Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович (мир бесплатных книг .TXT, .FB2) 📗
А до этого Байбакова поразило другое. Через 15–20 минут после отправления поезда из Нагои к ним в купе вошли несколько человек и от имени правительства принесли извинения за случившееся. Байбаков, в свою очередь, просил передать императору и правительству решительный протест советской делегации в связи с неудовлетворительным обеспечением ее безопасности. Через советское посольство Байбаков отправил и шифрограмму в Москву с сообщением об инциденте. Москва ответила: визит продолжать в соответствии с намеченным планом, на покушении внимания не акцентировать.
Руководители японских фирм, где госплановцам потом пришлось побывать, начинали разговор, как правило, с извинений за случившееся. Но в беседе с главой делегации постоянно поднимали вопрос о Курильских островах.
Трехнедельная поездка по Японии потрясла Байбакова. И отнюдь не тем, что едва не закончилась трагически. Ошеломляющим было другое: технологическая оснащенность, организация производства, трудовые отношения — все, чем славились тогда и славятся поныне японские предприятия. На машиностроительном заводе, производящем оборудование для химической индустрии, советских гостей поразили лаборатории, каждая из которых представляла собой своего рода научно-исследовательский институт, где постоянно отрабатываются новые технологии. Заставил ахнуть и крупный институт технической информации, в котором бизнесмены могли получить сведения о новинках почти из всех стран мира. На основе этих данных они закупали лицензии и патенты на производство новшеств и в короткие сроки внедряли у себя.
Свой отчет на заседании Политбюро о поездке в Японию Байбаков начал с рассказа о поразивших его достижениях этой страны в области техники и прикладной науки. Брежнев перебил:
— Ну, Николай, ты про науку и технику потом, лучше расскажи, как тебя японцы лупили мореным деревом.
В том же году Байбаков побывал и в Иране. Впервые он был там в 1943-м. Тогда поездка была связана с подписанием договора о проведении геологоразведочных работ на нефть и газ в северной части этой страны. Но меджлис Ирана отклонил договор. Второй раз Байбаков прибыл в Иран уже главой Госплана и заместителем председателя Совета министров СССР. Эта поездка оказалась более продуктивной. Был подписан договор об экономическом сотрудничестве. В соответствии с ним СССР начал строительство на территории Ирана большого металлургического завода, провел газопровод в эту страну, стали возводить там и другие объекты.
В ходе визита Байбаков встретился с шахом Мохаммедом-Резой Пехлеви. Встреча длилась около трех часов, что, по свидетельству официальных лиц Ирана, было беспрецедентно: беседам с представителями других государств шах обычно уделял не более 20–30 минут.
А здесь он был настолько расположен к собеседнику, что даже поведал о состоянии своего здоровья. В заключение сказал: «Теперь я немного ем чурека и пяндира… Большую часть времени посвящаю воспитанию дочери и особенно сына — будущего шаха Ирана». «У шаха была злокачественная опухоль, — поясняет Байбаков, — и он, видимо, знал об этом. Позже я встретил во дворце мальчика лет семи-восьми, который был одет в грязную и рваную одежду. Помнится, я тогда подумал о несоответствии между убранством дворца и одеждой ребенка, решив, что он — сын кого-либо из прислуги. Каково же было мое изумление, когда мне сказали, что это наследный принц».
После беседы с Мохаммедом-Резой Пехлеви Байбаков прибыл в советское посольство, где уже заканчивался прием в связи с завершением переговоров. Премьер-министр Ирана крепко пожал ему руку и сказал:
— Такой длительной аудиенции у шаха не помню. Это свидетельствует о его положительном отношении к Советскому Союзу и означает, что наши экономические связи будут успешно развиваться.
Байбаков ответил:
— Хотелось бы, чтобы вы оказались правы в своем предположении.
Слова иранского премьера оказались пророческими: сотрудничество СССР с Ираном успешно развивалось до ноября 1979 года. В нарастающей революционной ситуации шах с семьей покинул родину и бежал в Египет, где вскоре умер от рака. Советское правительство приветствовало иранскую революцию.
