Годы и войны (Записки командарма. 1941-1945) - Горбатов Александр Васильевич (читать книги регистрация .txt) 📗
В результате беседы у меня осталось хорошее впечатление от председателя, человека лет шестидесяти, и очень плохое — от двух остальных.
Вопреки мнению окружающих я верил в благоприятный исход дела. Правда, моя всегда выдержанная жена была на этот раз в панике, но я подшучивал: «Пуганая ворона куста боится».
Ожидание решения было долгим и мучительным. Я о многом передумал. Наконец, как было договорено, председатель тройки позвонил мне по ВЧ:
— Докладывал Сталину, он выслушал внимательно. Когда доложил, что вас предупреждал генерал Коннов, он спросил, от кого я это узнал. И когда я доложил, что от самого Горбатова, Сталин удивленно переспросил: «От самого Горбатова?» — а потом добавил: «Да, это на него похоже. Горбатова только могила исправит» — и в заключение сказал: «Преступление налицо, но, поскольку, как вы говорите, он не преследовал личной выгоды, на деле надо поставить точку».
Обрадованный, я поблагодарил председателя тройки. (К сожалению, забыл фамилию этого хорошего человека, а больше его не встречал.)
Позднее мне передавали, что шахтеры, услышав, что возникло дело о лесе (ведь запрашивали и их городской партийный комитет), сильно беспокоились за меня, а узнав о благополучном конце всей истории, установили мемориальную доску с благодарственной надписью 3-й армии за оказанную помощь.
Присматриваясь к плацдарму за рекой Нарев, захваченному в первых числах сентября левым соседом, 48-й армией, мы часто говорили между собой о том, что будет целесообразнее — захватывать ли нашей армией новый плацдарм или наступать вместе с соседом с уже имеющегося плацдарма.
Каждый вариант заключал в себе выгоды и невыгоды.
Выбирая сами район для форсирования реки и определяя сами время начала операции, мы могли бы воспользоваться преимуществами, которые дает внезапность. Однако эта выгода исчерпается в течение первого дня (может быть, и первых часов) боя, а потом нам придется очень трудно, ибо много сил и средств будет уже затрачено на форсирование.
Недостаток второго варианта заключался в том, что перед плацдармом мы встретим, конечно, более плотную группировку, более глубокую и совершенную оборону противника. Зато нам не придется форсировать реку, и, кроме того, соединение усилий двух армий скажется благотворно, особенно когда мы приступим к развитию операции. Действуя во время сосредоточения обдуманно и с высокой дисциплинированностью, можно надеяться на сохранение внезапности и при наступлении с плацдарма. Вообще же мы считали, что совершенно нецелесообразно проводить частную операцию у границ Пруссии, да еще в то время, когда весь остальной фронт стоит в обороне: она потребует больших затрат, но не даст весомых результатов, так как при общей пассивности нашего фронта противник без всякого риска снимет резервы откуда захочет, сосредоточит их на узкой полосе нашего наступления и не даст нам его развить.
Наши соображения были доложены командующему фронтом генералу армии Захарову. Он сперва настаивал на первом варианте наступления (с форсированием реки), но потом согласился на второй вариант. 23 сентября мы получили директиву фронта, по которой две трети плацдарма передавались нашей армии, а остальная площадь оставалась у 48-й. Наступление в целях расширения плацдарма до определенных размеров было приказано провести силами обеих армий, а разведку боем — силами одной 48-й армии до смены нашими частями.
