Записки диверсанта - Старинов Илья Григорьевич (книги хорошего качества TXT) 📗
— План является приказом! — твердо сказал он. — О том, как его лучше выполнить, будем говорить с командованием каждого соединения особо. Тогда во всем и разберемся, Николай Александрович. Есть вопросы, товарищи? Вопросы, конечно, были. На какое количество вооружения и взрывчатки можно еще рассчитывать? Определены ли точные сроки начала операций каждого соединения? Пришлют ли еще радистов?.. На одни вопросы Строкач ответил, на другие обещал ответить позже, побывав в соединениях. На этом совещание закрылось. Правда, партизанские командиры и комиссары разъехались не сразу, но я при неофициальных разговорах не присутствовал: пригласили на занятия с сабуровскими минерами. Среди новых учеников оказалось немало пожилых людей: оказывается, не только молодежь стремилась попасть в диверсанты! Но поскольку это были все-таки пожилые люди, к тому же крестьяне, вряд ли имевшие за плечами что-либо кроме ликбеза, я сократил теоретическую часть занятий и увеличил практическую. Я считал, что, подержав мину в руках, научившись устанавливать ее на тот или иной срок замедления практически, а потом многократно повторив изученные приемы, люди сумеют действовать и без знания законов физики и химии. Иллюзий относительно того, как прочно усвоят материал новички, я не питал, но полностью полагался на сабуровских инструкторов; они доделают то, чего не успею я. Тем более что инструкторами-то были хорошо известные читателю С. П. Минеев и ставшая его женой Клава Минеева, та самая Клавочка со спичечной фабрики, которая рвалась в партизаны еще в сорок первом! Занятия закончили в полной темени, когда уже ничего нельзя было различить. У Ковпака Следующий день провели у ковпаковцев, расположившихся лагерем в трех-четырех километрах от сабуровского соединения. На торжественном построении первого батальона, или, как его обычно называли, Путивльского отряда, Строкач вручал ордена и медали "Партизану Отечественной войны" тремстам " ковпаковцам. Потом проходил смотр соединения. Позже Коротченко, Строкач, Ковпак, Руднев, Вершигора, командиры и комиссары ковпаковских отрядов начали совещание, а я проверял, как хранится в соединении минноподрывная техника, как работают инструкторы, как усваивают их уроки десятки новых минеров. Провел и сам занятие с инструкторами, показал некоторые новинки подрывной техники. За ужином Ковпак спросил, доволен ли я минерами. Ответил, что доволен.
— Слышал, Тимофей Амвросиевич? — поднял палец Ковпак. — Ваш заместитель доволен, а вы нам ни мин, ни толу не даете.
— Как не даем? Дали же, Сидор Артемьевич!
— Мало.
— Распределяли справедливо.
— А кто казав, что не справедливо? — сощурился Ковпак. — Ни! Я казав, что мало! Лишь поздним вечером удалось нам с Рудневым остаться наедине. Сидели в ночном лесу на стволе поваленного дерева, вспоминали довоенный Киев, общих знакомых, говорили о том, как готовились когда-то к партизанской войне. Руднев рассказал, что воюет вместе с сыном, которого зовут Радием. Мальчик смелый, даже чересчур, может, потому, что не хочет и не смеет уронить авторитет отца. Голос Семена Васильевича звучал хрипловато; минувшей осенью вражеский осколок царапнул горло, задел голосовые связки. Я поинтересовался группой Воронько. Руднев сказал, что и сам Платон Воронько, и Варейкин, и Лира Никольская, и Саша Кузнецов, и остальные ребята группы пришлись ко двору, обучили минеров, подготовили более ста человек, а сейчас ушли на задание: не терпится пустить под откос вражеский эшелон.
— Меня тревожит, что в рейде не хватит мин и" взрывчатки, — признался Руднев. — Ведь окажемся вне досягаемости авиации.
— Только в том случае, если фронт на запад не двинется, Семен Васильевич. А он двинется! Меня окликнул Строкач:
— Илья Григорьевич, прошу ко мне! Есть дело.
