Олег Даль: Дневники. Письма. Воспоминания - Анчаров Михаил Леонидович (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
В начале февраля Олег и Лиза продолжали жить в Монине. Олег отдыхал, набирался сил и работал: писал стихи, прозу, эссе… Изредка, в случае крайней необходимости, они появлялись в Москве. Так было в премьерные дни картин «Мы смерти смотрели в лицо» и «Незваный друг» — последних экранных работ Олега и последних фильмов, которые он увидел на большом экране. В этих двух случаях я ходила в Дом кино вместе с ребятами. Помню даже, что на «Мы смерти смотрели в лицо» пошли днем, как и было объявлено. А потом выяснилось, что гам идет какой-то детский спектакль или что-то в этом роде, и мы вернулись домой.
13 февраля Олег отправился в театр на прием к Цареву, написав предварительно объяснительную записку обо всем, происшедшем во время срочного ввода 31 декабря. В ней он подробно отмечал, в чем виноват и в чем не виноват. Не помню, получил ли он тогда на это какой-нибудь ответ, но вывод о том, что уделяет этому слишком много внимания и нервов, сделал. Он воспринял все очень серьезно, а потом увидел, что никому, собственно, в театре до этого всего нет дела. Царев же, между прочим, относился к нему очень хорошо, особенно доказав это своим поведением в дни смерти и похорон Олега. Очень помог он потом и с памятником на могиле, оказавшись во всей этой скорбной истории на высоте. Вообще о нем говорили как о человеке, способном понять, к которому можно обратиться за помощью. Во всяком случае, я в этом убедилась лично…
Почти сразу после февральских премьер с Олегом связались киевляне, которые предложили ему поработать на Киностудии им. А. Довженко. В конце второй декады из Киева прислали сценарий кинофильма под названием «Яблоко на ладони». Олег сразу сунул его мне:
— Ну-с, посмотри, что это такое…
Я все прочитала и отдала его Лизе со словами:
— По-моему, там для Олега очень хорошая роль. И поскольку он предполагается на главную роль, может и весь фильм сделать необычайно смешным и интересным.
Олег должен был сыграть едва ли не единственный интеллигентный персонаж во всей картине: археолога, до которого каким-то образом (не помню, как это было сделано в сценарии) доходят слухи о том, что в огороде одного крестьянина нашлась странная часть какой-то скульптуры. Он страшно заинтригован, бросает все, уезжает из города и начинает обхаживать этого мужика, а заодно и его дочь, которая в него влюбляется. Потом выясняется, что дело не в находке, а совсем в другом. Короче говоря, смешная, запутанная история, где Олежечка мог вовсю проявить свой комический дар. Это была роль, из которой он мог бы сделать, что называется, «конфетку».
После меня, смеясь от души, сценарий прочитала Лиза. Для Олега этого было уже много. Я пошла к нему:
— Аличка, ты знаешь, очень смешно. И не просто глупо смешно, а забавно. Очень интересная может быть роль.
— Ну все! Раз у обеих такое определенное отношение к этой вещи, значит, буду соглашаться!
И мы обе обрадовались именно потому, что в этом сценарии было очень много смешного. Снимался ли потом этот фильм, вышел ли на экран, произвел ли он какое-нибудь впечатление? Этого я не знаю. В Москве я нигде не видела афиш. А так бы, может быть, мы с Лизой даже пошли и посмотрели. Правда, это, наверное, было бы тяжело… Но когда я прочитала сценарий, то сразу увидела Олега в этой роли. Просто увидела. Любовь, смех, тонкость… Мне показалось, что в этой картине стоит сняться, о чем я и сказала Олегу. И сейчас очень обо всем этом жалею, потому что иначе Олег не поехал бы в Киев и, может быть, ничего не случилось бы… Но такова была его Судьба.
20 февраля 1981 года в Доме ученых на Кропоткинской улице Олег в последний раз выступил перед зрителями. Видимо, его пригласили непосредственно оттуда: по-моему, был звонок. Вряд ли кто-то приходил очно. Олег не очень хотел выступать в этом зале, потому что вообще не любил «творчески общаться» с московской публикой, но как-то согласился, даже не знаю почему. Ни по здоровью, ни по настроению — это было абсолютно ни к чему: он был раздражен, плохо себя чувствовал, и настроение-то у него было совсем не для общения с залом. Даже не возникал вопрос, пойдем ли мы с Лизой с ним, тем более что это рядом, и вообще мы всегда ходили вместе на такие московские встречи.
