Таллинский дневник - Михайловский Николай Григорьевич (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Полковник нервно заходил по комнате, проклиная и неповоротливость фон Гребера, и фанатичное упорство русских. Внезапно он остановился перед лейтенантом, испытующе глянул в его лицо.
— Или мы все-таки что-нибудь можем, Кремер? Разве нам с вами не приходилось действовать за пределами досягаемости наших танков и пушек? А, Кремер?..
— Приходилось, господин полковник! Еще как приходилось! — отчеканил тот.
— Здесь мы ничего не высидим, — твердо произнес полковник и усмехнулся, заметив, как лейтенант опустил глаза. — Я пойду сам. Да, я пойду сам туда и сделаю то, чего не может целая дивизия.
Гейнц помолчал, наслаждаясь впечатлением, которое произвели его слова на лейтенанта, и уже сухо распорядился:
— Передайте им, чтобы привели в готовность группы захвата и прикрытия. Пусть найдут надежное место для золота и ждут меня завтра к двадцати часам. Если не приду, действовать самостоятельно по схеме «Плутон».
Подумав несколько минут, добавил:
— Подготовьте заодно и донесение туда, — он ткнул пальцем вверх. — И предложите от нашего имени, как перехватить корабль, если… ценности уже погружены. В случае чего нам это зачтут. Пишите…
…В конце августа 1941 года, после двух месяцев обороны, в канун ухода кораблей из Таллина глава правительства молодой Эстонской республики Иоганнес Лауристин встретился с командующим Балтийским флотом вице-адмиралом В. Ф. Трибуцем и попросил спасти ценности государственного банка, за которыми усиленно охотится немецкая разведка.
— Вам придется принять нашу казну, — сказал он. — Не знаю, где вы ее разместите, но просим учесть — это достояние эстонского народа.
Командующий флотом был немало озадачен. Мало того, что он отвечает за две сотни кораблей и транспортов, за пять тысяч раненых, за десятки тысяч бойцов и командиров с техникой и вооружением, которых ждет Ленинград. А тут еще госбанк…
Лауристин не уточнил, бумаги это или золото, но можно было понять, что ценности немалые, если к ним давно подбирается немецкая разведка.
Мысль сосредоточилась на том, каким способом отправить этот груз? Где для него самое надежное место? Ведь все корабли и транспорты, отправляющиеся в Кронштадт, подвергаются одинаковой опасности. Мины… Торпедные катера… Подводные лодки… И самое большое — удары с воздуха…
— Хорошо. Обсудим на Военном совете, и я вам немедленно доложу, ответил вице-адмирал.
Комиссар крейсера отобрал из всего экипажа самых надежных ребят, собрал их в кают-компании и посвятил в суть дела, доверенного экипажу «Кирова».
— Придет катер, и все надо выгрузить быстро. Правительственное задание, отвечаем головой… Противник может пронюхать, попытается устроить кораблю ловушку, пустить нас на дно, а потом послать водолазов и завладеть добром. Стало быть, нужна бдительность и еще раз бдительность. Понятно, товарищи? спросил он.
— Понятно, — хором ответили кировцы.
Тогда он обратился к маленькому пареньку — тощему, в чем только душа держится, но исправному служаке, всегда с улыбкой на лице и веселыми огоньками в глазах.
— А тебе, Григорьев, поручаю вахту на верхней палубе, следить за порядком будешь.
Паренек вытянулся и произнес, чеканя каждое слово:
— Есть, товарищ комиссар!
Все знали комсомольца Петра Григорьева — доброго, душевного человека, всегда готового прийти на помощь товарищу. Специальность у него была артиллерийский наводчик. По сигналу боевой тревоги он спешил на свой пост в башню за толстыми броневыми стенами и наводил орудия главного калибра. Во время боя обстановка быстро менялась, и горизонтальный наводчик едва успевал поворачиваться. Вот какая ответственная должность была в ту пору у Петра Григорьева — Петьки Галифе, как в шутку называли его друзья. Они все еще не могли забыть, как деревенский парнишка из Вологодской области, призванный на военную службу, приехал в Кронштадт в старых отцовских брюках-галифе с пузырями от бедра до колен. На первых порах новичок казался «белой вороной» среди таких же молодых парней, но уже не салажат, а настоящих моряков, одетых по всей форме и считавших себя морскими волками. И с легкой руки какого-то остряка пристала к нему кличка «Галифе».