— Да, да. иду. Мы с Рудневым пожелали друг другу спокойной ночи, расстались. Позже, укладываясь на ворохе пахучего сена в палатке из парашютного шелка, я неожиданно и с горечью подумал, что имен некоторых прежних знакомых, репрессированных в середине тридцатых годов, мы с Рудневым так и не произнесли. Эта мысль долго мешала уснуть, и слышно было, как тягуче шумит лес, как ходят часовые и шуршит кто-то близ самого полога, то ли мышь, то ли ночной жук. У Федорова Ранним утром Коротченко, Строкач, их адъютанты и офицеры связи поехали в соединение Алексея Федоровича Федорова: дорога предстояла неблизкая, километров семнадцать, они хотели попасть к Федорову до наступления жары. Я поехать вместе со всеми не мог: среди доставленной последним самолетом партии химических взрывателей были обнаружены неисправные, следовало разобраться, что случилось. Только в одиннадцатом часу удалось справиться с этим делом, и в красивое, широко раскинувшееся над Убортью село Боровое, в штаб партизанского соединения Алексея Федоровича Федорова, я попал лишь к часу дня. Накормив и позволив отдохнуть с дороги, Алексей Федорович предложил поехать в лес, на партизанский полигон. Я внутренне усмехнулся. Ближайшая железнодорожная линия проходила в тридцати пяти километрах от Борового, какой же тут «полигон»? Но я знал, что командир соединения любит разыгрывать людей, досадуя, если розыгрыш не удается, и подыграл ему:
— Конечно, на полигон. Прежде всего — на полигон! Шли недолго. На очередной лесной поляне открылась моим глазам… Немыслимо! Железнодорожная насыпь! Со шпалами. С рельсами. С балластом. Насыпь никуда не вела, она начиналась и оканчивалась на поляне, протяженность ее была невелика — метров двадцать пять — тридцать, но она существовала! А над поблескивающими рельсами, над черными от мазута шпалами копошились минеры-партизаны и виднелась высокая, тонкая, хорошо знакомая фигура моего бывшего начфина, теперь капитана, заместителя Федорова по диверсиям Алексея Семеновича Егорова! Я был ошеломлен. Ведь понадобилось добыть и доставить сюда песок, возить за десятки километров рельсы и шпалы и успеть в короткие сроки… Федоровский голос за спиной прозвучал со знакомыми лукавыми интонациями:
— Конечно, не подмосковное кольцо, мы понимаем, но хоть что-то… И я вынужден был признаться:
— Опять ваша взяла, Алексей Федорович! Я подумал, что разыгрываете… Спасибо. Мелькнула мысль что полигон можно использовать для обучения минеров из других соединений.
— Не возражаю, — сказал Федоров. — Тем более что мы через двое суток уходим. Оставались на полигоне часа три. "Я расспросил Егорова о подробностях сооружения насыпи, убедился, что все без исключения минеры отлично усвоили тактико-технические данные новых мин, а потом своими глазами увидел, как работают ученики капитана. Работали они быстро, сноровисто, обнаружить установленные мины было нельзя. Особенно запомнился бывший московский студент Володя Павлов.
— Сколько человек подготовлено? — спросил я.
— Триста двенадцать, — спокойно, как о чем-то обыденном, ответил Егоров. Возвратясь в Боровое, я сразу заговорил со Строкачем о необходимости собрать на федоровском полигоне минеров из других соединений.
— Да, тут у них настоящая партизанская академия! — Согласился Тимофей Амвросиевич. — Поработали на славу, есть чему поучиться. Только — поздно. И сообщил, что поступили сведения о сосредоточении немецко-фашистским командованием значительных сил регулярных войск и карателей в районах Мозыря, Ельска, Овруча, Олевска и Петрикова.
— Численность вражеских частей близка к шестидесяти тысячам, — сказал Строкач. — Судя по всему, задумана крупная карательная операция против собравшихся здесь соединений. Нужно поскорее отправить их в рейды, Илья Григорьевич. Нельзя позволить противнику втянуть партизан в оборонительные бои. Сообщение в корне меняло дело. Оставалось лишь пожалеть, что уникальный полигон, созданный федо-ровцами в тылу врага, не использован на полную мощность. Через сутки соединения Федорова и Ковпака отправились в рейд. Провожать федоровцев высыпало все Боровое. Меня разволновало прощание с Рудневым.
— Не удалось поговорить, как хотел, — с сожалением сказал Семен Васильевич, — Столько передумал, столько наболело. Да что уж теперь? Видно, после войны поговорим. И протянул руки:
