Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗

Во всех отношениях к 1914 году не было среди принцесс королевской крови более богатых и завидных невест, чем Ольга и Татьяна Романовы. Согласно берлинской газете «Тагеблатт», Татьяну прочили сейчас за принца Уэльского, приезд которого в Санкт-Петербург ожидался весной. Этот слух вскоре был развеян личным секретарем Георга V, лордом Стамфордхемом: «В этом утверждении нет ни грамма истины… Это чистая выдумка» [796]. Неофициальное предложение Татьяне было также сделано Николой Пашичем, сербским премьер-министром, от имени короля Сербии для его сына принца Александра. Вспоминали имена болгарского князя Бориса, черногорского принца Петра и прусского принца Адальберта и вновь обсуждали возможности их сватовства к Татьяне.

Между тем упорно продолжали ходить слухи, что «великая княжна Ольга готова стать супругой своего троюродного брата, великого князя Димитрия Павловича, и что из-за него она отклонила предложение других супружеских союзов» [797]. Сплетники никак не хотели отказаться от такого варианта, который по-прежнему считали идеальным выбором для нее, но на самом деле Дмитрий, дурная репутация которого лишь укреплялась, страдал туберкулезом горла и большую часть времени проводил за рубежом, поправляя свое здоровье. В дневнике Ольги за декабрь 1913 года есть запись, которая совершенно ясно дает понять, какого невысокого мнения она была о нем и сальных шуточках, которые он опять отпускал, когда приехал к ним погостить: «Дмитрий болтал ерунду» [798].

Оставив в стороне домыслы прессы, нужно тем не менее признать, что к началу 1914 года Николай и Александра, несомненно, всерьез рассматривали нового претендента королевских кровей в качестве жениха для их старшей дочери: двадцатилетнего румынского принца Кароля, внука герцогини Саксен-Кобургской. Инициатива этого союза исходила, кажется, от них по совету министра иностранных дел Сергея Сазонова, который хотел добиться, чтобы румынская королевская семья, которая происходила из семейства Гогенцоллернов, находилась в правильном политическом лагере – с Россией, а не с Германией, перед тем как разразится уже неизбежная война. Такой династический союз, конечно, должен был принести долгосрочные политические и экономические преимущества, и Николай с Александрой видели в этом определенную логику [799]. Их единственным условием было, чтобы «брак великой княжны… мог состояться лишь после более близкого знакомства между молодыми людьми и только при условии добровольного согласия их дочери» [800].

Газета «Вашингтон пост» 1 февраля известила западный мир об этой возможной помолвке. «Принц Чарльз [Кароль] – красивый и умный молодой человек, – писала газета, – а его возможная будущая невеста обладает большим музыкальным талантом и прекрасно знает языки. Она всеобщая любимица в придворных кругах» [801]. Но на самом деле пара еще даже не встречалась. Кароль с родителями должны были приехать в Санкт-Петербург в марте, хотя все уже предполагали, что помолвка состоится.

Накануне румынского визита находившаяся тогда в Санкт-Петербурге герцогиня Саксен-Кобургская, проявляя интерес к этому браку, делала все возможное, чтобы заложить основу для благоприятного развития событий. В письме к Марии она старалась приглушить упорные слухи об Ольге и ее троюродном брате. «Императорских девочек Дмитрий совершенно не интересует», – уверенно заявляла она [802]. Но как же ей было жаль их:

Герцогиня писала и о том, как обижена была Мария Федоровна, что ее внучки уделяли ей так мало времени, приезжая в Санкт-Петербург, предпочитая проводить все свои воскресенья «под присмотром одной только этой сумасбродки [тети] Ольги… за ужином и шумными играми с офицерами». Как это ни парадоксально, мать, которая так щепетильно относилась к воспитанию у дочерей чувства приличия, вдруг допускала «такую большую близость» между ними и этими молодыми людьми, без контроля и «при полной самостоятельности в отсутствие какой-нибудь дамы, которая могла бы присмотреть за ними» [806].