И вот к борту «Кирова» пришвартовался пограничный катер с усиленной охраной. На корабле уже все было готово к приему ценностей. Выбрали наиболее надежное помещение. Трюмный машинист Кучеренко перекрыл все трубы — воды, пара и доложил об этом в пост живучести. Инженер-механик проверил помещение и закрыл на ключ.
Маленький полный человек в макинтоше и черной широкополой шляпе первым поднялся с катера и, ступив на палубу, обратился к краснофлотцам, которым предстояло принять драгоценный груз:
— Осторожно, товарищи. Не дергайте мешочки, а то рассыпется.
— Не беспокойтесь, все будет в порядке! — ответили ему.
Мешки, наполненные денежными знаками, и совсем маленькие мешочки с золотыми монетами передавались из рук в руки по цепочке, от трапа и до самой каюты в носу.
Петр Григорьев помнил наказ комиссара корабля, все время находился на палубе, встречал моряков с мешочками в руках, направлял их дальше, следил, чтобы ни на минуту не остановился живой конвейер.
— Быстренько, быстренько, — поторапливал он, хотя ребятам и без того нельзя было отказать в быстроте и проворстве.
Минут за двадцать все доставленное на катере оказалось в каюте. Дверь опечатана. У входа встал часовой.
Никто не знает, удалось ли фашистам разведать, что именно на «Киров» будут погружены ценности государственного банка, но факт остается фактом: именно на нем сосредоточила огонь немецкая береговая артиллерия и на него отвесно бросались пикировщики. Корабль, управляемый капитаном 2-го ранга Сухоруковым, маневрировал на рейде среди бесконечных разрывов бомб и снарядов и мастерски уклонялся от прямых попаданий.
И вдруг взрыв шального снаряда. Пробило борт корабля. Несколько моряков упали как скошенные. Среди них и Петр Григорьев. Изрешетило его, беднягу, мелкими осколками. Вмиг все помутилось в глазах, но сознание все-таки не потерял. Глянул вперед, а там на корме вовсю бушует огонь и к глубинным бомбам подбирается. Понял Петр, если начнут взрываться «глубинки», кораблю хана будет. Усилием воли заставил себя подняться и кое-как ползком, ползком, опираясь на локти, отталкиваясь ногами, по-пластунски добрался до кормовой башни и крикнул из последних сил: «Ребята, пожар!» Краснофлотцы, укрывшиеся было в башне, выскочили оттуда, схватили огнетушители и быстро справились с огнем.
Подняли Петьку Галифе, положили на носилки и в лазарет. Боль была нестерпимая, он стиснул зубы, молчал, в душе кляня на чем свет стоит фашистов.
Дошла и до него очередь. Положили на операционный стол, врач сказал: «Терпите. Больно будет» — и стал извлекать осколки. Петр от боли кусал губы, но ни слова не выдавил. Тяжко было сознавать, что в самый неподходящий момент он вышел из строя и лежит, как забинтованная кукла.
Когда стемнело и бой затих, раненых переправили на берег — в госпиталь.
Еще не зная, что ждет их самих, краснофлотцы подбадривали Петра Григорьева:
— Галифе! Не вешай нос! Все будет в порядке. До встречи в Кронштадте!
А на той стороне события разворачивались так.
Аэродром, на котором еще недавно базировались советские штурмовики, занял отряд гитлеровских бомбардировщиков «Дойче штольц». Широкую взлетно-посадочную полосу окружало целое море синих колокольчиков, желтых лютиков, голубых незабудок. И было странно видеть на фоне этой идиллической картины бочки из-под бензина, в клочья разорванные маскировочные сети, скелет сгоревшего самолета…
Новые хозяева не спешили наводить порядок. Красоты природы их тоже не трогали. Отряд перебросили из Восточной Пруссии за несколько дней. Командующий группой «Север» лично распорядился собрать на побережье Финского залива мощный авиационный кулак, чтобы не допустить прорыва советских кораблей из Таллина, уничтожить их на рейде и по пути в Кронштадт.
