она бы, эта проверка, возможно, затянулась надолго, если бы наша армия не освободила Донбасс, в частности и то село, где немецкие разведчики допрашивали Лавриненкова. Старики, ютившиеся в каморке этой хаты, все слышали, что происходило за стеной. Они с восхищением вспоминали молодого бровастого летчика, который «мовчав як камень». К этим свидетельствам присовокупились и данные партизанского отряда, который вышел навстречу нашим частям, и имя Лавриненкова, его подвиг в поединке с немецкими офицерами стали известными всей стране.
Я слушал тогда этот рассказ, смотрел на молчаливого капитана и думал о других летчиках, наших однополчанах, чья судьба затерялась где-то там, за линией фронта. Как они ведут себя? Что делают для того, чтобы приблизить победу над врагом? Чтобы возвратиться в родную семью? Трудно ответить. Но мы на своем пути наверняка разыщем еще не одну такую хату, поляну, дорогу, немецкий концлагерь, которые засвидетельствуют нам верность людей с голубыми петлицами и погонами своему высокому долгу, нашей Родине.
Накануне Нового года полку приказали перебазироваться в село Черниговку на отдых и доукомплектование.
Черниговка… Я помнил ее, раскинувшуюся по балкам и оврагам, которые помогли нам выбраться из окружения.
Я сразу подумал о Марии. Вот здесь и встретимся с ней. Чтобы не расставаться никогда.
Начались сборы. Когда была дана команда на перелет и одна эскадрилья уже поднялась в воздух, мне позвонили из штаба дивизии: срочно явиться к командующему армией. Эта экстренность и неизвестность меня взволновали.
«Наверное, даст нагоняй за переправу», — решил я, выбрав, как всегда, самое худшее. Несколько дней назад немецкие бомбардировщики разрушили одну из наших переправ. Произошло это вечером. Наш локатор вовремя засек приближение группы вражеских самолетов. Я решил выслать на перехват два звена: одно из Аскании-Нова, другое из Дружелюбовки. Но только что возвратившийся из госпиталя Краев отменил мое распоряжение.
