ЭПИГРАММА
Могла ли Биче, словно Дант, творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, Боже, как их замолчать заставить!
1958
МУЗЫКА
Д. Д. Шостаковичу
В ней что-то чудотворное горит,
И на глазах ее края гранятся.
Она одна со мною говорит,
Когда другие подойти боятся.
Когда последний друг отвел глаза,
Она была со мной в моей могиле
И пела словно первая гроза
Иль будто все цветы заговорили.
1958
* * *
Все, – кого и не звали, – в Италии,
Шлют домашним сердечный привет,
Я осталась в моем зазеркалии,
Где ни света, ни воздуха нет,
Где за красными занавесками
Все навек повернулось вверх дном…
Так не буду я с леонардесками
Переглядываться тайком,
И дышать тишиною запретною
Никогда мной не виданных мест,
И мешаться с толпою несметною
Крутолобых Христовых Невест.
26 сентября 1957 – 16 апреля 1963 (окончено)
* * *
Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,
Чтобы в строчке стиха серебриться свежее стократ.
Одичалые розы пурпурным шиповником стали,
А лицейские гимны все так же заздравно звучат.
Полстолетья прошло… Щедро взыскана дивной судьбою,
Я в беспамятстве дней забывала теченье годов, —
И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собою
Очертанья живые моих царскосельских садов.
4 октября 1957, Москва
* * *
Немудрено, что похоронным звоном
Звучит порой мой непокорный стих.
Пустынно здесь! Уже за Флегетоном
Три четверти читателей моих.
А вы, друзья! Осталось вас немного,
Последние, Вы мне еще милей…
Какой короткой сделалась дорога,
Которая казалась всех длинней.
3 марта 1958, Болшево [49], Koмн. № 7
ПРИМОРСКИЙ СОНЕТ
Здесь все меня переживет,
Все, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.
И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льет.
И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда…
Там средь стволов еще светлее,
И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.
16-17 июня 1958 Комарово
* * *
Михаилу Зощенко
Словно дальнему голосу внемлю,
А вокруг ничего, никого.
В эту черную добрую землю
Вы положите тело его.
Ни гранит, ни плакучая ива
Прах легчайший не осенят,
Только ветры морские с залива,
Чтоб оплакать его, прилетят…
Июль 1958, Комарово
ИМЯ
Татарское, дремучее
Пришло из никуда,
К любой беде липучее,
Само оно – беда.
Лето 1958, Комарово
Герб рода Ахматовых
Моего предка хана Ахмата убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, и этим, как повествует Карамзин, кончилось на Руси монгольское иго. В этот день, как в память о счастливом событии, из Сретенского монастыря в Москве шел крестный ход. Этот Ахмат, как известно, был чингизидом.
Одна из княжон Ахматовых – Прасковья Егоровна – в XVIII веке вышла замуж за богатого и знатного симбирского помещика Мотовилова. Егор Мотовилов был моим прадедом. Его дочь Анна Егоровна – моя бабушка. Она умерла, когда моей маме было 9 лет, и в честь ее меня назвали Анной. Из ее фероньерки сделали несколько перстней с бриллиантами и одно с изумрудом, а ее наперсток я не могла надеть, хотя у меня были тонкие пальцы.
Анна Ахматова, Из «Записных книжек»
* * *
Опять подошли «незабвенные даты»,
И нет среди них ни одной не проклятой.
Но самой проклятой восходит заря…
Я знаю: колотится сердце не зря —
От звонкой минуты пред бурей морскою
Оно наливается мутной тоскою.
И даже сегодняшний ветреный день
Преступно хранит прошлогоднюю тень,
Как тихий, но явственный стук из подполья,
И сердце на стук отзывается болью.
Я все заплатила до капли, до дна.
Я буду свободна, я буду одна.
На прошлом я черный поставила крест,
Чего же ты хочешь, товарищ зюйд-вест,
Что ломятся в комнату липы и клены,
Гудит и бесчинствует табор зеленый
И к брюху мостов подкатила вода? —
И всё как тогда, и всё как тогда.
Все ясно – кончается злая неволя,
Сейчас я пройду через Марсово Поле,
А в Мраморном крайнее пусто окно,
Там пью я с тобой ледяное вино,
И там попрощаюсь с тобою навек,
Мудрец и безумец – дурной человек.
Лето 1944, июль 1959, Ленинград
* * *
Не мешай мне жить – и так не сладко.
Что ты вздумал, что тебя томит?
Иль неразрешимая загадка
Ледяной звездой в ночи горит?
Или галереями бессонниц
Ты ко мне когда-то приходил?
Иль с давно погибших белых звонниц
Мой приезд торжественно следил?
В прежних жизнях мы с тобою счеты
Плохо подвели, о бедный друг!
Оттого не спорится работа,
Сухо в горле, кровь бормочет что-то,
И плывет в глазах кровавый круг.
Иль увидел взор очей покорных
В тот для памяти запретный час,
Иль в каких-то подземельях черных
Мертвой оставлял меня не раз.
И при виде жертвы позабытой
Место не найти тебе теперь…
Что там – окровавленные плиты
Или замурованная дверь?
В самом деле – сотни километров
Как ты и сказал мне, – сущий вздор,
И знакомый с детства голос ветра
Продолжает наш старинный спор.
Июнь 1959, Комарово