Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Минутко Игорь (электронные книги бесплатно .TXT) 📗
— Они интересуются и моими перемещениями, — невозмутимо, с нотками скуки в голосе сказал Яков Григорьевич. — Не далее как сегодня утром я обнаружил за собой «хвост». Ничего, Глеб Иванович, как-нибудь выкручусь. Не в первый раз.
— Не сомневаюсь, Константин Константинович. Что же, будем пока готовиться к экспедиции. В ближайшее время нам предстоит окончательно утвердить список наших «паломников».
— И пора уже все закончить с визами, — подал голос профессор Барченко.
— В ближайшие два-три дня все будет сделано. — Бокий поднялся со стула. — Вы свободны, товарищи. Работайте.
Товарищи работали много и с энтузиазмом.
Между подмосковными селами Быково и Верея был в те годы засекреченный санаторий для семей руководящего состава аппарата ОГПУ. Он расположился в бывшей усадьбе М.М. Измайлова, «царского сатрапа» — в дореволюционные времена начальника кремлевской «Экспедиции строения». Роскошный особняк, построенный в конце XVIII века по проекту Баженова, центральный зал которого был украшен мистическим орнаментом; огромный парк с тенистыми аллеями; пруды, берега которых заросли белыми кувшинками. Здесь будущие «паломники-монахи» осваивали английский язык и урду, слушали различные лекции, включая оккультные, и основным лектором тут был профессор Барченко. В аллеях парка успешно занимались верховой ездой.
Одно интересное свидетельство. Владимир Королев, живший в Ленинграде, выпускник Института живых восточных языков, восторженный ученик Александра Васильевича, член ЕТБ, был включен в экспедицию. Он вспоминал: «Я тоже должен был ехать в составе экспедиции, и мне было предложено пройти курс верховой езды, что я и сделал на курсах усовершенствования в Ленинграде, куда получил доступ при помощи Бокия. Мне также было предложено Барченко усиленно заняться английским языком. Сам Барченко изучал английский и урду (индусский)».
А политкомиссар экспедиции Блюмкин, то есть, простите, Константин Константинович Владимиров, ушел в подполье. Иван Михайлович Москвин, член ЕТБ, в ту пору заведующий отделом и секретарь Северо-Западного бюро ЦК партии, через свою епархию устроил Блюмкину «крышу»: Яков Григорьевич был принят на работу в Народный Комиссариат торговли на должность начальника экономического управления и тут же получил две командировки — в Ленинград и на заводы Украины. Сведения эти были ненавязчиво брошены в посольства «потенциально враждебных стран», где действительно более чем интересовались личностью господина Блюмкина.
Некоторое время выходил из своей квартиры в Денежном переулке «Яков Григорьевич» (подставное лицо) и деловито направлялся на работу в Наркомат торговли. Потом этот же субъект поехал в свои длительные командировки, сначала в Ленинград, потом на Украину. Это был двойник товарища Блюмкина, его ровесник, загримированный под отважного чекиста до невероятного правдоподобия в недавно созданной на Лубянке для этих целей лаборатории, перенявший также походку, манеры, интонацию голоса «многоликого Януса». Наружное наблюдение показало: в первую командировку, в Северную Пальмиру, за «объектом» направились «пастухи» сразу из трех посольств: английского, французского и… японского.
А в это время настоящий Яков Григорьевич безвыездно находился в санатории ОГПУ, бывшей усадьбе Измайлова, отдыхал, совершал длительные верховые прогулки по живописным окрестностям, усиленно совершенствовал знания восточных языков, осваивал смертельные приемы единоборств у-шу и цень, мастерство рукопашного боя, а по ночам предавался любовным утехам с кастеляншей санатория, статной тридцатилетней женщиной из «бывших», которую угрозами принудил к сожительству.
Между тем в конце июля 1925 года все приготовления к экспедиции были завершены. Теперь предстояло преодолеть самый трудный и опасный этап: провести все необходимые документы через ряд бюрократических и партийных инстанций. Первое препятствие ожидалось в Наркомате иностранных дел, глава которого Чичерин ревниво относился ко всему, что касалось отношений с Китаем, Индией, Кореей, — там у него были свои интересы: он считался непревзойденным знатоком «восточного вопроса».
