На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг. - Костенко Владимир Полиевктович (первая книга TXT) 📗
Артиллеристы высказывают предположение, что адмирал намерен ввести наш отряд в бой именно в этом строю, который дает нам преимущества для использования сильного огня «прямо по носу».
7 ноября. Основы дисциплины современного боевого корабля. С 9 часов вечера вчерашнего дня и до 8 часов утра сегодня вся эскадра стояла в океане без движения, пока «Бородино» исправлял повреждения в машине.
Последние дни многочисленные задержки стал вызывать транспорт «Малайя»: машина у него в весьма растрепанном состоянии, а вольнонаемная команда не считает себя обязанной работать с таким же напряжением, как на боевых кораблях. Когда эскадра начинает развивать полных 10 узлов, «Малайя» уже отбивается от общего строя.
Адмирал постоянно посылает нашу гончую — «Роланда» подгонять отстающий транспорт. Но сигнальные угрозы командующего на него не действуют. Адмирал рвет и мечет. Он решил «подтянуть» «Малайю», назначив на нее нового командира, а затем — отделаться от «Малайи» совсем, вернув ее с Мадагаскара в Россию.
На переходе после Дакара резко участились аварии на всех кораблях, так как условия работы стали исключительно тяжелыми. Только один броненосец «Александр III» гвардейского экипажа несет исправно походную службу и еще ни разу не был причиной задержек эскадры.
Машинная и кочегарная команда не знает покоя. На ходу люди стоят в адской жаре четырехчасовые вахты, по 4 смены. На стоянках же им приходится работать не зная отдыха, так как только в это время можно вскрыть и перебрать механизмы и устранить появившиеся дефекты. Угольные погрузки тоже ложатся главной тяжестью на машинную команду и механиков. Но для поощрения машинистов и кочегаров и облегчения условий их труда никаких мер не принимается.
Командиры кораблей еще в России подали в Морской штаб рапорты о том, что на переходах в тропиках необходимо отпускать для освежения машинной и кочегарной команды бутылку красного вина на ведро питьевой воды. Из министерства последовал отказ: признали это ходатайство «баловством» и излишней роскошью, которая может вызвать чрезмерные претензии и рознь среди разных групп специалистов команды.
В связи с этим обстоятельством, которое дошло до сведения команды, на «Орле» произошел такой инцидент. На днях помощник старшего механика Скляревский спросил по телефону из машины в кочегарку: «Почему пар так плохо держится в котлах?» И получил из кочегарки по переговорной трубе ответ: «А вот когда будете давать красное вино, тогда и пара довольно будет».
Механик бросился в кочегарку выяснить, кто говорил, но пока он через батарейную палубу спустился вниз, говорившего и след простыл.
Случаи неповиновения учащаются с каждым днем, а судовое начальство принуждено делать вид, что не замечает их, так как опасается вызвать раздражение команды. В сущности, и командир, и старший офицер, и все специалисты уже ясно сознают, что прошло время, когда можно было поддерживать дисциплину одними формальными требованиями и мерами устрашения. Такую работу, какая необходима в условиях похода эскадры, можно организовать только на высоком чувстве долга, на сознательности, на интересе к своему делу.
На каждом шагу во время всяких аварий быстрое устранение дефекта зависит от находчивости, сообразительности и добросовестности прямого исполнителя. Поэтому наши судовые специалисты прежде других постигли простую истину, что муштровкой и формальной дисциплиной не только ничего нельзя добиться, но, наоборот, можно погубить каждое дело.
Уже и сейчас среди наиболее несдержанной и буйно настроенной части строевой команды во время погрузок и авральных работ в ответ на ругань боцманов и унтеров раздаются голоса: «Чего там бояться. Хуже не будет, все равно вместе на дно пойдем!»
На старых, более примитивных кораблях, имеющих опыт долголетних плаваний, за годы мирной службы успел сложиться режим корабельной организации, приучивший людей к повиновению. Но на новых, только что законченных и еще не освоенных кораблях у командного состава не оказалось даже этой опоры в виде заведенного старого порядка, построенного на букве Морского устава.
