А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 1 - Павлищева О. С. (смотреть онлайн бесплатно книга txt) 📗
Для тех, кто знал Пушкина, весьма понятно, что он не охотно соглашался на подобные просьбы. Он не любил выезжать на мадригалах, как иные прочие. Уничтожив собственным гением обязанность заказных восхвалений, до кого бы они ни относились, он не мог, но природе своей, хвалить, когда не хвалится. Хотя он и написал послание хорошенькой Е., о котором я уже говорил, но и это послание, по некоторым выражениям чересчур сильной речи, не могло быть не только напечатанным, но даже отдано той, к которой писано, особенно, что относилось до Зои, родственницы ее.
Однако первые четыре стиха этого послания как-то дошли до Е.; за намек на двоюродных братцев она надула губки; а сами братцы, ужасаясь толков, что на них написаны стихи (как это многие почитают чем-то страшным), рассердились на Пушкина; но этот гнев выразился явным бессилием, так что ни один не решился объясниться с Пушкиным, а между тем втихомолку также могли вредить Пушкину, как и наш Артемий Макарович <...>
При воспоминании о Е.я невольно вспомнил об отношениях Пушкина к иной женщине; но эта иная не совсем была то, что Е.; ибо Аделаида Александровна5 (так будем называть ее) принадлежала к числусветских затейниц, избалованных каждением многих.
По отношению Пушкина к Аделаиде, она не имела никаких особых прав на его преданность; но так же, как Е., обратилась к нему с просьбою, только с тою разницею, что просьба Аделаиды не была просто просьбою простодушного сердца, чем-то вроде требования по праву.
Пушкин верно постигал тех, с кем имел столкновения, и потому в словах просьбы Аделаиды не пропустил ни одной полунотки; да и качества Аделаиды не ускользнули от его взора.
— Вот вам альбом мой, — сказала Аделаида, обратясь к Пушкину, — напишите-ка что-нибудь.
— Я не мастер писать в альбомы, — запинаясь, отвечал Пушкин.
— Э, полноте, m-r Пушкин, — заметила баловень, — к чему это, что за умничанье, что вам стоит!
Пушкин вспыхнул, но согласился.
И действительно, ему ничего не стоило: на другой же день, утром, когда к светской красавице собрались ее поклонники, от Пушкина принесли альбом ее. Но в эти минуты Аделаида была занята своими проделками; она сердила какого-то барина, унижая его своими насмешками.
Барин защищался сколько мог, но бой оказался неравен.
Среди этой битвы салона Аделаида не заметила, как ее лакей, принесший альбом, вышел; она даже забыла велеть поблагодарить Пушкина; но, быстро вспомнив, обратилась к какому-то поклоннику — вроде прислужника:
— Андрей Андреевич, мой милый, — сказала она, — Велите благодарить Пушкина, да прикажите сказать, что я на днях его ожидаю.
Вслед за Андреем Андреевичем кинулись многие исполнять ее приказание, а остальные обратились к Аделаиде с расспросами: что за альбом, чей альбом, от Пушкина, не правда ли?
— Да, да, господа, — прервала Аделаида, — от Пушкина. Я вчера только просила его написать что-нибудь, и вчера он было упрямился, да я на своем поставила.
Говоря все это, Аделаида искала в альбоме новый листок побед своих.
— Как поупрямился? — восклицали поклонники, — неужели, возможно ли? Да не только Пушкин, сам Парни, Мильвуа были бы у ног ваших.
— Полноте, полноте, господа, это так кажется, все это фальшивая репутация, наружность обманчива, — замечала Аделаида.
— Mais, madame6, — сказал кто-то.
— Mais oui, oui, m-r7, — прервала Аделаида, продолжая уже с нетерпением перебирать альбом свой.
Быть может, вы думаете, мои читатели, что Пушкин возвратил альбом, не написав ни слова, как бы желая тем выразить, что перед силою чародейки немеет слово, или, в пылу негодования за неуместный тон просьбы, он хотел дать почувствовать, что она не стоит речей его? — ошиблись: стихи были. И вот стихи уже отысканы. Аделаида пробегает их взорами, глаза Аделаиды вспыхнули самодовольствием, на щеках мелькает румянец волнения. «Cha-rmant!»8 — произносит она во всеуслышание: «Cha-ar-mant» — повторяет она вполголоса, а при этом те из поклонников, которых Аделаида отличала в это утро особым вниманием, как будто выросли, сделались как-то важнее, да и есть от чего: разве не их героиня имеет поэта!
