Григорий Распутин-Новый - Варламов Алексей Николаевич (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
В молодости занимался огородничеством, потом пошел в монахи. Природный ум, большая ловкость, пронырливость и граничащая с дерзостью смелость помогли ему не только стать архимандритом, настоятелем весьма богатого Голутвинского монастыря в Коломне (Московской епархии), но и проникнуть во многие высокопоставленные дома и семьи. Знакомство и дружба с Распутиным завершили дело. Сравнительно молодой архимандрит-неуч был рукоположен во епископы и поставлен сначала викарием Олонецкой епархии, а потом через 2 года, в декабре 1913 г., самостоятельным Тобольским епископом. По сообщениям приезжавших из Тобольска лиц, архипастырская деятельность епископа Варнавы там отличалась двумя особенностями: высокомерным и почти жестоким отношением его к образованным священникам и необыкновенною ревностью в произнесении в кафедральном соборе длиннейших проповедей. Проповеди преосвященного неуча скоро стали притчею во языцех, ибо владыка, при полном своем невежестве, брался решать с церковной кафедры все вопросы и разрешал их со смелостью самого опытного хирурга и с ловкостью мясника. Публика ходила смотреть на новоявленного проповедника, как на какую-то уродливую диковину».
Свою характеристику Варнавы и версию получения им епископского звания и кафедры предложил на следствии 1917 года более информированный обер-прокурор Синода Саблер: «Как-то на докладе Государь спросил меня о том, почему не получает назначения епископ Варнава, о котором он много слышал. Я ответил, что он – человек, не получивший богословского образования и потому не подготовленный к занятию епископской кафедры, хотя, как я убедился из его ответа, который мне передавали, человек неглупый. – „Какого ответа?“ – спросил Государь. – Я рассказал Государю о том, что он как-то на вопрос о том, почему он не открывает отдела восторговского монархического Русского союза (с Восторговым Варнава был не в ладах), Варнава, намекая на свою близость к рабочим и простым людям, ответил, что он не видит в этом надобности, так как он всегда в союзе с русским народом».
Берет под защиту Варнаву и Ричард Бэттс: «Из всех достоверных источников известно, что епископ Варнава был высоко почитаем и любим не только своими прихожанами, но и множеством светских и церковных лиц. Если Распутин действительно и поддерживал его перевод с принятием сана епископа, то он, определенно, был в этом не одинок, и такую проницательность следует поставить в заслугу Распутину».
Варнава, как уже говорилось, по слухам должен был посвятить Распутина в иереи. Трудно сказать, насколько эти слухи соответствовали действительности и собирался ли на самом деле сибирский крестьянин стать священником подобно тому, как стал епископом мужик архангельский. Да и не в происхождении было дело: митрополит Вениамин (федченков) тоже происходил из крестьян. Дело было в самой скандальности распутинского имени и тех возможностях, которые перед ним открывал иерейский сан.
«Несколько времени назад, под давлением некоторых кружков синодальных иерархов был поднят вопрос о возведении Григория Распутина в сан священника», – писали 10 января 1912 года «Московские ведомости».
Родзянко в своих показаниях следственной комиссии говорил о том, что в деле о принадлежности Распутина к секте хлыстов он видел фотографию Распутина «в монашеском клобуке и с наперсным крестом», и независимо от того, насколько это сообщение соответствовало действительности, легко объяснима резкая реакция Синода на одни только слухи о возможности рукоположения Григория во иереи, не говоря уже о пострижении в монахи.
«Мне рассказывал епископ, член синода, что в одном из секретных заседаний синода обер-прокурор Саблер, один из наиболее влиятельных сторонников Распутина, предложил синоду рукоположить Распутина в иереи, – писал в мемуарах Родзянко. – Св. синод с горячим негодованием отверг это предложение, и, несмотря на настояние Саблера, указывавшего на высокий источник этого предложения, склонить ему на свою сторону синод не удалось. При этом епископ Гермоген произнес в заседании громовую речь, изобличая всю грязную жизнь и деятельность мнимого святого старца <…> видя, что синод неумолим в вопросе о рукоположении Распутина, [Саблер] придумал некую комбинацию.
