Писатели Востока — лауреаты Нобелевской премии - Серебряный Сергей Дмитриевич (лучшие книги онлайн TXT) 📗
В. С. Найпол работает в особого рода прозе: в прозе-поиске индийской субстанции, в прозе-странствии индийского менталитета, кочующего между Вест-Индией и Африкой, Западом и Востоком. Вооружившись инструментарием европейской литературы, на безупречном английском языке он рассказывает о своем уникальном опыте жизни без родины, без дома, без корней и ясной истории. И универсальность творчества прозаика, который в разных контекстах пробуждает к себе равный интерес, проистекает из описания совершенно особого свойства жизни — неуверенности, острое ощущение которой витает в воздухе второй половины XX — начала XXI в. Сейчас весь мир живет так: повиснув в воздухе, с ощущением полета в бездну, в пустоту. И людям стало интересно читать, как жить без почвы, держась ни на чем.
Видьядхар Найпол принадлежит к генерации писателей постколониальной волны афро-азиатской иммиграции на Запад, которые представляют собой пока небольшой, но весьма активный компонент мирового художественного процесса. Эти писатели, как правило, принадлежат ко второму и третьему поколению переселенцев из «третьего мира». Получившие образование в престижных университетах Запада, сформированные его общественной, культурной, бытовой средой, они мыслят и воспринимают мир как люди, проникшиеся западными ценностями. При этом в них сохраняются заложенные с детства социокультурные константы традиции их отцов и дедов, определяющие своеобразие, уникальность этноса, к которому они принадлежат. И как следствие этого, они являются носителями менталитета, в котором поддерживается культурный полиморфизм, относительно непротиворечивое соотношение ценностных шкал, норм поведения и своего этноса, и принявшего их западного общества.
Оригинальность этих писателей состоит не в том, что они принадлежат более чем одной культуре одновременно. Их особенность заключается в том, что присущие им ипостаси не являются ни подчиненными, ни вторичными по отношению друг к другу. Западное начало в них также важно, как и культурный пласт, связанный с восточным наследием. Они и Восток, и Запад, и в то же время в полной мере не относятся ни к тому ни к другому. Обладание, условно говоря, западной и восточной моделями мышления и художественного претворения действительности дало писателям возможность создавать новый способ познания и оценки как себя, так и окружающего мира, нехарактерный ни для Запада, ни для так называемого «третьего мира».
Не случайно книгами авторов, художественные миры которых не вмещаются в одну национальную традицию, в одну систему культурных координат, зачитываются сегодня в мире. Предложив свой особый взгляд, свое мировидение, эти писатели рассказали читателю рубежа XX–XXI вв. о чем-то качественно новом в его мире, да и в нем самом. Став Нобелевским лауреатом, В. С. Найпол своим творчеством надстроил этот тип литературы над горным хребтом современной англоязычной прозы, мощно раздвинувшим нагорья мировой литературы.
Видьядхар Сурьяпрасад Найпол
ДВА МИРА
Нобелевская лекция
Перевод с английского М. Дадена
Сегодня я в необычном положении. Я устраивал публичные чтения, но не читал лекций. Людям, которые просили, чтобы я прочитал лекцию, я говорил, что таковой у меня нет. И это правда. Может показаться странным, что человеку, почти полвека отдавшему словам и эмоциям, нечем поделиться. Однако все хоть сколько-нибудь ценное, что есть в моей личности, сосредоточено в моих книгах. Остальное, то, что содержится во мне в тот или иной момент времени, не вполне оформлено. Я не уверен даже, что сознаю это таящееся нечто; оно ожидает следующей книги. Оно — если мне улыбнется удача — проявится непосредственно во время письма и застигнет меня врасплох. Когда я пишу, то пытаюсь найти именно этот элемент неожиданности. Так я сужу о собственной работе — а это занятие не из легких. Пруст с великой проницательностью писал о различии между писателем как таковым и писателем как общественным существом. Эти его мысли вы найдете в нескольких эссе из книги «Против Сент-Бёва», воссозданной из его ранних рукописей.
