Одиссея мичмана Д... - Черкашин Николай Андреевич (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Первый том монографии вышел при жизни отца. Второй он видел только в гранках перед самой смертью. А третий… Третий так и не издан. Он лежит у меня в рукописи.
За стеной терзали пианино. Кто-то настырно долбил одним пальцем, подпевая:
Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке воду пил…
Я вышел на набережную Фонтанки поздно, за полночь. Светофоробливал лицо предмостного сфинкса алым светом. По ту сторону не спал, как и Четверухин, корпел над чертежами старинных па русников Андрей Леонидович Ларионов. Судьбы их отцов, судьбы книг, написанных их отцами, были столь же похожими, как оба берега Фонтанки, на которых жили их благодарные сыновья.
Севастополь. Июнь 1988 года
За красными черепичными крышами, за серыми, как парусина, стенами, за бурыми, выжженными солнцем взгорьями, за рафинадно-белыми фортами – синело, голубело, зеленело севастопольское море. В его недальней дали сквозь дымку моря и марево города едва проступали призрачно-голубоватые силуэты кораблей.
Вот такой вид открывался с вершины косогора коммунхозовского кладбища № 3, куда я взобрался, чтобы высмотреть в густых зарослях рубку злосчастной «Камбалы». Ведь это был единственный в стране памятник первым русским подводникам, а значит, и всем тем героям этой хроники, что остались без могил и без надгробий: Ризничу, Домерщикову, Беклемишеву, Щенсновичу, Левицкому…
Я проискал в заросшем лабиринте перископ с мраморным ан гелом битый час. Бабка-сторожиха не знала ровным счетом ничего; куда и по какой тропе идти, не подскажут ни указатели, ни план, их не было здесь от века. Я продирался сквозь колючие кусты наугад мимо гостеприимно распахнутых – с гражданской еще – фамильных склепов, мимо расколотых мраморных плит, поверженных крестов, буйно поросших жесткими крымскими травами. Могилы моряков были отмечены якорями и цепями, висящими на артилле рийских снарядах. Якорей этих громоздилось здесь не меньше, чем в ином порту, а снарядов – чем в ином арсенале.
Я обнаружил могилу капитана 1-го ранга Голикова, командира броненосца «Потемкин», унтер-офицера Олиференко, рулевого с подводной лодки «Карась», мичмана Верещагина с канонерки «Ку банец»… А перископ «Камбалы» все не попадался. Густая зелень скрывала его столь же невидимо, как когда-то морская глу бина…
Вообще-то это было довольно светлое, солнечное, жизнерадостное кладбище. Оно походило на руины древнего города где-нибудь в южноамериканской сельве или индокитайских джунглях. Здесь охотно уединялись влюбленные парочки и любители разлить на троих без свидетелей. Тоску наводили лишь многочисленные следы молодых вандалов, сокрушавших тут все и вся: саркофаги, ажурный чугун решеток, урны, склепы, кресты, плиты…
Я уж собрался было уходить, как вдруг, выйдя на южную сторону, поймал на себе угрюмый взгляд шести насупленных под броневыми приливами смотровых щелей, прорезанных в толстой стали рубки. Темно-зеленые туи, росшие по сторонам, вздымались выше поднятого перископа. Мраморный ангел был давно отбит, но боевой металл подводного корабля устоял под ударами варваров. Более того, он был заботливо выкрашен в светло-серый – шаровой – цвет, а якорь у подножия посверкивал новеньким лаком. На одной из его лап лежал букетик лаванды. И я знал, чьи руки привели в порядок этот уникальный памятник.
Это сделал Вячеслав Зенцов, бывший офицер флота, а ныне капитан катера «Эколог», ходившего под флагом Академии наук СССР; он и его друзья по клубу любителей истории города выгребли из рубки полцентнера винных пробок, заварили входной люк, чтобы местные выпивохи не оскверняли могилу, положили новый якорь…
Две волны схлестнулись над рубкой старой субмарины – волна забвения и волна памяти.
Глава седьмая
ЛЬДЫ И ЗВЕЗДЫ КАПИТАНА ГЕРНЕТА
Ленинград. 1988 год
«В семь утра восьмого августа тысяча девятьсот сорок третьего года в степном Казахстане умер счетовод павлодарского колхоза «Спартак»…»
Стол дрогнул, и чай в моем стакане заходил кругами. Это тремя этажами ниже заработали мощные печатные машины…
Я жил в «комнатах для приезжих», что устроены в ленинградском корпункте «Правды» над местной типографией. Часа за два до полуночи начинали печатать центральные газеты, и тогда пол, стены, стол мерно вздрагивали и «комнаты для приезжих» напо минали каюты вблизи корабельных машин.
