Адольф Гитлер (Том 2) - Фест Иоахим К. (читать бесплатно полные книги TXT) 📗

Это, разумеется не означает, что Гитлер преуспел бы и при более решительных противниках. Редко когда в современной истории перелом в государстве со столь необозримыми последствиями в такой степени определялся бы личными факторами, настроениями, предрассудками и аффектами крохотного меньшинства, и редко когда государственные институты в решающий момент были настолько незаметны. Без президентской камарильи канцлерство Гитлера действительно едва ли бы состоялось, и как бы ни был мал шаг, отделявший его с лета 1932 года от власти, он всё же был слишком велик для его собственных сил. Именно его противники дали ему все карты в руки: изоляцию партий и парламента, серию избирательных кампаний, привычку к нарушению конституции. Стоило одному из них решиться на сопротивление, как немедленно появлялся другой, чтобы сорвать планы первого. Вместе взятые силы противников до самого последнего времени были несомненно больше, чем у Гитлера; но ополчаясь друг против друга, они друг друга обессиливали. Было нетрудно понять, что национал-социализм являлся врагом для всех: буржуа, коммунистов и марксистов, евреев, республиканцев. Но только очень немногим слабость и слепота не помешали сделать вывод, что, следовательно, все должны быть врагами национал-социалистов. [344]

В апологетических работах непосредственных участников событий все ещё всплывает аргумент, что назначение Гитлера канцлером стало неизбежным, поскольку НСДАП выросла в сильнейшую партию. Но в этом аргументе не учитывается, что социал-демократия во все времена существования республики, за исключением нескольких месяцев до 30-го января 1933 года, обладала таким же численным перевесом – и всё же не участвовала в большинстве правительств. Не учитывается и то, что Гитлер показал себя завзятым врагом той конституции, на которую ссылаются сторонники подобного взгляда. Коммунисты могли бы собрать гораздо больше голосов, чем национал-социалисты – и всё же натолкнулись бы на сильнейшее сопротивление. На деле консервативные пособники Гитлера считали, что он хоть и вульгарно, но действенно отстаивает их планы. Слишком поздно они разглядели, что он противостоял им и тому миру, который они надеялись сохранить, не менее радикально, чем Тельман, хоть и по-другому. Безымянный баварский секретарь уголовной полиции, побывавший летом 1921 года на митинге НСДАП и доложивший своему управлению, что Гитлер «не что иное, …как предводитель второй Красной Армии», глубже понял его суть, чем коррумпированные нотабли года 1933. [345]

Но если существовало так много удачно для Гитлера сложившихся факторов и обстоятельств, то в чём, собственно, заключалась особая заслуга Гитлера в те недели? Действительно, в период, непосредственно предшествующий 30 января 1933 года, его основные способности почти не проявлялись. Подлинная его заслуга была пассивного рода: несмотря на все своё нетерпение, он умел ждать, умел усмирять своих строптивых приверженцев и сохранять собранность и в поражении; даже в последний момент, в приёмной президента, он с холодным расчётом игрока высокого класса пошёл на риск и сумел выиграть партию. Оглядываясь назад, на годы, прошедшие со времён плебисцита против плана Юнга, видишь, насколько он перерос фазу уличных беспорядков и пропаганды и созрел как политик. Вместе с тем опыт тех недель снова показал, что по своей натуре это был азартный игрок: самое удивительное в его жизни, говорил он в эти дни, заключается в том, что спасение всякий раз приходит к нему тогда, когда он сам уже махнул на себя рукой. [346]

В ту ночь Гитлер, после того как замолкло ликование и отзвучали музыка и эхо марширующих колонн, до самого утра оставался в маленькой комнате, примыкавшей к приёмной канцлера. Глубоко взволнованный, он по свидетельству одного из присутствующих затеял один из своих бесконечных монологов: вспоминал утреннюю сцену приведения к присяге, в упоении перечислял свои успехи, подчеркнул оцепенение «красного» противника и вернулся затем к своим пропагандистским максимам; ещё ни одной предвыборной борьбе он не радовался так, как этой, уверял он. Некоторые полагают, продолжал он, что теперь начнётся война; его деятельность – это пролог к заключительной борьбе белого человека, арийца, за господство над всей землёй. Не-арийцы, цветные, монголы уже на марше, говорил он, чтобы под руководством большевизма захватить господство, но этот день является началом «германской расовой революции, величайшей в мировой истории». Эсхатологические видения перемежались с архитектурными проектами: для начала, считал он, нужно перестроить имперскую канцелярию, потому что она похожа на «вульгарную коробку из-под сигар» [347]. Только к утру он через потайную дверь в стене покинул здание и отправился к себе в отель.

Ошеломляющие переживания этого дня, все удовлетворение, все вознаграждение за прошлое, которые он ему принёс, ещё не были самой целью. Они были лишь этапом на пути к ней. Возможно, что откровения его затяжного монолога той ночью переданы не с полной достоверностью, но намерения были ясны: все усилия направлены на столь многократно провозглашавшуюся революцию, и видов на её осуществление было больше, чем когда-либо раньше. Как каждый настоящий путчист, он считал, что с его приходом начинается новый день истории.

Характерно, что эту мысль он выразил в форме отрицания, заявив в те дни: «Мы – последние в ряду тех, кто делает историю Германии». [348]

Промежуточное рассуждение II:

Немецкая катастрофа или логика немецкого пути?

Театральная церемония с факельными шествиями, массовыми маршами и построениями, сопровождавшая приход Гитлера на пост канцлера, нисколько не соответствовала чисто конституционному значению события. Потому что, строго говоря, 30 января 1933 года не принесло с собой ничего, кроме смены правительства. И всё же общественность чувствовала, что назначение Гитлера канцлером было не сравнимо с формированием кабинетов прошлых лет. Вопреки всем хвастливым уверениям партнёров по коалиции из рядов дойч-националов, что они «будут держать австрийского художника-неудачника на поводке» [349], национал-социалисты с самого начала не скрывали своей решимости захватить всю полноту власти. Их целеустремлённая тактика и волна воодушевления, направленная умелой рукой режиссёра, создали притягательную силу нового начала, и это течение в короткое время захватило консервативные сферы и смыло их. Все потуги Папена и его окружения, тоже желавших вставить словечко, участвовать в торжествах и в управлении, были всего-навсего попыткой задыхающегося бегуна догнать ушедшего вперёд соперника. Ни численный перевес в кабинете, ни влияние на рейхспрезидента, на экономику, армию и чиновничество не могли скрыть того обстоятельства, что наступило время их соперника.