Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович (мир бесплатных книг .TXT, .FB2) 📗
Коллективными усилиями, путем горячих споров и столкновений с министерствами госплановцы все же выполнили поставленную Косыгиным задачу. Доработав проект плана, они повторно рассмотрели его на заседании коллегии и, утвердив, представили в правительство.
Косыгин, знакомясь с уточненным проектом, спрашивал, кто прорабатывал тот или иной раздел, кто из специалистов принимал участие в пересмотре конкретной позиции. Байбаков рассказывал, за счет каких ресурсов Госплан предусматривает обеспечить темпы роста производительности труда, опережающие темпы роста зарплаты.
— Ну, вот видите, Анатолий Георгиевич, — обратился Косыгин к своему помощнику Карпову, — а вы говорили, что в Госплане нет думающих людей.
«На бесстрастном лице Алексея Николаевича, — пишет Байбаков, — не было и тени улыбки, лишь в голосе послышались нотки одобрения, когда он проговорил:
— Ну что, Николай, стоило поработать, посоветоваться с людьми — и получился неплохой результат».
Через два дня Брежнев пригласил Косыгина, Подгорного и Байбакова к себе на дачу, в охотничье хозяйство «Завидово», для обсуждения проекта народнохозяйственного плана.
Обсуждение сопровождалось застольями и заняло два дня.
По свидетельству Байбакова, у Леонида Ильича не хватало терпения детально разобраться в проекте плана, и он иногда
принимал непродуманные решения, не увязывая их с возможностями государства, интересами тех или иных отраслей. Не любил он также слушать, когда Байбаков называл большое число показателей плана. И в тот раз он тоже остановил его:
— Николай, ну тебя к черту. Ты забил нам голову своими цифрами, я уже ничего не соображаю. Давай сделаем перерыв и поедем охотиться.
«Мы с Брежневым сели в лодки с егерями и поплыли охотиться на уток, — довершает Байбаков рассказ об этом — не первом и не последнем — своем посещении брежневского охотничьего угодья. — Косыгин с Подгорным углубились в лес, сказав, что пойдут на лося, но вернулись ни с чем. Во время обеда мы рассказывали им о том, сколько каждый из нас подбил уток. Наибольшие трофеи были у Брежнева как у старого, опытного охотника. После обеда мы продолжали работу над планом и закончили ее на следующий день».
Через несколько дней на заседании Политбюро Брежнев заявил:
— Я два дня слушал Байбакова, а теперь спать не могу.
Но представленный Госпланом проект народнохозяйственного плана генсек все-таки поддержал.
Эти два года — 1971 и 1972 — положили начало периоду, который после получит название «брежневский застой». Вышли наружу серьезные недостатки в отдельных отраслях промышленности, строительстве и особенно в сельском хозяйстве. Плановые задания по вводу производственных мощностей в ряде ведущих отраслей не выполнялись. Снизилось производство товаров народного потребления. Упал розничный товарооборот. Госплан пенял отраслевикам на плохую работу и все чаще вступал в конфликты с министерствами. Обстановка день ото дня накалялась.
Байбаков решил обратиться к руководству страны — написать записку в Политбюро. Зная, как непросто выходить с подобными вопросами «наверх», он постарался отразить в записке только самое главное, избавив документ от частностей.
Выступая потом на заседании Политбюро, Байбаков отмечал, что производственный потенциал ряда ведущих отраслей промышленности оказался значительно ниже, чем планировалось, и это отрицательно скажется на темпах развития промышленности в последующие пятилетия. Говорил, что за срыв плана должны нести ответственность министры и руководители ведомств, что пятилетка будет провалена, причем в значительной мере по качественным показателям. Он подверг критике и Госплан СССР — за допущенные диспропорции в развитии экономики, неудовлетворительный контроль, просчеты в балансах.
