Стеклянные тайны Симки Зуйка - Крапивин Владислав Петрович (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗

– Но ведь она же не у меня… Под якорем…

– Вот и хорошо, что под якорем. Значит, всё у вас будет только крепче… Моряки почему на форме якоря носят? Это знак надежности и прочности… Где твои манатки? Одевайся, я тебя провожу. Чтоб опять не намылился в заплыв…

– Я… не намылюсь, – всхлипнул Симка. – Только… я не домой. Лучше я к Мику… сейчас…

– А вот это не надо. Вам полезно потерпеть до утра. Чтобы все перекипело… Мику-то теперь тоже, наверно, тошно…

«А ведь правда! – ахнул про себя Симка. – Или… ему все равно?»

Терпеть до утра казалось немыслимым.

– Нет. Я сейчас…

Фатяня застегнул и одернул на нем пиджачок.

– О маме подумай, Зуёк… – сказал он вполголоса, словно рядом были посторонние. – Она теперь небось бегает над логом, тебя ищет… Идем.

Мама не бегала над логом, но явно беспокоилась.

– Нагулялся, бродячая душа? Садись за стол, я картошку пожарила.

Симка торопливо умылся на кухне под рукомойником – чтобы мама не разглядела следы слез. Всхлипы все еще иногда встряхивали его, но незаметно, внутри. Он машинально жевал картошку, запивал сладким чаем и думал, думал про свое. То надежда, то горестная безнадежность накатывали волнами. Хотелось одного: чтобы пришло завтра. Пускай хоть какое, лишь бы скорее!

После ужина он сразу забрался в постель, хотя понимал, что не уснет всю ночь. И… уснул почти мгновенно, придавленный всем, что случилось.

Но во сне тоже не было покоя.

Сначала они с Миком оказались внутри запаянного спутника. И Мик был Белкой, а Симка Стрелкой. Или наоборот, неважно. Важно было другое:

– Мик… ты больше не злишься на меня, да?

Мик повернул печальное лицо.

– Какая разница? Все равно мы скоро сгорим в атмосфере.

– Мик, мы не сгорим! Обещали, что нас приземлят!

«А если даже сгорим, то все рано скажи: мы друзья? Хоть в последний миг…»

Мик смотрел понимающе:

– Симка, все хорошо… – И вдруг отвернулся. Кажется, заплакал. Симка повернул его к себе, но это был уже не Мик, а… Клим Негов.

– Что, Зуёк, скоро задымимся? А давай я сначала отрежу тебе голову. Жу-утко, а интересно…

Симка оттолкнул его с дрожью отвращения. И проснулся.

Проснулся он почему-то не дома, а посреди пахнувшей ромашками ночной поляны. Над ним было густо-звездное небо, среди звезд вертелись разноцветные шарики-планеты. Они Симку не удивили, удивило другое – как он здесь оказался? Он лежал на топчане, под какой-то жесткой парусиной, а рядом прямо в воздухе висел гамак. В гамаке сидел по-турецки Мик. Вертел на пальце мяч. Звезды и планеты светили ярко, но лицо Мика было плохо различимо.

– Мик… – боязливо сказал Симка.

– Что?

– Я как сюда попал?

– Очень просто. Я тебя утащил из дома…

– Зачем?

– Ну… плохо же мне одному-то…

– Мик! Значит, ты…

– Симка, – тихо сказал Мик. – Я же знаю, что ты мучился больше меня… Я даже хотел послать к тебе жаворонка.

– Какого? – бормотнул Симка, хотя понимал какого .

– Ну, того, которого Мик послал на небо, чтобы узнать про Луи.

«Но ведь жаворонок погиб», – чуть не сказал Симка. Но это были бы пустые слова, потому что Симка и Мик знали: жаворонок не погиб. Он вернулся и ожил, согретый дыханием африканского мальчика Мика. Такие птахи бессмертны.

Звезды побледнели, планеты затуманились, над краем громадной поляны стал разгораться синий рассвет. Мик уронил мяч, отцепил стеклянный значок, прищурил один глаз, а другим стал смотреть сквозь стекляшку с буквами на Симку. Хитровато так и… Ну, в общем, лисёнок. Лукавый и все понимающий. Симка ощутил на щеках стыдливое тепло. Но в этой стыдливости не было ничего страшного. Она сливалась с ощущением счастливого освобождения от вины и душевной тяжести.

