Дзержинский - Тишков Арсений Васильевич (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Ему возражали Мархлевский и Кон.
— В Польше существует довольно многочисленный сельский пролетариат. Передадим ему помещичьи имения, создадим на их базе коммуны. Это будет оплотом социализма в деревне, — заявили они, н большинством в два голоса против одного [60] в манифест Польревкома вошла формулировка: «…управление имениями переходит к сельскохозяйственным рабочим. Земля трудящихся крестьян остается неприкосновенной».
Спустя несколько дней Феликс Эдмундович показал Мархлевскому и Кону телеграмму Ленина, адресованную ему и всем членам Центрального Комитета Коммунистической рабочей партии Польши. «Если в Седлецкой губернии малоземельные крестьяне начали захватывать поместья, то абсолютно необходимо, — писал Ленин, — издать особое постановление Польского ревкома, дабы обязательно дать часть помещичьих земель крестьянам и во что бы то ни стало помирить крестьян малоземельных с батраками…» [61].
— Неужели же и это вас не убеждает?! — волновался Феликс Эдмундович.
Но и на этот раз его коллеги по ревкому уклонились от прямого и ясного решения. «Вот займем Варшаву, тогда и решим окончательно аграрный вопрос вместе с местными товарищами».
«Вопрос о земельной политике будет рассмотрен в полном объеме в Варшаве, куда едем сегодня…» — вынужден был ответить Ленину Дзержинский 15 августа 1920 года.
В этот же день Мархлевский, Дзержинский, Кон и ехавший вместе с ними старый большевик Скворцов-Степанов прибыли в Вышков.
Маленький городок в 50 километрах от Варшавы встретил их настороженно. Явственно доносилась артиллерийская канонада, улицы были запружены обозами, ранеными. У редких прохожих лица замкнуты, отвечали они нехотя, односложно.
Военный комендант, которого осаждали с разными требованиями какие-то командиры, медицинские сестры, сопровождавшие раненых, и просто красноармейцы, вначале и внимания не хотел обращать на небольшую группу штатских, вошедших к нему в кабинет.
Дзержинский предъявил свой мандат члена реввоенсовета Западного фронта (это назначение состоялось 9 августа) и приказал доложить обстановку.
— Положение на фронте неопределенное, — докладывал комендант после того, как ему удалось удалить из кабинета посторонних. — Я не имею точных сведений, но ехать дальше пока не советую.
Ехать на передовую, да еще на ночь глядя, в самом деле было ни к чему. Комендант определил Польревком на ночлег к местному католическому священнику.
Ксендз оказался разговорчивым. Как всегда бывает при первом знакомстве, говорили о том о сем, политики не касались. Когда разговор зашел о польской классической литературе и Дзержинский с чувством продекламировал отрывки из Мицкевича, святой отец окончательно растаял.
— Как приятно, — сказал он, — встретить у большевиков такого образованного человека, да еще из поляков. К сожалению, — ксендз тяжело вздохнул, — не все такие. Вот Дзержинский тоже поляк, а как только его земля носит! Сколько людей погубил!
Дзержинский внимательно слушал и поддакивал:
— Да, да, верно. И в тюрьмы Дзержинский сажал и расстреливал.
Ксендз, обрадованный, что нашел понимающего собеседника, осмелел и продолжал ругать и Дзержинского, и ЧК.
Утром, когда гости собрались уезжать, ксендз на мясистом своем лице даже изобразил огорчение.
— Очень жаль. Редко приходится встречаться с такими хорошими людьми. Хоть вы и большевик, — обратился он к Дзержинскому, — но прямо скажу, — и душевный, и обходительный. Могу я узнать, с кем имел тесть познакомиться?
— Пожалуйста. Я председатель Польского революционного комитета, — отрекомендовался Мархлевский, — а это члены ревкома Феликс Кон и Феликс Дзержинский.
Бритое лицо ксендза вытянулось и посинело от страха. Он стоял, широко раскрыв рот, и молча глотал воздух.
— Что же теперь со мной будет? — пролепетал ксендз, обретая наконец голос.
— Ровным счетом ничего. Все это я не в первый раз слышу, — ответил Дзержинский.