«Леонид Ильич выглядел расстроенным, — вспоминал Байбаков, — он не любил слушать любые неприятные вещи, и сейчас, хмуро опустив густые брови на глаза, он недовольно поглядывал в мою сторону: почему я излишне драматизирую положение, почему говорю одни неприятности?.. Возвращаясь из Кремля, я вспоминал заседания у Сталина, где мне, как наркому, приходилось бывать. Там остро ставились вопросы, члены Политбюро высказывали свое мнение, назывались сроки, ответственные за исполнение. И мы знали, что, если есть указание Сталина, для нас оно — закон. Хоть лопни, но все выполни. Так почему же теперь плохо выполняются постановления правительства? Откуда такая безответственность? Без исполнительской дисциплины жить невозможно. У тех же капиталистов на производстве жесткая дисциплина и ответственность. А у нас… Может, оттого, что высказывания на Политбюро все больше носят успокоительный для Генерального секретаря характер».
Тосковал, тосковал сталинский нарком по «твердой руке», по былому порядку.
На следующий день по результатам записки, рассмотренной на Политбюро, состоялось расширенное заседание коллегии Госплана СССР с участием Косыгина. На нем присутствовали также представители Госснаба, Госкомитета по науке и технике, Госстроя, нескольких министерств и ведомств.
Открыв заседание, Байбаков кратко изложил свое выступление на Политбюро. Затем выступил Косыгин. Выступление его было скорее ритуальным. Предсовмина подчеркнул, что составление плана развития народного хозяйства такой огромной страны — очень ответственное дело; что Госплан СССР — генеральный штаб страны в области экономики, поэтому спрос с него особый; что надо совершенствовать стиль работы Госплана, настойчиво добиваться повышения научного уровня планирования, резко поднять роль и ответственность начальников отделов, решительно изжить ведомственный подход при разработке планов, укрепить плановую дисциплину и т. п. «Вспоминая сейчас эту речь, думаю, как же глубоко и четко в ней были поставлены коренные вопросы совершенствования плановой работы», — так в своих мемуарах оценит Байбаков эту наставительную и вполне бессодержательную тираду. Желание и готовность восхищаться Косыгиным, что бы тот ни сделал или ни сказал, видно, никогда не оставляло Байбакова.
К конпу пятилетки дела в экономике стали совсем плохи. Особенно в сельском хозяйстве, пережившем сильные засухи 1972, 1974 и 1975 годов. Были также сорваны планы по строительству и вводу жилья.
Учитывая ухудшение обстановки и нарастание негативных процессов, Госплан СССР подготовил доклад с острым анализом положения дел: страна живет не по средствам — тратим больше, чем производим; неуклонно нарастает зависимость от импорта многих товаров, в том числе стратегических.
Доклад был направлен в ЦК КПСС 30 марта 1975 года. На заседании Политбюро 2 апреля Брежнев встал и сказал:
— Товарищи, вот Госплан представил нам материал. В нем содержится очень мрачный взгляд на положение дел. А мы столько с вами работали. Ведь это наша лучшая пятилетка…
«После этого, чуть не прослезившись, он сел, — вспоминает Байбаков. — Его тут же начали успокаивать. На этом обсуждение было закончено, а характеристика “лучшая пятилетка” пошла гулять по страницам печати. А ведь если бы тогда руководство страны серьезно отнеслось к обозначенным нами проблемам и по ним были своевременно приняты меры, можно было бы помешать развитию многих негативных тенденций в народном хозяйстве».
Даже когда советская эпоха ушла за исторический горизонт, а вместе с нею и вера в то, что достаточно выгнать из огорода козла, чтобы сохранить урожай капусты, — даже тогда Байбаков продолжал думать, что, будь брежневское Политбюро по-сталински строже и требовательней к «безответственным» руководителям, «можно было бы помешать развитию многих негативных тенденций в народном хозяйстве». Ему с трудом давалось понимание, что партийный гнев, имеющий персональный адрес в лице «отсталого» директора завода или «нерадивого» начальника стройки, очень часто несправедлив. Что дело не только в людях, но и в обстановке, в которой живут и действуют эти люди. Что почему-то наблюдается удивительное единообразие в поступках абсолютно разных людей, действующих в сходной обстановке. И что есть самый главный виновник всего, имя которому Система.