Приходится даже сделать обратное заключение: именно старый порядок, не отвечающий условиям службы новых кораблей, стал тяжелой помехой для создания рациональной служебной организации. И офицерский состав в трудное военное время столкнулся с вопросом: «На какой основе надо теперь строить дисциплину военного корабля для правильной организации его боевой службы?»
Разрешение этой неотложной задачи уже далеко выходит за пределы одного корабля и даже целой эскадры. Реальная обстановка корабельной жизни показывает, что решение этой задачи всеми корнями упирается в процесс расслоения личного состава на два противопоставленных лагеря, который ясно наметился во всей жизни страны и который я летом наблюдал в порту и на заводах.
Правда, на нашей эскадре, отделенной безмерным расстоянием от России, прорываются пока только первые вспышки недовольства, выливающиеся в неорганизованный, стихийный протест против невыносимых условий существования. Возбужденные чрезмерно грубым обращением своего ближайшего начальства, матросы пока в нем видят виновника и причину своего рабства. Поэтому недовольство команды прежде всего обрушивается на боцманов, фельдфебелей и унтеров, именуемых в трюмах и кубриках «шкурами». С этим низшим начальством, выбившимся из матросской же среды, у команды накопились долгие счеты.
На унтеров и боцманов возлагается непосредственное руководство всякой авральной работой. Они должны подобрать людей для каждого дела и расставить их по местам. Но теперь большинство команды не имеет никакого желания добровольно браться за работу, и когда боцманская дудка призывает подвахтенных наверх, по трапам стремительным потоком катится вниз толпа беглецов, спешащих спрятаться по темным углам, где их никто не сможет найти.
Боцман Сайм хорошо знает эту матросскую повадку. Он посылает младшего боцмана Павликова наверх, а сам с группой унтеров становится внизу у трапа, и если какой-нибудь новобранец, спасаясь от дудки, сунется вниз, то получит по спине такого линька куском электрического провода, что потом дня три будет почесываться.
Однако и эти меры все менее достигают цели. Унтера в ответ начинают получать сдачу, а это уже нарушение дисциплины. Матрос идет под суд «за оскорбление начальства». Ему даже может грозить отдача в дисциплинарный батальон. На одном «Орле» за последний месяц возникло до пяти таких судебных дел.
Офицеры также все чаще начинают наталкиваться на грубость, насмешку и даже угрозы, правда — пока из-за угла. Престиж офицеров держится на кокарде и звездочках на погонах. Наиболее дальновидные и наблюдательные из них начинают понимать, что старая, палочная дисциплина отживает свой век и война даже ускорила процесс ее крушения. Но вырваться из этого заколдованного круга, найти выход из создавшегося положения они не имеют возможности.
Командные верхи фатально идут проторенной дорогой, не пытаясь преодолеть стену, которая все резче разделяет офицера и матроса, и судорожно цепляются за старые, обанкротившиеся методы воспитания воинских команд. Назначение команды, как думают они, быть пушечным мясом. А для этого команда должна повиноваться и не рассуждать.
Так по заведенной инерции идет жизнь на кораблях царского флота, все глубже разъединяя личный состав на два враждебных лагеря: офицерские командные верхи и матросские низы.
10 ноября. Эволюция морского офицерства. Бегут дни за днями, не внося новых впечатлений в установившийся порядок походной жизни. Мы созерцаем только небо, поверхность океана, а на ней — одни наши корабли.
Я стараюсь в своих записях добросовестно отмечать все очередные эпизоды, нарушающие правильное движение эскадры. Попутно веду обработку технического материала из опыта плавания. К приходу на Мадагаскар у меня будет составлен отчет с оценкой конструкции всех устройств, судовых систем и механизмов.
Не имея на корабле определенной специальной отрасли дела, я более других занят изучением свойств корабля как единого сооружения, предназначенного выполнять функции морской боевой машины. Уже одна эта работа могла бы поглотить весь мой досуг и занять все мои мысли. Однако мое внимание с каждым днем все более начинают занимать не пушки и машины, не мертвая техника, а живые люди, приводящие ее в движение.