Байбаков часто выезжал за границу. Посещал с визитами Вьетнам, Лаос, Ирак, Алжир, Индию, Югославию, Мексику, Финляндию, Эфиопию… И всюду, где бывал, делился опытом планового ведения хозяйства. В том, что это опыт передовой и достойный распространения, председатель Госплана ни разу не усомнился, хотя жизнь то и дело доказывала обратное.
«Нас вернули обратно, к старым баранам»
В начале 1970-х реформу свернули. Как написала потом Софья Чупрыгина, начальник Главного управления трикотажной и текстильно-галантерейной промышленности: «Виновато в сворачивании реформы было не министерство и не Совмин, а Старая площадь. Мы это все, конечно, знали. Через два года нас вернули обратно, к старым баранам».
Реформу никто не отменял. О ней просто забыли. Вновь стали плодиться и множиться плановые показатели, на автозаводе им. Лихачева их число достигло 1 760, на АЗЛК — 1 650. Снова начали забирать прибыль у предприятий.
Почему реформа провалилась?
Главная причина — сопротивление со стороны номенклатуры. Мог ли секретарь обкома смириться с тем, что работу директора завода или председателя колхоза будет оценивать потребитель, а не партийный хозяин области? В 1968 году неизбывную настороженность партаппарата к любым реформам усилила Пражская весна, раздавленная советскими танками.
Вторая важная причина — несовместимость реформы с фундаментальными идеологическими установками, отход от «идеалов социализма».
Сыграл свою роль и поток нефтедолларов, хлынувший в страну в связи с открытием новых нефтяных месторождений. Какая реформа? Зачем? У нас и так все хорошо.
Оценивая косыгинскую реформу, Байбаков отмечает, что она не коснулась научно-технического прогресса и ограничилась мобилизацией ресурсов, лежащих на поверхности. «Да, тогда официально покончили с валом, — пишет Байбаков, — повели планирование по реализуемой, или чистой, продукции, стали стимулировать высокое качество, повысили роль договоров по поставкам продукции. Однако необходимых условий для устойчивого и динамичного подъема производства на основе технического прогресса не создавали. Предприятия были ориентированы преимущественно на использование имевшейся техники и существующих ресурсов».
Одной из причин неудачи Байбаков считал также неправильное разграничение функций государства, его центральной власти, с одной стороны, и министерств, республик — с другой. На практике это привело к тому, что средства, составляющие доходную часть государственного бюджета, ушли на предприятия, а расходы остались за государством. И при подготовке народнохозяйственного плана на 1967–1968 годы финансовый план был вполне сбалансированным, однако госбюджет свести без дефицита за счет текущих средств не удалось. «Проанализировав состояние отраслевой экономики, Косыгин пришел к выводу, что, предоставив предприятиям право свободно маневрировать, мы не сумели обеспечить должный контроль, — вспоминал Байбаков. — В итоге начался опережающий рост заработной платы по сравнению с ростом производительности труда. Пришлось пойти на временное, как тогда казалось, заимствование средств для покрытия расходов госбюджета из фондов предприятий. Но, позаимствовав один раз, остановиться уже не смогли».
Реформа провалилась, потому что носила частичный характер. Никто не желал отказываться от принудительного планирования, нелепого ценообразования, распределения ресурсов через Госснаб — иначе говоря, от всей системы хозяйствования. Сам Косыгин, при всей его новаторской устремленности, был частью этой системы. Григорий Ханин, доктор экономических наук из Новосибирска, посвятивший серию статей советской экономике, ее реальному положению, пишет: «В годы застоя и перестройки с именем Косыгина ассоциировался образ исключительно компетентного, даже выдающегося хозяйственника. Так действительно могло казаться на фоне других членов государственного руководства времен Хрущева и Брежнева. Однако на самом деле на высшем в советской экономике посту Косыгин ничем особенным себя не проявил. Все “успехи” экономической реформы 1965 года являлись либо статистической иллюзией (мои подсчеты говорят о падении темпов основных экономических показателей в этот период), либо следствием благоприятного стечения обстоятельств, включая влияние погоды на сельское хозяйство».