— Очень, очень мило, признаюсь, я не ожидала, — проговорила Аделаида, окончив чтение, и с каким-то особым вниманием положила альбом свой на столик, возле козетки. — Да, господа, — заметила чародейка, — вы там что ни говорите, а у Пушкина, право, есть талант.
— Да, конечно, вы правы, — произнес какой-то господин с оловянными глазами, имеющий сам притязание прослыть писателем, — совершенно правы: у Пушкина действительно есть способность, но ничего особенного.
— Я не понимаю ваших особенностей, — насмешливо заметила Аделаида, — но вот что тут, так очень мило. — При этом Аделаида постучала пальчиком по альбому.
Все общество Аделаиды, кроме оловянных глаз, просило прочесть стихи. Один попросил позволения, желая, разумеется, угодить той, к кому они писаны; иные из любопытства, а большая часть повторяла ту же просьбу по привычке повторять то, что говорят другие.
— Да зачем вам, господа? — нараспев произнесла Аделаида, — право, мне совестно, — прибавила она. Но просьба усилилась — Аделаида согласилась.
Нашелся охотник декламировать; начал читать вслух с декламацией. Другие слушали, восхищались. Но что он читал, я передать не в состоянии, и к тому же это тайна альбома Аделаиды; а знаю только то, что в этом послании каждый стих Пушкина до того был лучезарен, что казалось, брильянты сыпались по золоту, и каждый привет так ярок и ценен, как дивное ожерелье, нанизанное самою Харитою в угоду красавицы; описание же красоты Аделаиды до того было пленительно, что все красавицы Байрона не годились ей и в горничные: словом, трудно было произвесть что-нибудь блистательнее.
Господин с оловянными глазами прослушал послание со вниманием, задумался, нахмурил брови, оттянул губу и милостиво заметил, что Пушкин отроду не писал лучше этого, да вряд ли и напишет, прибавил авторитет; а притом, продолжал он, мне приятно заверить вас, что вы отлично читаете, в вас что-то есть катенинское: я это дело, могу сказать, понимаю: именно отлично прочли, а это много значит.
При слове много, сказанном с выдержкою и ударением, многие согласились с мнением авторитета; но Аделаида Александровна возразила.
— Я совершенно согласна, — сказала она, — что Иван Иванович читает отлично; но и самые стихи Пушкина, сколько я понимаю, превосходны.
— Я и не спорю, — заметил авторитет, — стихи весьма и весьма недурны; а главное, я вам скажу, — продолжал он, — что самое замечательное в этом гимне, так это то, что в нем все правда, — все, все, все, все, до последнего слова: c'est la plus verite, ce qu'on dit9, — и при этом оловянные глаза авторитета умильно взглянули на Аделаиду, а все общество несвязным гулом поддержало его мнение.
Аделаида отвечала оловянным глазам только улыбкою; но этой улыбкою как бы высказывалось: «К чему все эти фразы и на что они мне?»
— Mais, mon Dieu, madame, ce'nest pas vous dire un compliment10; но что правда, то правда: это вот так вас и видишь, — произнес авторитет.
— Верю, верю, — бегло проговорила Аделаида.
А Андрей Андреевич, во все продолжение приветствия авторитета, забегал в глаза Аделаиде. Этот поклонник-прислужник все что-то хотел сказать ей, и уже не один раз шевелились уста, но не разрешались словом; однако наконец он решился и почти сквозь слезы начал просить позволения списать стихи: сейчас, говорит, спишу, в одну минуту спишу-с, уверяю вас, au nom du cie!11 позвольте, Аделаида Александровна, ей-Богу позвольте.
— Вздор, не стоит, — отвечала Аделаида.
И поплелся мой Андрей Андреевич от козетки, как индюшка, облитая шаловливым ребенком.
Другие еще петушились и говорили свое. Они утверждали: чем все это списывать да переписывать лучше всего сейчас же отправить к Гречу и просить напечатать.