К Георгию Васильевичу Чичерину решено было направить главу будущей экспедиции профессора Барченко и заведующего секретной лабораторией спецотдела, члена ЕТБ Евгения Евгеньевича Гоппиуса, с которым у наркома иностранных дел были дружеские отношения.
Встреча оказалась более чем плодотворной. Выслушав визитеров, нарком иностранных дел детально выяснил для себя цели экспедиции, весьма заинтересовавшись Шамбалой (хотя с его лица и не сходила скептическая улыбка), затеваемое мероприятие одобрил и в правительстве обещал поддержку. В заключение нарком сказал:
— Словом, я — за. Но одно уточнение. Вы оформляете визы в афганском посольстве. Прекрасно! С Афганистаном у нас отношения братские. Но это на поверхности… Впрочем, не будем забираться в дебри. Я о другом. Ведь цель экспедиции — попасть в Тибет, не так ли?
— Совершенно верно, Георгий Васильевич, — поспешил заверить Гоппиус. — Маршрут экспедиции лишь краешком задевает афганскую территорию. Но это повод, чтобы получить визы в посольстве Афганистана. По нашим сведениям, это гораздо проще, чем если бы мы обратились к китайцам или индусам.
— Совершенно верно! — засмеялся нарком иностранных дел. — Что же, товарищи, считайте, что я ваш союзник.
Вот отрывок из «Заключения» по поводу предстоящей экспедиции, которое Чичерин составил для Политбюро 31 июля 1925 года, весьма точно характеризующее и эпоху, и личность первого министра иностранных дел Советского Союза:
Некто Барченко уже 19 лет изучает вопрос о нахождении остатков доисторической культуры… Его теория заключается в том, что в доисторические времена человечество развило необыкновенно богатую культуру, далеко превосходящую в своих научных достижениях переживаемый нами исторический период. Далее, он считает, что в среднеазиатских центрах умственной культуры, в Лхасе, в тайных братствах, существующих в Афганистане и тому под., сохранились остатки научных познаний этой богатой доисторической культуры. С этой теорией Барченко обратился к тов. Бокию, который ею необыкновенно заинтересовался и решил использовать аппарат своего спецотдела для нахождения остатков доисторической культуры. Доклад об этом был сделан на коллегии президиума ОГПУ, которое точно так же чрезвычайно заинтересовалось задачей нахождения остатков доисторической культуры и решило даже употребить для этого некоторые финансовые средства, которые, по-видимому, у него имеются. Ко мне пришли два товарища из ОГПУ и сам Барченко для того, чтобы заручиться моим содействием для поездки в Афганистан с целью связаться там с тайными братствами…
Я ответил, что о поездке в Афганистан и речи быть не может, ибо не только афганские власти не допустят наших чекистов ни к каким секретным братствам, но самый факт их появления может привести к большим осложнениям и даже к кампании в английской прессе, которая не преминет эту экспедицию представить в совершенно ином свете. Мы наживем себе неприятность без всякой пользы, ибо, конечно, ни к каким секретным братствам наши чекисты не будут допущены.
Совершенно иначе я отнесся к поездке в Лхасу. Если меценаты, поддерживающие Барченко, имеют достаточно денег, чтобы снарядить экспедицию в Лхасу, то я даже приветствовал бы новый шаг по созданию связей с Тибетом, однако при непременном условии, чтобы, во-первых, относительно личности Барченко были собраны точные сведения, во-вторых, чтобы его сопровождали достаточно опытные контролеры из числа серьезных партийных товарища), и в-третьих, чтобы он обязался не разговаривать в Тибете о политике и в особенности ничего не говорить об отношениях между СССР и восточными странами. Эта экспедиция предполагает наличие больших средств, которых НКИД на эту цель не имеет.
Я безусловно убежден, что никакой богатейшей культуры в доисторическое время не существовало, но исхожу из того, что лишняя поездка в Лхасу может в паи большей степени укрепить связи, создающиеся у нас с Тибетом.
