Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»? - Кычанов Евгений (читаем книги онлайн TXT) 📗

Чингис-хан был, безусловно, властолюбив. «Воля к власти, – пишет П. Рачневский, – преобладающая черта в характере Чингис-хана» [Рачневский, с. 140]. Хотя он во многом был обязан Ван-хану, это не помешало ему на пути к утверждению власти над Монголией погубить и улус Ван-хана, и его самого. Ван-хан, Чжамуха, Хучар не раз были его союзниками, но «мог ли он оставить их в живых, – задается вопросом П. Рачневский, – если видел в них соперников, вставших на пути его власти? Чингис полагал, что он всегда прав, призван к этому высшими силами» [там же, с. 141].

Эта убежденность как идеологическая основа монгольской державы стала как бы составной частью личности Чингис-хана; он был одержим этой верой, и, судя по всему, вполне искренне. Чингис верил или, точнее, с какого-то неясного для нас момента поверил, что власть над всем миром, именно над всем миром, дарована ему Вечным Небом. Все, кто не принимал эту доктрину, считались «булга ирген» – «мятежниками». Они выступали против социального порядка, установленного высшими силами. Война против «мятежников» была не только морально оправданной, но и необходимой. Хан получал от Вечного Неба силу – «кючу» и защиту – «ихе-экдэ». Благодать императора называлась «су», отсюда прилагательное «суту», «сутай» – «счастливый».

Многие исследователи не сомневаются в том, что идея ка-ганахана, избранного Небом или поставленного по воле Неба, испытала сильное влияние китайской концепции сына Неба. Чингис к концу жизни хорошо знал китайскую концепцию власти. Он, например, считал, что поражение Цзинь в войне с ним было предопределено Небом, покаравшим цзиньских государей за дурное поведение. Чан Чунь, объясняя свое учение Чингис-хану в 1222 г., говорил, что государи – это небесные существа, направленные Небом жить среди людей, и им предназначено вернуться на Небо. Елюй Чуцай, вручая в 1222 г. Чингис-хану составленный им календарь для монгольского государства, развивал идею о том, что только благодаря воле Неба Чингис-хан завоевал империю, столь великое дело не могло быть совершено силами обыкновенного человека. Почти все исследователи сходятся в том, что Чингис-хан уверовал в свое право завоевать Поднебесную, т. е. весь доступный и известный ему мир [53].

Его потомки и старались выполнить эту задачу. По мнению П. Рачневского, монгольская доктрина универсальной монархии отличалась от китайской тем, что целью китайской было подчинение покоренных китайской культуре, целью же монгольской – только завоевание. Можно согласиться с П. Рачневским и в том, что Чингис-хан не был врагом культуры вообще, его отличал сугубо практический подход к достижениям культуры. Он ценил письменность и ввел ее для нужд государства, так же как ремесло и продукты ремесла. Безжалостно уничтожалось лишь то, что в тот момент он и его окружение признавали для себя бесполезным. И многое в культуре народов было погублено безвозвратно.

Джувейни писал: «Всевышний отличил Чингис-хана умом и рассудком». Безусловно, Чингис-хан был не только кровавый завоеватель, но и выдающийся государственный деятель. Он создал монгольское государство, использовав традиционные для Центральной Азии формы и придав им определенный монгольский колорит. Он заимствовал все, что счел нужным, от соседей. Гонцы и правители с пайц-зой, ямская служба, строгое административное деление и прикрепление населения к месту работы и месту жительства – все это было введено при Чингис-хане. Яса гласила: «Никто да не уходит из своей тысячи, сотни или десятка, где он был сосчитан. Иначе да будет казнен он сам и начальник той (другой) части, который его принял» [О составе Великой Ясы, с. 54]. Гвардия и рекрутируемые из гвардии чиновники центрального аппарата управления великолепно справлялись со своими обязанностями. Возможно, никогда ни до ни после кочевые формы государственности не были так отточены, так совершенны, как в улусе Чингис-хана. Он если не создал лично, то освятил своим именем Ясу, которую Г.В. Вернадский, ее исследователь, считал «не кодифицированием норм обычного права», а «созданием новых норм права в соответствии с нуждами новой империи» [там же, с. 33].

