Таллинский дневник - Михайловский Николай Григорьевич (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Пусть знают! И бойцам хотелось, чтобы о них знали не для того, чтобы прославиться, остаться в истории — нет! Никто из них не думал о славе. Пусть знают — это для того, чтобы и другие стояли насмерть. Пусть знают, что смерть на поле брани, смерть за Родину — не страшна! Так понимали тогда эти слова. Но прошло время, и смысл слов тоже изменился. Во всяком случае, для меня. Пусть люди знают! — это для меня как бы приказ. Приказ, пришедший оттуда. И не отмененный до сих пор.
Да, эти молодые люди знают о сражениях на их земле. Отцы рассказывали, как трудно было пахать в первые послевоенные годы, — очень много железа в земле! Осколки, гильзы снарядов, каски, перекореженное, проржавевшее, мертвое железо войны… Оно все еще пыталось помешать жизни. А куда оно делось потом? Вывезли? Нет, этого никто не помнит. Просто оно как-то само собою исчезло, это железо войны. Ему не место было здесь, и земля сама забрала его в себя. Земля, которую каждую весну так бережно распахивают эти молодые люди, земля, снова ставшая землей, а не местом для укрытия, земля, переданная сегодняшним людям бойцами батареи старшего лейтенанта Букоткина.
Молодые люди провожают меня и, можно сказать, передают с рук на руки другим ребятам. «Очень удачно, что вы здесь! Вы можете оказать большую помощь! Это наши молодые скульпторы и архитекторы, они соорудили памятник защитникам островов. Хотите посмотреть? А может быть, вы нам подскажете еще что-то важное, как увековечить память погибших. Ведь у нас вон какой простор, места хватает. Важно, чтобы наши памятники вписывались в пейзаж!»
Что же, жизнь идет, и памятники действительно должны вписываться в пейзаж… Но счастье, что они не стали привычной деталью пейзажа. Я убеждался в этом сам, видел, что памятные обелиски обладают притягательной силой. Дети приносят цветы, стоят со строгими лицами в караулах возле памятников…
Но память народа шире: сотни людей плывут на остров Эзель и Даго, добираются до самой крайней оконечности его — полуострова Тахкуна. Там перед войной были установлены две дальнобойные береговые батареи, которые вместе с батареями полуострова Ханко перекрывали огнем вход в Финский залив. Батарейцы топили корабли, рвавшиеся в глубь залива — к Кронштадту и Ленинграду. Немцы бросали сюда десант за десантом, а на пятый и шестой день обороны острова подтянули артиллерию и начали штурм последнего рубежа обороны. Военный совет флота принял решение эвакуировать защитников острова на Ханко, но спасти удалось лишь немногих… В 1949 году эстонские рыбаки выловили бутылку с письмом защитников острова Даго. Вот оно, это письмо: «Товарищи краснофлотцы! Мы, моряки Балтийского флота, находящиеся на острове Даго, в этот грозный час клянемся нашему правительству и партии, что мы лучше все погибнем до единого, чем сдадим наш остров. Мы докажем всему миру, что советские моряки умеют умирать с честью, выполнив свой долг перед Родиной. Прощайте, товарищи! Мстите фашистским извергам за нашу смерть! По поручению товарищей подписали Курочкин. Орлов. Конкин»…
Я сам видел живые цветы на руинах взорванных батарей, видел людей, ощупывающих руками шрамы на камнях маяка, — что ощущают люди, трогающие руками эти страшные шрамы — следы снарядов, осколков, еще не стертые временем. Становятся ли они ближе защитникам острова, ощущают ли смертельное дыхание страшной битвы, разыгравшейся здесь? Я верю, что это так. И пусть не всем известно, что последние защитники Даго отбивались от немцев, уже стоя по грудь в воде, и гибли в волнах родного им Балтийского моря, пусть не знают имени матроса Николая Чижа, прыгнувшего с сорокаметрового маяка вниз, на камни, предпочтя смерть фашистскому плену, но сотни и сотни людей приводит сюда память сердца и потребность поклониться павшим героям…
Мне редко приходилось бывать на островах Моонзундского архипелага во время войны и чаще после победы. Последняя поездка была связана с Иваном Георгиевичем Святовым. Он написал мне письмо, приглашая совершить поездку вместе. Это была бы большая удача — контр-адмирал И. Г. Святов в октябре-ноябре 1944 года командовал штабом операций на море, был прекрасным тактиком и великолепным рассказчиком. Факты, цифры, имена, невероятные, поразительные детали, придумать которые не в силах ни один романист, хранились в его памяти… Я пишу «был», потому что совсем недавно, когда собиралась эта книга, пришло ко мне печальное известие, что адмирала Святова не стало. Я читал все его статьи, знаю, что он написал книгу, но кто расскажет о нем самом — бесстрашном человеке, которого моряки окрестили «морской Чапай»? И поверьте мне, не только за «чапаевские» усы. Вокруг его имени ходили легенды, рассказывали поразительные истории о дерзких походах под командой «морского Чапая». Сам он только посмеивался в усы, рассказывать о себе не любил, а когда не в меру любопытные корреспонденты становились слишком уж назойливы, мог отбрить «прилипалу». И к славе боевого командира присоединялась слава человека, владеющего острым словом. А на флоте это ценилось весьма и весьма.