Французский критик XIX в. Сент-Бёв полагал, что для того, чтобы понять писателя, необходимо как можно больше знать о внешней стороне его личности, об обстоятельствах его жизни. Это увлекательный метод — использовать человека, чтобы объяснить его творчество. Он может показаться безупречным. Однако Пруст очень убедительно разносит его в пух и прах. «Этот метод Сент-Бёва, — пишет Пруст, — пренебрегает тем, чему учит нас и самый поверхностный опыт самопознания, а именно: книга есть порождение личности, отличной от той, что мы выказываем в своих привычках, в своей общественной жизни, в своих пороках. Если мы хотим понять эту личность, то искать ее следует в наших сердцах, и постигнуть ее можно, лишь пытаясь воссоздать ее в собственной душе».
Эти слова Пруста должны сопровождать нас всегда, читаем ли мы биографию писателя или биографию любого человека, чья работа зависит от того, что зовется вдохновением. Нам могут быть известны все подробности его жизни, все его причуды и обстоятельства личных взаимоотношений, и все же тайна писательства останется тайной. Никакие даже самые завораживающие документы не способны раскрыть нам всего. Биография писателя — или его автобиография — всегда будет отличаться такой незавершенностью.
Пруст — мастер удачных обобщений, и я еще совсем ненадолго задержусь на книге «Против Сент-Бёва». «По сути дела, — пишет Пруст, — автор выставляет на всеобщее обозрение тайнопись своего сокровеннейшего „я“, строки, написанные в одиночестве и для самого себя. То, что человек выражает в личной жизни — в беседе… или же в тех салонных очерках, которые суть не более чем опубликованные беседы, — это результат весьма поверхностного „я“, а не того сокровенного естества, которое возможно обрести, только отказавшись от света и от той личности, что свет посещает».
Когда Пруст писал эти строки, он еще не обрел тему, которой суждено было привести его к счастью великого литературного свершения. Как можно заключить из процитированного отрывка, он был человеком, доверяющим собственной интуиции и ожидающим удачи. Я и раньше приводил эти слова. Дело в том, что они объясняют, как я сам занимался писательским ремеслом. Я доверял интуиции. Я полагался на нее в начале пути и поступаю так даже сейчас. У меня нет ни малейшего представления о том, какой оборот примут события и куда я устремлюсь в процессе сочинительства. Я доверял своей интуиции при выборе тем и писал интуитивно. Когда я принимаюсь писать, у меня есть некая идея, некая форма; однако полное осознание того, что я написал, приходит лишь спустя годы.
Ранее я говорил, что все сколько-нибудь ценное во мне сосредоточено в моих книгах. Теперь я пойду еще дальше. Я утверждаю, что я есть сумма моих книг. Каждая книга, интуитивно угаданная и, если речь идет о художественной литературе, интуитивно созданная, опирается на пройденное и вырастает из него. Мне кажется, что на любой ступени своей литературной карьеры я мог бы сказать, что моя недавняя книга содержит все предыдущие.
Причина тому — мое происхождение, необычайно простое и одновременно в высшей степени запутанное. Я родился на Тринидаде. Это маленький остров в устье великой венесуэльской реки Ориноко. Тем самым Тринидад не принадлежит ни собственно Южной Америке, ни собственно Карибскому бассейну. Остров развивался как колония-плантация, и когда в 1932 г. я появился на свет, там проживало около 400 000 человек. Из них около 150 000 были индусами и мусульманами, и почти все они — выходцами с равнины Ганга.
Такова была моя маленькая община. Большая часть переселенцев из Индии прибыли после 1880 г. Дело обстояло так. Люди нанимались работать на плантациях в течение пяти лет на кабальных условиях. По окончании этого срока им давали крохотный участок земли, акров пять или около того, или же оплачивали проезд обратно в Индию. В 1917-м, благодаря выступлениям Ганди и его сподвижников, система кабальных договоров была отменена. И возможно, по этой или какой-то иной причине земельный залог и репатриация стали почитаться бесчестьем для поздних переселенцев. Эти люди были совершенно нищими. Они спали на улицах столицы — Порт-оф-Спейна. Ребенком я видел их. Полагаю, я не догадывался, что они нищие, — думаю, осознание этого пришло гораздо позже, — и они не вызывали у меня никаких чувств. Таково было одно из проявлений жестокости колонии-плантации.