Он предложил возвести в сан епископа викарного каргопольского некоего архимандрита Варнаву, сторонника Саблера и Распутина, малообразованного монаха, бывшего до пострижения своего простым огородником. Саблер рассчитывал, что этот послушный обер-прокурору епископ исполнит его волю и рукоположит Распутина в священнический сан. Надо отдать справедливость синоду: он и против этого восстал единодушно и ответил отказом. Но Саблер не смутился. Он объяснил иерархам, что лично он тут ни при чем и что это – воля лиц, повыше его стоявших, и синод заколебался».
«Государь предложил мне поставить на обсуждение Синода вопрос о назначении епископом Варнавы, и последний Синодом во исполнение воли Государя, хотя и неохотно, но был назначен викарием Каргопольским <…> Я не знаю, был ли уже в это время Варнава знаком с Распутиным», – говорил сам Саблер на следствии.
«Выясняется, что Варнаву провел в архиереи Распутин. Синод представил его на основании письменного ходатайства еп. Никанора», – писал киевскому митрополиту Флавиану архиепископ Антоний (Храповицкий).
«Первоприсутствующий в синоде петербургский митрополит Антоний (Вадковский. – А. В.) был так потрясен этой интригой, что после заседания слег в постель и проболел всю зиму, не принимая участия в заседаниях синода, – вспоминал Родзянко. – В конце концов, Саблер уломал-таки большинство членов синода: под председательством епископа Сергия Финляндского, который замещал митрополита Антония, вопрос о возведении Варнавы в епископы был разрешен большинством голосов в утвердительном смысле. Епископ Гермоген остался верен себе; он не унимался, громя и обер-прокурора и малодушных членов синода, и, наконец, вызывающе покинул заседание, заявив, что не желает принимать никакого участия в этом нечестивом деле и грозя участникам постановления церковной анафемой за отсутствие в них ревности к достоинству православной церкви».
Именно саратовский епископ Гермоген и стал тем самым архиереем, кто предпринял самую отчаянную попытку защитить честь монархии и избавить русское общество от Распутина, в возвышении которого была и доля его ответственности. К Гермогену обратился и епископ Феофан, начиная борьбу со своим недавним протеже и ища союзника. «Когда нехорошие поступки Распутина стали раскрываться, Гермоген долго колебался, не зная, как отнестись к этому. Но я… написал ему письмо, чтобы он выяснил свое отношение к Распутину. Ибо если мне придется выступить против Распутина, то тогда и против него», – показывал позднее Феофан.
В 1914 году на следствии по делу о покушении на Распутина Гермоген говорил: «В начале 1910 года, времени точно не помню, я получил письмо от владыки Феофана. В письме этом последний сообщал мне, что Григорий Распутин оказался совершенно недостойным человеком. Владыка приводил мне целый ряд фактов, порочащих Распутина как человека развратной жизни. Получив это письмо, я при встрече с Распутиным указал ему недостойность его поведения. Полученное мною письмо, а также мои личные неблагоприятные Распутину наблюдения за ним послужили поводом к резкому изменению моего отношения к Распутину, которого я даже перестал принимать».
Это – документальное свидетельство, почерпнутое Ричардом Бэттсом в тобольском архиве. Однако помимо него в своей работе Бэттс приводит также фрагмент из книги С. В. Маркова «Покинутая царская семья», вышедшей в 1928 году в Вене. Зять Распутина Б. Н. Соловьев рассказывал ее автору о своем разговоре с епископом Гермогеном в начале 1918 года, и вот что якобы говорил Гермоген о Распутине:
«Я его любил и верил в него, вернее в его миссию внести что-то новое в жизнь России, что должно было укрепить ослабевшие связи между Царем и народом на пользу и благо последнего. Но его самовольное отступление от нашей программы, противоположный моему путь, по которому он пошел, его нападки на аристократию и на таких людей, как Великий князь Николай Николаевич, которых я всегда считал опорою трона, заставило вначале меня отвернуться от него, а затем видя его усилившееся влияние при Дворе и учитывая, что при этом условии его идеи будут еще вредоноснее, я начал энергичную кампанию против него».