И с этой освобожденностью, с этой радостью Симка проснулся еще раз. По-настоящему проснулся. И улыбался первые несколько секунд. Но почти сразу свинцовое понимание, что это был сон и что на самом деле все по-прежнему плохо, навалилось на Симку. И захотелось куда-нибудь спрятаться, спастись от такого понимания, уснуть опять. Пусть даже навсегда…

Сквозь разомкнувшиеся на миг ресницы Симка увидел, что день за окнами – серый. И стучал в стекла безрадостный дождь. И не было ни в мире, ни внутри у Симки просвета. Звуки тоже были унылые. Прогрохотала по булыжникам телега. Заругалась во дворе на кота Тимофея жена дяди Миши. Покатилось с крыльца пустое ведро. Потом послышался глухой удар.

Сперва Симке показалось, что это у него внутри уныло ухает его несчастье. Раз… Два… Потом он обмер. Кинулся к окну, толкнул наружу, в дождь, створки!

Алый блестящий мяч ударился рядом с окном в стену и отлетел вниз, в руки Мика.

Мик, одетый в желтую прозрачную накидку с рукавами, был похож (как когда-то Симка) на обмякший воздушный шарик с ножками. Он смотрел вверх, блестя синими глазами-каплями и виновато приоткрыв большой крупнозубый рот.

Не думая про одежду, Симка вылетел на улицу. Замер. Подошел. Взял Мика за скользкие, торчащие под накидкой плечи. Мяч упал и весело вертелся в пузырящейся рядом луже. Мик и Симка смотрели на него, будто это было самое важное…

Мама из окна кричала, чтобы Симка немедленно шел домой и оделся, иначе получит такую взбучку, какой не знал за всю свою беспутную жизнь.

А дождь был удивительно теплый…

Лекарство

Говорят, что если на лужах много пузырей, дождь будет затяжной. Сейчас их было много. Они появлялись от ударов капель и долго плавали не лопаясь. По этим лужам с пузырями босые Симка и Мик, укрывшись одной накидкой, отправились на рынок за картошкой. Конечно, не к пристани, а на центральный. Там в деревянных цехах бывшего авиационного завода располагались торговые павильоны.

Симка и Мик погрузили в тележку полведра картофельных клубней. Свежих, в тонкой шелушащейся кожуре! Дороговато, конечно, однако мама специально выделила сумму на такое дело. Хочется ведь вкусненького! А свежая картошка с подсолнечным маслом, с зеленым луком, с посыпанным солью хлебным ломтем – сами знаете, что такое!..

Примета с пузырями не оправдалась. Когда шли к дому, дождь кончился, и через пять минут по лужам прыгали уже не пузыри, а солнечные зигзаги.

Такие сверкающие зигзаги счастья прыгали и внутри у Симки (и, возможно, у Мика тоже).

Мик ногами гнал по лужам мяч. Симка скрученной в жгут накидкой бил по кустам и тополиным веткам – так, чтобы брызги летели на Мика. Мик подпрыгивал и взвизгивал так радостно, словно на него сыпались не капли, а леденцы.

И оба они болтали напропалую: о бестолковой погоде, о Белке и Стрелке (за которых страшновато), об английском языке, который начнут учить с пятого класса; о том, как жалко, что они в разных школах, ну да это не такая уж сильная беда. И что к зиме надо будет соорудить снегокат-рулевушку на полозьях из обломков лыж, чтобы гонять сверху вниз по речным и овражным склонам…

Только вчерашнего они не касались. Обходили всё, что случилось вчера, как ловушки на минном поле. И от этого счастье все-таки не было полным. Позади него опасливо шевелился колючий комок виноватости. По крайней мере, у Симки шевелился.

Дома поставили на электроплитку кастрюлю с водой. Симка посолил воду. Мик не заметил этого, тоже бухнул в кастрюлю чуть не полсолонки – усердие не по разуму, как иногда выражалась мама. Симка заметил это, схватился за голову. Похохотали, сменили воду.

Пришли из кухни в комнату, сели на Симкину кровать, поболтали ногами. Посмотрели друг на друга, потом в окно. Снова поболтали ногами. И… дружно кинулись в кухню – там картавый динамик «Москвич» что-то вещал торжественным дикторским голосом. «…С орбиты… в заданном районе…»

Оказалось, что Белка и Стрелка благополучно вернулись на родную планету.

Симка, отдуваясь, как после таскания полной канистры по лестнице, сказал:

– Ну, наконец-то. Я боялся, что опять уморят ни в чем не виноватых собачонок…