Моцарт - Брион Марсель (прочитать книгу .txt) 📗
Да Понте не имел больше шансов на сотрудничество ни с Гаццанигой, ни с Сальери. Когда, наконец, к нему пришел успех с Burbero Мартина, ему захотелось сделать что-то значительное. Опять с Мартином-и-Солером?.. Это его не соблазняло: испанец был очень талантлив, но ему недоставало гениальности. Он был любимцем императора, однако так и не написал грандиозной оперы, с которой аббат рассчитывал связать свое имя. Тогда он подумал о Моцарте, который, по его мнению, был наряду с Мартином единственным маэстро, действительно достойным этого звания. Позднее он припишет себе заслугу открытия Моцарта и раскрытия его для публики. «Хотя Вольфганг Моцарт, быть может, и одарен от природы музыкальным гением, вероятно, превосходящим всех мировых композиторов прошлого, настоящего и будущего, он пока еще не смог проявить, во всей полноте этот божественный гений в Вене из-за интриг своих врагов. Он оставался там безвестным и непризнанным, подобно драгоценному камню, который таит в чреве земли секрет своего великолепия. Я всегда с воодушевлением и не без гордости думаю о том, что во многом благодаря моим настойчивости и энергии Европа и весь мир наконец открыли для себя музыкальные сочинения этого несравненною гения. Мои несправедливые завистливые конкуренты, журналисты и биографы Моцарта никогда не согласятся с тем, чтобы отдать эту славу какому-то итальянцу, но вся Вена, все те, кто знал Моцарта и меня в Германии, Богемии и Саксонии, вся его семья и особенно сам барон Ветцлар, его восторженный поклонник, в чьем доме родилась первая искра этого божественного пламени, могут засвидетельствовать истинность того, что я здесь говорю… И я прошу вас, месье Ветцлар, вас, господин барон, только что продемонстрировавшего мне доказательства вашей верности и доброй памяти, вас, любившего и ценившего этого данного нам самим Небесным Провидением человека, вас, кому по справедливости принадлежит доля его славы, ставшей еще более громкой и священной благодаря той зависти, которая лишь утверждает ее, и нашему веку, который единодушно ее подтвердил сразу же после его смерти, прошу вас быть свидетелем моей причастности к его славе ради потомства». Да Понте действительно мог наблюдать, как росла слава Моцарта, потому что умер почти через полвека после смерти музыканта, слава, к которой причастен и он благодаря трем своим знаменитым либретто: Свадьбе Фигаро, Так поступают все и Дон Жуану. Сам Моцарт не считал, что чем-то обязан этому венецианцу. Он имел обыкновение полагать, что текст достаточно хорош, когда звучание музыки согласуется со словами. Рихард Вагнер упрекал его в беззаботном отношении к художественным достоинствам либретто, забывая о том, что слишком яркий поэтический текст обрек бы музыку на второстепенную роль, тогда как Вольфганг не мог этого допустить. Он писал отцу 13 октября 1781 года по поводу текста Штефани для Похищения из сераля: «В опере абсолютно необходимо, чтобы поэзия была послушной дочерью музыки». И он доказывает это на примере итальянских опер-буфф: если они нравятся повсюду, говорит он, «со всем тем, что является в либретто просто жалким, и даже в Париже, чему я сам был свидетелем, так это потому, что в них безраздельно царит музыка, и как только она начинает звучать, обо всем остальном сразу же забывают».
Для того чтобы получить это абсолютное совпадение, текст должен жертвовать собою ради музыки; нужно, чтобы по указаниям музыканта автор текста послушно вносил исправления столько раз и в таком объеме, в каком это будет необходимо. Переписка Рихарда Штрауса и Гуго фон Гофмансталя показывает, до какой степени поэт был гибок и терпелив, с каким старанием он выполнял советы маэстро и с какой готовностью стремился удовлетворить его требования. Гений Гофмансталя не становился менее великим от необходимости склоняться перед неизбежными условиями «жанра», с которым он под руководством Штрауса познакомился столь глубоко, что в своих последних произведениях думал о музыке прежде, чем о поэзии. Сравнить прозаический текст Женщины без тени с либретто в стихах, написанное для Штрауса поэтом, значит показать, до какой степени он проник в самую суть эстетики оперы и насколько естественно приспосабливал к ней свою мысль, свой ритм и сам выбор слов. Из их переписки видно, как на опыте проб и ошибок рождались некоторые фрагменты. Что касается Моцарта, нам неизвестно, какие именно изменения он внес в первоначальный текст, чтобы сделать его совершенно адекватным музыке. Такие люди, как Штефани, Да Понте, Шиканедер, сознававшие, что лучшим служением искусству является совместная работа над ним, отбрасывали в сторону свое авторское тщеславие и работали, над текстом так, чтобы композитор остался им доволен. Моцарт не требовал, чтобы либретто было поэтическим шедевром, — зачем, если после бесконечных доработок мало что может остаться от его первоначальной формы! — он добивался главного: чтобы либретто было достаточно пластичным для органичного соединения с музыкой. И пусть на афише «поэт» пишет свое имя крупными буквами, оставляя мелкие для композитора, в действительности он — лишь элемент, разумеется, не пассивный, но отрекающийся от всякой самостоятельности, от всякой независимости.
