Божьи люди. Мои духовные встречи - Митрополит (Федченков) Вениамин (электронная книга txt) 📗
Жили–были.
Крестная
Моя крестная мать и сестра моей матери, Евдокия Николаевна, вышла замуж за Кузьму Васильевича. Какая его предыдущая жизнь смолоду, я не знаю; но со своего детства я помню его уже управляющим имением в местечке Умет. Но не в нем дело, а в крестной. Она народила четверых детей. Последнюю девочку, Женю, родила с трудом. И после родов — умерла. Ей было тогда, по–моему, лет 30–35.
Какая она тихая, кроткая и богомольная! Такой она уродилась в бабушку нашу. Иногда детям приходилось гостить у них. Фамилия их была — Богачевы. Никогда мы не видели ее рассерженной или печальной… Но особенно меня удивляло, что перед сном она простаивала на вечерней молитве “часами”, как мне казалось тогда. В ее спальне были большие иконы в позолоченных киотах и серебро–золо- тых ризах.
Однажды лишь, помню я, она сказала мне что-то непо- нравившееся. И я даже отказался, по капризу, от обеда или ужина. А она отнеслась совершенно спокойно к этому, только сказала: “Ну, что ж? Губа толста́, брюха пуста́”. Такова тогда была в народе пословица.
Еще ничего не запомнил из жизни ее, но лик ее остался и до сих пор в моей памяти — тихим, смиренным. И сейчас она стоит в моих глазах — пред иконами, высокая, тонкая; и долго молится.
Святая в миру…
Почему Бог оставил ее четверых детей сиротами и взял ее душу? Тайна…
Двое уродились в нее, а двое — в отца, у того был совсем иной характер…
Какой-то закон наследственности… Но об этом после.
Такая же смиренная была и 3–я сестра — Анна Николаевна.
Авдотья
Так в простом народе произносили греческое слово “Евдокия”, что значит “благоволение”; но такое произношение бывает лишь в селах, а в городах говорят правильно: “Евдокия”. Сейчас небольшая речь будет о кухарке управляющего имением. Довольно полная, выше среднего роста женщина. Она и доила коров у управляющего, и готовила пищу, и мыла полы, стирала белье — одним словом, “на все”. И за все это получала каких-либо 5 рублей в месяц, с пищей у управляющего.
Но к этому нужно еще прибавить, что Авдотья была “приходящей”: каждый вечер она, после дневной работы в 12–15 часов труда, должна была уходить спать к себе в хату, в деревню Ильинку, Вяжли тож. А раненько утром приходила опять на работу. И никому в голову не приходило, что это было нелегко: до хаты было версты полторы… И лето, и зиму, и в грязь, и в снег — два раза в день ходи домой. Да еще нужно принять во внимание, что утром нужно было, пройдя деревню и мост над рекой, подниматься на большую гору, где жил управляющий: легко ли?
А ко всему этому прибавьте довольно капризную хозяйку, жену управляющего.
Вероятно, у Авдотьи была семья, как и у всех; но никто не интересовался этим.
Терпелива была Русь! Даже не сознавала она этого!
А ведь таких были миллионы и миллионы…
Фамилии ее не знали: Авдотья — и только.
Жили–были…
Три кладбища
В нашем селе Софьинке было три кладбища: одно — барское, внутри, в церковной ограде; другое — для “дворовых” господских, за оградой; и третье, за версту от храма, — крестьянское. На нем осталась мельница без крыльев, низ был каменный или кирпичный, — потому и уцелел; а верх сорвал когда-то ветер. Вот о них я и написал свои думы в стихах.
Церковь была на взгорье; а мельница — еще выше: издалека ее видно было… Около церкви барский дом; они и храм выстроили. Внизу, по реке, деревни…
Стеною низкой огражденный,
На взгорье белый храм стоит.
За ним, кленами осененный,
Господ старинный род лежит.
Кресты — из мрамора белеют…
Лампадки тихо здесь горят…
На плитах надписи темнеют…
Цветы кругом могил пестрят.
А вот, канавой окаймленный, —
Чтоб скот сюда не забродил, —
Ряд слуг, всей жизнью усмиренный,
И здесь, вблизи господ, почил.
Могилы — без имен… Лампадок
Уж нет. Из дерева — кресты.
Но кто-то тут блюдет порядок…
Кругом — акации кусты.
А вот далеко, на кургане,
Без крыльев мельница торчит.
За ней на кладбище крестьяне
Нашли покой. Все тихо спит.
Вокруг — поля. В траве — могилы…
Кой–где кресты. А то — и кол.
Канавы нет… теленок хилый…
Одна ветла… Весь вид здесь гол…
Вернусь назад… Уютно, мило
В тени, за алтарем… Но вот:
“Что — там?” Простит Господь, что было!
Да даст блаженный им живот.
Когда ж к слугам зайдешь случайно,
Спокойно… Мало их… Как мог,
Безвестный род нес крест свой тайно…
Но знает их Всеведец Бог…
О третьем кладбище, читатель,
Я расскажу, что видел сам…
Была засуха. “Знать, Создатель
Кару послал во гневе нам…
А что бы, — просят, — нам всем миром
С молебном завтра по полям?
Грехи простит Господь нам, сирым!
Скотина стонет… Мор и нам!” —
“Благая мысль! Вот и прекрасно!” —
“И ты уж походи, попой!” —
Меня зовут. “Ну что ж? Согласен!”
Ах, Русь моя! Народ простой!
Наутро крестный ход сбирают:
Берут хоругви мужики,
Смиренно бабы покладают
Под образами ручники.
И радостный трезвон раздался…
Запели мы… Кладут кресты…
И дух мой верой отозвался:
“Не можешь не услышать Ты!”
На кладбище остановились,
Пропели кратко парастас,
За всех усопших помолились:
Мы здесь — за них, они — за нас.
Дьячок в подряснике, с косой —