В ночь на 6 октября мы сменили части соседа на плацдарме, получив данные о противнике и его обороне. По этим данным, передний край немецкой обороны находился перед нами в пятистах — тысяче метров и состоял из двух сплошных траншей; подходы к первой из них были преграждены проволочным забором и минными полями. Из этих сведений меня больше всего заинтересовали две траншеи и проволочный забор, ибо перед нами за рекой мы видели не две, а три траншеи, и не проволочный забор, а заграждения в три кола, кое-где даже в четыре и пять кольев. Кроме того, удивило меня, что на карте, переданной нам 48-й армией, передний край обороны, и нашей, и противника, обозначен был в низине, тогда как в одном-двух километрах западнее был высокий обрыв, возвышающийся над долиной до двадцати метров. Я подумал: это что-то на немцев не похоже. Более вероятно, что передний край обороны находится на высоком берегу, а внизу только усиленное боевое охранение с проволочным забором или специально вынесенная передовая позиция.
Чтобы установить настоящий передний край, я, выехав на плацдарм, в разных местах поднимался на деревья, всматривался в оборону противника, но ничего нового не увидел, так как наблюдению мешали кусты и деревья.
Река Нарев от города Остроленка течет почти строго на юг; от города Рожай она поворачивает на юго-восток, а потом на юго-запад. В этой излучине и был захвачен плацдарм. Пользуясь тем, что берег у Рожана на нашей стороне сплошь покрыт высоким сосновым лесом, я решил просмотреть оборону противника не только с плацдарма, то есть с востока, но и сбоку — с севера. На следующий день я с помощью саперов забирался на те деревья, что были ближе к высокому краю долины. При тщательном осмотре местности можно было разглядеть на плоском взгорье три траншеи, а перед первой из них замаскированное проволочное заграждение в шесть кольев. С того же дерева я видел две траншеи внизу, ближе к нам на один-два километра, и проволочный забор перед ними. Значит, так оно и есть: настоящая оборона противника проходит по высокому берегу, окаймляющему пойму. Противник рассчитывал, что в случае нашего наступления с плацдарма мы израсходуем больше всего боеприпасов, ведя огонь по его передовой позиции, а основная оборона будет мало подавлена; за время нашей артподготовки он подведет к основной позиции резервы и остановит наше наступление.
«План неплохой, — подумал я, — но все-таки рассчитан на простаков».
В этой операции мы не были так ограничены в боеприпасах, как прежде. По графику командования фронта была предусмотрена артподготовка в течение ста минут; после захвата вражеского переднего края, который предполагался, по данным 48-й армии, в нескольких сотнях метров от нас, артиллерия должна была сопровождать наступающие войска огневым валом на глубину до полутора-двух километров. Но этот график был на руку противнику, и нас он не устраивал. В нашем решении мы в этот план ввели некоторые поправки. Они сводились к следующему. Атака начнется не на сотой, а на пятнадцатой минуте огневого налета артиллерии; после захвата передовой позиции огонь артиллерии переносится на передний край основной обороны и в ее глубину. За восемьдесят пять минут этого второго этапа артподготовки (из которых в последние пятнадцать минут огонь должен достигнуть наивысшей интенсивности) наши стрелковые цепи с танками должны преодолеть пространство, отделяющее передовую позицию от основной. Саперы и танки с тралами пойдут впереди атакующих. На сотой минуте артподготовки наши стрелковые части и танки должны ворваться в основную оборону противника. После этого начнется сопровождение наступающих огневым валом в глубине вражеской обороны.
Это решение было доложено командующему фронтом, но он настаивал на своем графике. Накануне операции я еще раз обратился к нему и получил раздраженный ответ: «Вы все чудите, умнее всех хотите быть». Этот ответ можно было понять как угодно, и мы решили истолковать его как согласие, правда данное с неудовольствием, на то, чтобы мы «чудили», то есть действовали по-своему.
Артподготовка началась 10 октября ровно в полдень. Пехота выскочила из траншей и вместе с танками пошла в наступление.
Взяв на себя всю ответственность за план, мы напряженно следили за продвижением наших цепей. Радостно было видеть, как танки, а за ними цепи миновали проволоку, первую траншею и продолжали наступление. После того как занята была вторая траншея, артиллерия перенесла огонь на основную оборону противника. Передовую позицию — потому что она оказалась именно лишь передовой позицией — мы захватили, потеряв всего несколько человек.