На всем протяжении работы с Моцартом Да Понте пользовался большой популярностью, которая, однако, пошла на убыль, когда в 1788 году венский Итальянский театр был закрыт. Аббат считал, что император Иосиф II пошел на эту меру по настоянию своей любовницы, Селесты Кольтеллини, действительной же причиной была война с турками, которая, мобилизовав все силы и средства Австрии, отодвинула на задний план все, что имело отношение к развлечениям. Тогда Да Понте создал свою труппу и продолжал ставить оперы, и все шло хорошо, однако он имел неосторожность воспылать страстью к одной из певиц своей труппы, Адриане Габриелли дель Бене, по прозвищу Феррарезе. Она весьма талантливо играла графиню в Свадьбе Фигаро и Фьордилиджи в Так поступают все; голос у нее был восхитительный, она была очень красива, и понятно, что Да Понте был от нее без ума. Над аббатом посмеивалась вся Вена, но более серьезным оказалось то, что, вовлеченный в интриги, на которые Габриелли была большой искусницей, он нажил себе много врагов.
Пока был жив его покровитель Иосиф II, Да Понте боролся с этой стихией, но смерть императора в 1790 году оставила его беспомощным против козней мстительных врагов. Строгий Леопольд II косо смотрел на скандалы вокруг певицы и поэта. Несмотря на кантаты, которые Да Понте написал в честь нового монарха, тот запретил пускать его во дворец и даже в театр. Да Понте послал монарху пылкое прошение, в котором попросил аудиенции для снятия обвинений, возведенных на него клеветниками; возможно, он преуспел бы в этом, если бы в то же самое время не писал памфлетов… против императора, да таких оскорбительных, что его венецианский друг Дзагури, в чьи руки попали эти пасквили, имел все основания заключить, что Юпитер лишает ума того, кого хочет погубить. «Я прочел эти стихи Да Понте, — пишет он Казанове. — В нем сидит и всегда будет сидеть гложущий червь, пожирающий все корни его удачи. Едва прочитав это, я воскликнул: «Как это отвратительно! Это уж слишком!» Он не достоин ничего другого, кроме презрения. Существуют вещи, которые даже не раздражают, слишком они чрезмерны». В ответ Леопольд II приказал Да Понте покинуть Вену.
И вот аббат снова в пути, без денег, озлобленный, мечтающий о реванше. Прекрасная певица, которая вовсе не собиралась делить с ним немилость и ссылку, его покинула. Он одинок, беден и вынужден в сорок лет начинать жизнь сначала. Он ищет пристанища в Триесте, который выглядит для него «убежищем опальных», но австрийская полиция обнаруживает его и намеревается оттуда прогнать, но тут, на его счастье, губернатор города граф Бригидо берет его под защиту. И вот он снова на плаву благодаря способностям к интриге, а также той врожденной беспечности, которая сослужила ему такую хорошую службу в трудные моменты жизни. Триестский театр ставит трагедию, которую он написал о графе Уорвике; он заводит себе друзей в светском обществе и покоряет сердце юной англичанки Нэнси Краль, дочери часовщика-ювелира. Он, священник, женится на ней, и притом, говорят, в синагоге, потому что родители его возлюбленной евреи. К сожалению, состояние ее отца, на которое он, естественно, рассчитывал, оказалось всего лишь приманкой. Сами того не зная, они разыграли сцену из оперы-буфф, и оба, часовщик и его зять, оказались одураченными. Часовщик рассчитывал на деньги Да Понте, чтобы поправить свои пошатнувшиеся торговые дела, в то время как у Да Понте на все про все оставалось пять пиастров. Когда истина наконец всплыла наружу, ювелир скромно удалился, и молодая пара оказалась чуть ли не нищей в городе, где уважают лишь богатство и коммерсантов, выполняющих свои обязательства.