Обычно Олег очень серьезно относился к одежде, потому что умел одеваться. Он не любил пижонить, но всегда так внимательно смотрел в зеркало на свою тонкую стройную фигуру: как он одет, как он выглядит? А здесь, за несколько дней перед этим, он купил в магазине такую странную куртку — тяжелую, из толстого материала, громоздкую для фигуры и совсем не в его стиле. Не пиджак, а совершенно явно уличную куртку. У меня было впечатление, что это какой-то чужой и немножко странный человек с уже отросшей бородой.
Вечером, к назначенному времени, мы пошли пешком в ДУ. На входе произошел нехороший эпизод: какие-то неприятные тетки-вахтерши, не узнавшие Олега, не хотели пускать в здание ни его, ни нас (Лизу, меня и двух знакомых, пришедших вместе с нами), и Олег сердито сказал:
— Я — Даль! Даль… А это — со мной!!!
Потом мы прошли в зал и уселись в ложе, почти у самой сцены, а Олег уже пошел на нее с каким-то молодым человеком, по-видимому, из администрации. И снова мне показалось, что это какой-то другой человек. Хотелось крикнуть ему: «Сними куртку, ты же уже пришел!..»
Народу в зале было много. Публика собралась обычная, много молодежи, и никто не выделялся неприятно. Начался вечер по обычной программе Олега. Сначала пошли ролики из фильмов — очень хорошие, зал увлеченно смотрел. В момент, когда заканчивался фрагмент, по залу проносился шумный вздох и возгласы: «Как жалко! Так бы хотелось еще посмотреть, а уже другое…»
Потом Олег выступил с каким-то коротким предварением о себе, и пошли вопросы зрителей. С нами в ложе сидело несколько человек, вероятно, устроителей вечера, и один из них собирал все записки, которые зрители, как мне казалось, хотели отдавать лично Олегу. Вопросы, по-моему, были неинтересные — какие-то очень стандартные, что его тоже сразу стало раздражать.
В этот вечер он, конечно, производил впечатление очень раздраженного и больного человека. У меня просто сердце сжималось, когда я смотрела на сцену. Он никогда не был особенно веселым на публике, но оставался более раскованным, а здесь был зажат. Мне казалось, потому что это Москва, где он вообще соглашался на контакт со зрителями считанное количество раз — не более четырех-пяти.
Одна записка была так явно подана именно Олегу, что он очень быстро подошел и перехватил ее у чиновного лица. Развернул, прочел про себя. Неторопливо подошел к столику, стоявшему на сцене, положил эту бумажку и сказал в зал:
— В этой записке сказано: «Олег Иванович, не кажется ли вам, что вы все врете?»
В зале был очень напряженный момент — тишина. Олег немножко помолчал и сказал:
— Ну, на этом позвольте закончить.
И ушел со сцены. В зале стало шумно. Шумели возмущенные зрители. Олег будто почувствовал, что это именно та записка, которая нужна для его окончательного взрыва, чтобы закончить то, что ему, в общем-то, было неприятно. Он ушел, не услышав даже аплодисментов и возмущенных голосов, раздавшихся из публики, понявшей, что он действительно обиделся и не вернется. Вечер был, конечно, скомкан… Всего по времени он занял чуть больше часа, включая показ фрагментов из фильмов.
Домой мы молча шли втроем: он, Лиза и я. Олег был мрачен, но дома скоро справился со своим плохим настроением, тем более что на другое утро они уезжали в Монино — в тишину, где кругом белый снег и кошка.
Утром в электричке он, хохоча, читал «Яблоко на ладони»… Ему очень хотелось сыграть комедийную роль на серьезной, добротной основе, и, убедившись, что ЗДЕСЬ сделает смешную работу, он дал согласие приехать на пробу в Киев в первых числах марта.
В четверг 26 февраля Олег снова был в Москве. Последняя репетиция роли Ежова в «Фоме Гордееве» в Малом. Последнее занятие со студентами во ВГИКе. В пятницу он съездил на «Мосфильм» — получил остатки гонорара за «Незваного друга», потом сходил в сберкассу и положил деньги на книжку. Вечером он вернулся в Монино.