Герцогине очень хотелось подготовить свою дочь к тому, что, как она считала, может стать определенным осложнением, когда румыны приедут: «Люди, которые полагают, что знают все, пришли к выводу, что Кароль намерен жениться на Татьяне, а не на Ольге, так как старшая очень нужна здесь своим родителям, она им очень помогает и должна остаться в России» [807].

Логичнее всего было бы устроить первую встречу в Крыму: туда можно было легко добраться из Румынии по Черному морю. Но герцогиня заверила Марию, что Романовы их туда не пригласят. В Ливадии «знакомство было бы безнадежно, ведь военно-морские фавориты непременно выставили бы на посмешище любого принца, который явился бы туда с матримониальными намерениями». Герцогиня весьма неодобрительно относилась к знакомству сестер с офицерами «Штандарта», которое она считала крайне унизительным: «У всех девочек, старших и младших, есть свои фавориты, qui leur font la cour [808], и Аликс не только дозволяет это, но и находит естественным и забавным» [809]. Это беспокоило герцогиню, у которой было строгое представление о том, что является приемлемым в обществе.

Она полагала, что, несмотря на то что «Ольга и Татьяна очень хорошо образованны», что они «веселые, естественные и дружелюбные» девушки, у них совершенно не было навыков утонченного, изысканного общения, которые необходимы любой молодой женщине, выходящей замуж за особу королевской крови. «Тебе нужно забыть все наши представления о том, какой должна быть высокородная девушка, – писала она дочери. – Поскольку у них нет сейчас ни гувернантки, ни придворной дамы, их никто не обучает хорошим манерам, они ни разу не нанесли мне визит, и я действительно совершенно их не знаю». Даже их тете Ксении и тете Ольге по крайней мере «разрешалось бывать в обществе и никогда не позволялось так близко общаться с офицерами» [810].

Был еще один важный вопрос, который герцогиня не обошла своим вниманием, – гемофилия. Герцогиня явно старалась устранить всякую ложь в этой связи в преддверии визита дочери: «Что я могу узнать о наследовании этой печальной болезни? Мы все знаем, что она может передаваться, но дети могут также избежать наследования этого заболевания. Я могу только упомянуть двух детей дяди Леопольда, у которых его не было, но мальчики Алисы унаследовали его» [811]. Это было, как заключила герцогиня, «дело случая, в котором никогда нельзя быть уверенным. Всегда есть риск» [812]. Такие комментарии наводят на мысль о том, не случалось ли, что и другие королевские дома уже рассматривали возможность женитьбы своих сыновей на дочерях Романовых и отвергли их как потенциальных невест, опасаясь, что в их семьи будет принесена гемофилия. Кроме того, было и другое опасение: перспектива союза с такой политически нестабильной страной, как Россия. Письма герцогини к дочери, написанные в январе и феврале того года, полны тревожных предчувствий будущего страны, где царь слишком робок и любит бывать только в кругу семьи, а царица упорно изолирует себя от общества в результате своих искаженных предпочтений и физической недееспособности, уединяясь лишь с двумя друзьями: своим «лжепророком» и Анной Вырубовой. Герцогиня чувствовала: «отчаяние и безнадежность» в Санкт-Петербурге настолько велики, что «люди задыхаются от страха и тревоги». Ей очень хотелось уехать: «Тяжелая нравственная атмосфера просто убивает меня» [813]. Тем не менее она попыталась переговорить с Николаем и Александрой о возможной помолвке. «Что я должна сказать? Считаю ли я, что это вероятно? Им, кажется, хочется, чтобы так и было, но Аликс такая странная, и у меня нет ни малейшего представления, чего она хочет для своих дочерей». Герцогиня уже давно махнула на нее рукой, полагая, что царица «абсолютно не в своем уме» [814].