Не сомневаюсь, что многие напишут еще о И. Г. Святове. Я же вспоминаю сейчас эпизод, вошедший в историю военно-морского флота как образец ведения боя. И. Г. Святов держал тогда флаг на эскадренном миноносце «Стерегущий», находившемся в Рижском заливе. Эсминец был на боевом дежурстве, как говорил Святов, «на свободной охоте»: немецкие конвои пытались прорываться через Ирбенский пролив к Риге, на помощь своим с войсками, боеприпасами, продовольствием. Погода была неважная, видимость плохая, залив окутывала плотная туманная дымка. И только к вечеру развиднелось, туман растаял, сразу открыв дымы на горизонте. Немецкий конвой! Воспользовавшись туманом, немцы проползли в залив и теперь торопились к устью Даугавы, считая, что смертельная опасность их миновала, — до Риги было уже рукой подать. Дальномерщики доложили дистанцию — сто десять кабельтовых. Но у эсминца хороший ход, можно попытаться выйти на дистанцию артиллерийской атаки. Правда, конвой находился уже под прикрытием береговых батарей противника… Но не зря решительность и дерзость «морского Чапая» были известны всему флоту. Святов принял решение преследовать и настичь конвой. Через короткое время последовала команда, и эсминец содрогнулся от залпа орудий главного калибра. Четыре залпа — и несколько транспортов запылали у самого входа в устье Даугавы. Снова залпы эсминца, и транспорты начинают тонуть. Но ударили береговые батареи, эсминцу пришлось маневрировать, продолжая обстрел конвоя. И тут из-под прикрытия тумана, все еще державшегося около берега, появились немецкие торпедные катера. «Продолжать огонь по транспортам! — ответил Святов на доклад командира эсминца капитан-лейтенанта Е. П. Збрицкого. Пусть катера выйдут на исходную позицию для атаки, сократят дистанцию, тогда ставь огневую завесу!» Огневая завеса, поставленная эсминцем, оказалась удачной — два катера были разнесены в щепы, лишь огненные шары, охваченные черным дымом, заплясали по воде. Оставшиеся два легли на обратный курс и исчезли в тумане.
Были не одни победы. Бывали трагические ситуации.
Особенно в сорок первом году, когда однажды корабли под командованием Святова попали на минное поле, подорвались. И тогда по приказу Святова сняли моряков, а корабли, которые невозможно было спасти, расстреляли своими снарядами. Несмотря на трагизм положения это было единственно правильное решение. Правда, к «морскому Чапаю» тогда прибавилось «Иван-топитель». Но вскоре это было забыто, и Святов, всегда неудержимо рвавшийся в бой, остался славен своими делами.
Разумеется, кроме подвигов, была у Святова и каждодневная тяжелая морская работа. И, может быть, тысячи спасенных моряков не знают, что в памятные балтийцам августовские дни отступления из Таллина именно корабли Ивана Георгиевича, бывшего тогда морским начальством на острове Гогланд, круглосуточно находились в море, спасая моряков, доставляя их на Гогланд.
Спустя три года, вернувшись «на круги своя», в акваторию так хорошо знакомого ему Рижского залива, Святов снова «командовал морем», приняв на себя всю ответственность за высадку десантов на острова, переброску войск и техники. У него не было штаба в обычном понимании — под рукой несколько офицеров, да и время не позволяло тщательно, как на учениях, прорабатывать разные варианты. Я помню Ивана Георгиевича на пирсе местечка Виртсу. Сюда подтягивались войска 8-й армии генерал-лейтенанта Старикова и воины Эстонского стрелкового корпуса под командованием генерал-лейтенанта Пэрна.