«Положил он для каждого обстоятельства правило и для каждой вины установил кару, а как у племен татарских не было письма, повелел он, чтобы люди из уйгуров научили письму монгольских детей и те ясу и приказы записали они на свитки, и называются они Великой книгой Ясы. Лежит она в казне доверенных царевичей, и в какое время станет хан на трон садиться, или посадит на конь войско великое, или соберутся царевичи и станут советоваться о делах царства и их устроении – те свитки приносят и по ним кладут основу дел; построение ли войска или разрушение стран и городов по тому порядку выполняют» [там же, с. 49].

Чингис-хан был шаманист, он верил в колдовство, гадания, приметы. Он соприкасался с мировыми религиями – христианством, исламом, буддизмом, видимо, выслушал основы даосизма, но судя по всему, никакого особого интереса ни к одной из этих религий не проявил. Его вера, комплекс тех верований, который был присущ монголам его эпохи, можно условно назвать тэнгризмом, в широком смысле – поклонением Небу как верховному божеству и творцу всего сущего. Это был глубоко азиатский культ, присущий древним китайцам, тибетцам, всем кочевым государствам – предшественникам империи Чингис-хана. Культ Неба предполагал и культ Земли, но земля играла подчиненную роль. Во всяком случае, в эпоху Чингис-хана больше апеллировали к Небу, чем к Земле. Наличие «своей веры» делало Чингис-хана и его подданных – монголов достаточно безразличными к другим религиям. Отсюда веротерпимость монголов, в чем-то способствовавшая их воинским успехам.

Надо сказать, что у тех авторов, которые профессионально писали последние пятнадцать лет о Чингис-хане, есть любопытные и заслуживающие внимания характеристики личности Чингис-хана. Нам кажется, что было бы справедливо ознакомить с ними нашего читателя.

Итак, слово Л. Гамбису: «Он был человеком своей эпохи и был помечен той грубой средой, в которой он жил. В этом следует искать причины его безразличия к принесению в жертву человеческих жизней, поэтому он обладал мало развитой чувствительностью. Свои юные годы он начал с убийства своего сводного брата, который мог бы оспаривать его власть главы семьи. Без всяких колебаний он отбрасывал все то, что становилось на пути его безмерного честолюбия, потому что по сути своей он был холодный и расчетливый политик, который терпеливо действовал так, как будто право на его стороне. С чрезвычайной выдержкой он добивался реализации своих проектов, старался завершить дело так, чтобы не оставлять врага позади себя. Он не прощал измены данному слову. Однако сам действовал изворотливо и всегда хотел бы оставить право за собой, полагая, что его действиям покровительствует божественное начало. И терпел только тех, кто признавал его авторитет. Так же безжалостен он был, когда мстил за оскорбление и отвечал на вероломство. Молодым он вынужден был долгие годы ждать случая утвердить себя; когда он состарился, он всегда действовал быстро и реализовал огромные замыслы за короткое время. Он постоянно был осторожен и не искал приключений. Он был воздержан во всем, хотя и имел страсть к женщинам и крепким напиткам; он был щедр и всегда вознаграждал тех, кто заслужил. Он вершил великие дела и полностью наслаждался жизнью, ее спокойной радостью, без необузданных страстей, не думая о каком-то ее смысле. Он никогда не отправлялся в поход, не взяв с собой одной из своих жен…Он интересовался мыслями завоеванных людей, не отдавая предпочтения тем или другим, считая, что все правила морали хороши, и не считая, что какие-то из них лучше. Прежде всего он был практиком и великим организатором. Все в его жизни было распределено, даже в самые трудные минуты он никогда не терял спокойствия. Он умел связать людей со своей судьбой, и когда они начинали служить ему, они не хотели иметь другого господина. Таковы причины его успеха и его величия. Никогда ни один человек не достигал такой степени могущества, без всякого тщеславия» [Гамбис, с. 126–127]. Это писал француз, легко, изящно, не забыв про женщин и вино.