Эдгар По - Аллен Герви (читать хорошую книгу txt) 📗
Самая просторная общая комната, где обычно работал По, находилась на первом этаже. «Ее обстановку составляли круглый стол, несколько стульев, кресло-качалка и диван или скорее даже кушетка». К общей комнате примыкала крошечная спальня миссис Клемм, куда позднее положили больную Вирджинию. Две комнаты наверху были отведены для По и Вирджинии.
Окрестности были очень живописны. Обращенный фасадом на запад, дом стоял на невысоком холме вблизи дороги. В маленьком дворике росли кусты сирени и раскидистая вишня. С севера к дому почти вплотную подступала небольшая рощица и яблоневый сад. С поросшего травой южного склона холма, сбегавшего к берегу мелководной речушки Милк Крик, открывался вид на привольно раскинувшиеся вдали фермерские угодья.
Однако вопреки ожиданиям Фордхем не стал для По местом тихого и безмятежного одиночества. Смертельная болезнь Вирджинии, его собственное расстроенное здоровье и изнурительная борьба с бедностью приводили его в смутное и угнетенное состояние духа. Сил, чтобы писать, почти не оставалось. В довершение ко всем бедам у По произошло досадное столкновение с Томасом Инглишем.
В очерках о «Literati» По весьма зло высмеял Инглиша. В январе 1846 года между ними произошла бурная ссора по поводу потерпевшего финансовый крах «Бродвей джорнэл». По был нетрезв, и дело дошло до потасовки. С тех пор их вражда, перенесенная впоследствии на страницы газет и журналов, не утихала. Вплоть до середины того душного грозового лета противники продолжали метать друг в друга театральные громы и молнии, к вящему удовольствию падкой на скандалы публики. 23 июня после нескольких нанесенных Эдгаром По болезненных уколов Инглиш поместил в газете «Нью-Йорк миррор» свой «Ответ г-ну По», где обрушил на По обвинения во всех совершенных и не совершенных им грехах. Заканчивает он следующим:
«…Другой поступок г-на По помог мне узнать его еще лучше. Некий ньюйоркский коммерсант обвинил По в подлоге, и тот явился ко мне за советом, как наказать обидчика. И поскольку у него не хватало смелости вызвать этого господина к барьеру или дать ему достойную отповедь, я предложил ему возбудить судебное дело как единственно остающуюся возможность. По его просьбе мной был найден поверенный, который, из уважения ко мне, согласился взяться за дело, не требуя обычного в таких случаях задатка. Сперва гн По горел желанием немедля начать процесс. Однако, как только настало время действовать, пошел на попятную, по существу признав тем самым справедливость обвинения».
Понимая, что последнее утверждение носит явно клеветнический характер, редактор «Нью-Йорк миррор» попытался обезопасить себя, предпослав «Ответу» Инглиша специальную заметку. Но предосторожность оказалась тщетной. 10 июля По выступил в филадельфийской газете «Спирит оф Таймс» в свойственном ему стиле, который полностью соответствовал случаю. Не будучи в силах опровергнуть брошенные ему Инглишем обвинения в пристрастии к вину и несдержанности, он, однако, привел многочисленные и достоверные факты, из которых складывался весьма неприглядный нравственный портрет его противника. Совершение подлога напрочь отрицалось. «И невиновность свою я сумею доказать в суде», — заявляет в заключение По. Что он и сделал в действительности, предъявив «Нью-Йорк миррор» иск за клевету. Дело слушалось 27 февраля 1847 года в нью-йоркском городском суде, куда Инглиш, который должен был представлять газету, не явился. По выиграл процесс, получив 492 доллара в возмещение понесенного ущерба и судебных издержек.
Самым прискорбным во всей этой досадной истории, начавшейся с неоправданных атак на Инглиша в «Гоудис лейдис бук», было то, что в итоге некоторые человеческие слабости По стали всеобщим достоянием. Ничто не причинило такого вреда доброму имени По, как распря с Инглишем. Несовершенства других выдающихся людей, избежавшие широкой огласки, были впоследствии забыты. Слабости же, присущие По, на все лады склонялись целым сонмом жалких газетенок, редакторы которых с мстительной радостью обливали грязью собратьев по перу в те годы, когда уличные сплетни считались вполне пригодным для печати материалом. Сейчас даже трудно со всей ясностью представить себе, в какое смятение приводила эта травля столь чувствительного и легко ранимого человека, как По. Томас Чиверс пишет: «Не проходило дня, чтобы По не получал по почте анонимных писем от какихто подлых негодяев, которые так истерзали его душу, что в конце концов он твердо поверил, будто весь род людской, одержимый самим дьяволом, ополчился на него и казнит неизвестно за какие прегрешения».