17 августа Польревком вместо Варшавы возвратился в Белосток. А у вышковского ксендза пировали польские офицеры, и хозяин рассказывал им, как чуть не стал жертвой этого «красного палача» Дзержинского.
А произошло вот что.
Советское военное командование переоценило свои и недооценило силы противника. Войска Западного фронта в ходе наступления оторвались от своих тылов от 200 до 400 километров, что повело к нарушению снабжения. Армии были обескровлены и утомлены непрерывными боями. А между тем польская буржуазия со щедрой помощью Антанты сумела создать значительный перевес в силах на Варшавском направлении. Попытка командования Западного фронта взять Варшаву с ходу провалилась.
16 августа, как раз тогда, когда Польревком направлялся из Вышкова в Варшаву, белопольские войска нанесли мощный контрудар, прорвали фронт Красной Армии и перешли в наступление.
Фронт подошел к Белостоку. Хотелось думать, что неудачи под Варшавой лишь кратковременная заминка. Феликс Эдмундович сразу же по возвращении во дворец Браницких пишет Ленину:
«Вернулись до взятия Варшавы в Белосток… рабочая масса Варшавы ждет прихода Красной Армии, но сама активно не выступит за отсутствием руководителей и из-за господствующего террора. Огромная масса коммунистов арестована и увезена… ППС развивает бешеную агитацию за защиту Варшавы. Влияние ее еще большое среди квалифицированных, хорошо зарабатывающих рабочих… Поляками выпущен целый ряд воззваний, в которых отмечается, что Красная Армия утомлена и ослаблена и что стоит ей нанести только один мощный удар, и вся она откатится назад очень далеко. Для этого удара мобилизуется все. Организованы женские ударные отряды. Добровольческие отряды, составленные по преимуществу из буржуазных сынков и интеллигенции, дерутся отчаянно».
Дзержинский пишет далее о борьбе за власть внутри самих буржуазных польских кругов и их склонности к заключению мира.
«В общем, — заключает он, — несмотря на воинственные клики, в господствующих сферах угнетенное настроение… На переговоры в Минске поляки возлагают большие надежды» [62].
В тот же день, 17 августа, Дзержинский отправил письмо жене.
«…мы думали, что уже вчера будем в Варшаве, произошла, однако, как думаю, непродолжительная отсрочка.
Наша Варшава, терроризированная и сдавленная, молчит, и мы не слышим ее ясного голоса. По-видимому, и наш ЦК [63] не сумел овладеть ни массами, ни политическим положением. Недостает там вождя — Ленина, политика-марксиста».
Написал Феликс Эдмундович эти идущие от сердца строки и вспомнил, как много лет назад, кажется в девятьсот пятом, уже писал из Лодзи в Заграничный комитет СДКПиЛ нечто подобное. И еще раз пожалел о том, что нет у польского пролетариата своего вождя, такого, как Ленин.
Командзап Тухачевский и реввоенсовет Западного фронта напрягали усилия, чтобы остановить поляков. И тут Дзержинский не остался в стороне. Еще со времени, когда Колчак в восемнадцатом захватил Пермь, Феликс Эдмундович ввел правило: в трудные дни войска ВОХР идут на угрожаемые участки фронта, на помощь своему старшему брату — Красной Армии. Так было на Юго-Западном, где в составе 14-й армии стойко сражалась 2-я Московская бригада ВОХР, так ж теперь из войск Западного сектора ВОХР в трехдневный срок была сформирована и двинута на передовую новая дивизия.
И в ожидании, пока командование ликвидирует временную заминку и освободит Варшаву, Польревком продолжал свою напряженную работу в Белостоке.
А трудности, с которыми пришлось столкнуться Польревкому с первых же дней его организации, были поистине огромные. В городе не было советского аппарата, его надо было создавать и одновременно восстанавливать разрушенную поляками при отступлении железную дорогу и связь, налаживать снабжение населения продовольствием, открывать фабрики, развертывать устную и печатную агитацию среди населения. Польревком наладил регулярное издание своего ежедневного органа «Червоный гонец», выпустил целый ряд воззваний и листовок.