Я перечитал первую строчку своего очерка, и мне вдруг захотелось бежать с этим листком в типографию, сунуть его выпускающему и сказать ему: «Остановите ротацию! Это нужно в номер. Это очень важно! Восьмого августа тысяча девятьсот сорок третьего года в степном Казахстане умер счетовод павлодарского колхоза «Спар так»…»
Чернорецк. 1943 год
Его отнесли к той баньке-мазанке, где он жил последний год своей жизни. Тело накрыли серым брезентовым плащом. Пожитки покойного счетовода, сложенные в черную фуражку, сдали председателю колхоза, чтобы тот переслал их родственникам, если таковые объявятся.
Опись счетоводова имущества, сделанная милиционером из Краснокутска, уместилась на бумажной четвертушке:
«1. Портсигар серебряный с надписью «Командиру – Человеку».
2. Стаканчик для бритья, алюминиевый.
3. Книга «Небесная механика» М. Ф. Субботина.
4. XXIII том Полного собрания сочинений В. И. Ленина».
В эту опись не было занесено самое главное – звездное небо, ибо оно тоже принадлежало счетоводу на правах совершенно особых…
О новом счетоводе ходил по селу странный, то есть не то что странный – невероятный, кощунственный слух, пущенный не иначе старухами, веровавшими в беглых царей, вроде Александра Первого, который вовсе не почил в бозе при загадочных обстоятельствах в Таганроге, а на самом деле, как уверяли сведущие люди, тайно ушел в скит. Только безгодовые старухи, чего только не державшие в своей старорежимной памяти, могли придумать такое: будто новый счетовод есть не кто иной, как вождь мирового пролетариата Влади мир Ильич Ленин, тайно покинувший Москву из-за разногласий с новыми вождями и скрывавшийся в глубинах знакомой ему по енисейской ссылке Сибири. Поводов к таким толкам набиралось по меньшей мере три. Во-первых, счетовод разительно походил на Ильича: бородка, усы, мощный голый купол черепа, непременный узел галстука при воротничке, подколотом булавками… Во-вторых, счетовод отличался праведным образом жизни, знал языки, много читал и даже что-то пописывал. В-третьих, он не расставался с томиком Ленина из Полного собрания сочинений…
Теперь этот томик, с цифрой XXIII на корешке, лежал под фуражкой счетовода, и председатель, до которого тоже дошли пре странные пересуды, не без любопытства перелистал книгу. Из нее выпал старый фотокартон: молодой черноусый морской офицер в стоячем белом воротничке, обхваченном галстуком. На обороте паспарту председатель, нацепив очки, с трудом разобрал тусклую карандашную надпись: «Порт-Артур. 1904 г.».
– Вона что, – сказал себе председатель. – Из бывших… Однако понятно, каким ветром в наши края занесло… Евгений Сергеевич Гернет… Из немцев, што ль?…
«Нет, товарищ председатель, – отвечу я из своего временного далека, – не из немцев. Из шведов. Прадед вашего бывшего сче товода, комендант Ревеля, вручал Петру Первому ключи от города. В Таллинне на улице Усе еще и сейчас стоит старинный особнячок, известный среди краеведов как «дом Гернета».
…Счетовода хоронили поздним вечером, когда над степью высоко и купно, как над океаном, стояли обе Медведицы, Дракон, Воло пас, Возничий и Лира… Созвездия лета 1943 года… Их мерцающие иероглифы теперь четко складывались в последние знаки судьбы, которые так и не смог прочитать там, в Порт-Артуре, китаец-звездо чет, взявшийся предсказать блестящему мичману его будущность.
Тело счетовода, завернутое в брезентовый плащ, везли на арбе. Лошадку, тянувшую повозку, вел под уздцы старый уйгур, бритого ловый, щелоглазый, очень похожий на китайского прорицателя из Порт-Артура. А может быть, это и был он? Кто знает этих восточных мудрецов? Что стоило ему, ученику тибетских магов, перенестись на каких-то жалких десять тысяч ли, чтобы убедиться в своей непостижимой ошибке – ведь звезды обещали так много! Могли ли предречь они юному морскому офицеру, бесстрашному к тому ж и удачливому, познавшему законы движения светил и умевшему править по ним свой путь в океане, столь жалкий исход: сначала сторож в туберкулезной больнице, потом колхозный счетовод в степной глуши? Или в точный ход планет вмешались неодолимые силы?