Появление в тихой, маленькой деревушке столь заметной фигуры, какой был По, не могло не привлечь внимания местных жителей. Частые гости из города, слухи о болезни его жены и явные признаки одолевавшей семью бедности давали обильную пищу для пересудов. Миссис Клемм приходилось иногда одалживать у соседей мелочь, чтобы получить в почтовой конторе присланные на имя По письма, когда тот не мог ходить за ними сам. Многие не раз встречали его, чаще по вечерам, на петляющих в полях тропинках; он брел, смотря перед собой невидящим взглядом и что-то бормоча, — странный и таинственный человек с глазами мечтателя.
В 1846 году По мало занимался литературной работой. В декабре он пишет Чиверсу: «Я проболел около шести месяцев, и большую часть этого времени — тяжело, не будучи в силах написать даже обычного письма. Все мои журнальные публикации, появившиеся в этот период, были переданы издателям еще до того, как я захворал. Поправившись, я, как обыкновенно бывает, оказался обремененным множеством дел, накопившихся за время болезни».
Некоторые из дел, о которых говорит По, остались незавершенными после закрытия «Бродвей джорнэл». В ту пору По довольно часто переписывался с Дж. Ивлетом, журналистом из штата Мэйн, который восхищался творчеством По, испытывал живейший интерес к личности самого автора и оставил несколько замечательных очерков о По. В июне пришло письмо от Натаниеля Готорна по поводу его книги «Легенды старой усадьбы», в котором он говорит:
«Я с большим интересом читал Ваши отзывы о некоторых моих сочинениях, и не столько потому, что высказанные Вами суждения в целом благоприятны, сколько потому, что их отличает весьма серьезный тон. Мне же не нужно ничего, кроме правды. Должен, однако, сознаться, что ценю Вас больше как писателя, нежели как критика. Я могу не соглашаться — и на самом деле часто не соглашаюсь — с Вашими критическими взглядами, но всегда отдаю должное силе и оригинальности Вашего писательского таланта».
Летом и осенью обитателям домика в Фордхеме кое-как удавалось сводить концы с концами. Но с наступлением зимы, в тот год необычайно суровой (лето тоже выдалось на редкость жарким), ужасная и неизбывная бедность, недоедание и недостаток одежды стало особенно трудно переносить из-за жестокой стужи. Дом обогревался лишь маленькой печкой на кухне и камином в общей комнате. Топлива не хватало, и в мансарде вскоре воцарился леденящий холод. Вирджинию пришлось поместить в маленькую спальню на первом этаже. Иногда сострадающие соседи присылали им дров и что-нибудь из съестного. Дорогу в город занесло снегом, и визиты «Literati» прекратились; семейство проводило дни в полном одиночестве, прислушиваясь к тоскливому завыванию метели за окном. Только миссис Клемм отваживалась изредка выбираться из дому, чтобы одолжить у соседей несколько картофелин или яиц.
В конце декабря 1846 года Фордхем посетила миссис Гоув Никольс, ньюйоркская писательница, с которой По познакомился в салоне Анны Линч. Визит этот, надо думать, был не случаен и предпринят из благотворительных побуждений. По и миссис Клемм сражались за жизнь Вирджинии.
«Она лежала у себя в спальне. Во всем были заметны такая безупречная чистота и порядок и одновременно такая нищета и убожество, что вид несчастной страдалицы вызвал во мне ту щемящую жалость, какую способны испытывать лишь бедняки к беднякам.
На соломенном матраце не было чехла — только белоснежное покрывало и простыни. Погода стояла холодная, и больную сотрясал страшный озноб, которым обычно сопровождается чахоточная лихорадка. Она лежала, укутавшись в пальто мужа и прижав к груди большую пеструю кошку. Чудное животное, казалось, понимало, какую приносит пользу. Пальто и кошка только и давали тепло бедняжке, если не считать того, что муж согревал в ладонях ее руки, а мать — ноги. Миссис Клемм нежно любила дочь, и было больно видеть горе, которое причиняла ей болезнь и бедственное положение Вирджинии.
