Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала - Глейзер Владимир (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
— А что еще, кроме блядства, такому справному мужику за границей делать. Но где же Буся?
Доктор Горфинкель вплыл в палату точно в таком же ресторанном сопровождении: две длинноногих ассистентки, строгая старшая сестра и стайка поварят, тьфу, докторят-студентов. Все белоснежные и накрахмаленные, что на фоне облезлых стен, ржавых шконок и жалких пациентов выглядело довольно вызывающе. Кратко описав по тетрадке Бенгальского, Кукушкина и Ватрушкина, доктор подошел к новичку.
— Классический перелом лодыжки правой ноги. Рекомендована операция, — важно произнес колпаконосный гуру. — Жалобы у больного есть? — обратился он ко мне в третьем лице.
— А где расположена эта лодыжка и существует какая-либо имманентная или семантическая связь ее с яйцебедренным суставом? Мне кажется, профессор (пошутил я), что ваши дежуранты переборщили с больничными запасами гипса и марли, и бревно, натирающее мне детородные органы, следует укоротить до полена.
Студенты обмерли от бурного потока интеллигентных терминов, извергающихся из абсолютно помойной рожи. Но доктор Горфинкель был непреклонен в своих кровожадных планах. Думаю, что это была еще и месть политруку Львовской за простынки.
— Принесите медицинскую ножовку, Марьиванна, — обратился он к нарочито чопорной сестре. — В нашей клинике, больной, нет средств на дополнительные услуги слесаря. Поэтому, если желаете, можете выше колена срезать гипс самостоятельно. Слава Богу, рук вы себе, как больной Кукушкин, не переломали.
Я спокойно дождался специнструмента, вынул из-под гипса заначенную пятерку, протянул ее шутнику и сказал:
— Именем партийной организации Первой Советской больницы, ты либо за пять рублей отыщешь слесаря или плотника, либо отпилишь мне полено до колена сам.
— Вот, товарищи студенты, какой нынче больной пошел! — попробовал сыграть на публику доктор Горфинкель и начал нежно проталкивать стайку к двери.
Чутье у провокатора было отменное. Но ножовку, ножовку-то он у меня не взял! Это у пролетариата оружие — булыжник, а у психопата — все остальное!
— Ложись, лепилы! — Вспомнив подходящий синоним слова «медработник» из глосссария доктора Львовской и изображая припадочного, заорал я и запустил бумерангом сверкающее зубастое полотно в бреющий полет над гнездом Кукушкина.
Белые по-пластунски ретировались под натиском психической атаки краснорожего.
Я понял, что нахожусь далеко не в безоблачном медраю доктора Кузнецова и за жизнь следует бороться ежеминутно. Вечером при помощи шныря Бенгальского мы втроем (без Ватрушкина) надрались на чудом сэкономленную пятерку.
Утром пришел пьяненький слесарь-сантехник и без лишних слов аккуратно отпилил мне ножовкой по металлу лишний гипс. Испанский сапог превратился в модельный. Я умиротворенно почесал крапчатые яйца. До самого вечера на Западном фронте было без перемен.
Доктор Горфинкель пошел в мединститут с твердым убеждением, что познания, вынесенные им из кружка «Умелые руки» городского Дворца пионеров, замешанные на неистребимой страсти к изобретательству трехколесных велосипедов, не могут не стать новым словом и делом в отечественной медицине. Поэтому старинных органолептических способов вправления костей он не признавал, считая, что если что-то сломалось, ЭТО нужно разобрать, отмочить в керосине и собрать заново по соответствующему чертежу. В случае с моей лодыжкой — по картинке в анатомическом атласе. Новодел туго обтягивают кожей, стягивают болтами и хомутами, и будь здоров, Иван Петров!
Я бился с адептом медицинской инженерии отчаянно, пока не использовал четкую формулу доктора Львовской:
— Если ты уложишь меня под себя на операционный стол, тебе писец, Иосиф!
На другой день тихо пришел неизвестный доктор Стариков, закатил глазки к потолку и за пять минут нежными пальчиками поставил все отвалившиеся кусочки внутри лодыжки на место без предварительного вскрытия.
Это надо было отметить! Но как всегда бывает в пьющей компании — не на что.
Мрачный Кукушкин, если бы его не уберег похожий на него Господь-Сын, обломив двойнику вовремя руки, давно бы сидел в тюрьме за вскрытие сейфов. Хотя и в данном эпизоде ему грозила ходка «за паровоза».
— В запертой на амбарный замок тумбочке в углу, — пробурчал орел-стервятник, — сестра-хозяйка прячет краденый спирт.
В три руки мы с Бенгальским отодвинули тяжелую тумбочку, перочинным ножичком отвернули шурупы задней стенки и стали обладателями двух флаконов чистейшего медицинского спирта общей емкостью четыреста граммов. Так я стал «медвежатником».
Напоенный и накормленный с рук «паровоз» Кукушкин уже мирно посапывал, когда остальные члены преступной группы, войдя в раж, ухайдакали остатки, спели майору Ватрушкину боевую колыбельную песню «Темная ночь» и улеглись почивать и скандал ожидать.
Однако заслуженного наказания мерзкое преступление не повлекло. Старшая сестра-хозяйка, понимая прекрасно, что взлом совершили местные полтора вора, приговор вынесла совершенно неповинным жертвам переломов и увечий:
— Пока не соберу добро заново, всему отделению жопы перед уколом ржавой водопроводной водой протирать будут!
Так что вышел я вскорости на свободу с нечистой совестью, но на многие годы вперед лучшим другом доктора Горфинкеля, профессионально победить которого было совершенно невозможно, а общаться вне медицины — вполне, и не без удовольствия. Настоящая мужская дружба, закаленная в боях!
Руки я ломал, как истеричка, раз пять или шесть: поскользнувшись в новой обувке на паркете в страстном танго с прекрасной дамой, бухнувшись в полнейшей темноте в выгребную яму на своей же даче, не удержав домкрат под падающим на бок автомобилем и т. д., и т. п. А оставшуюся ногу я смертельно ранил в бою.
Мы культурно выпивали с единомышленниками в кооперативном подземном гараже своего дома, когда туда зачем-то спустился наш сосед с третьего этажа литовец Альфред. Он был не один, а с возбужденным винно-водочными парами абреком северокавказской наружности.
Повод для ссоры был крайне убедительным: мы под аккомпанемент барабанного боя на перевернутом ведре в исполнении первой скрипки филармонического оркестра маэстро Кузьмина (тогда еще не народного артиста, а простого «засраку» — заслуженного работника культуры) на два голоса с тогда еще не ректором консерватории, а рядовым профессором по классу фортепьяно маэстро Шугомом орали на весь двор чудесные русские куплеты из «Саратовских страданий»:
Литовец же с эльбрусцем за полбутылки в грубой и неприемлемой форме заказывали «Сулико» на четыре голоса. Сначала мы вежливо указали, что это частный, хотя и кооперативный гараж, а не ресторан «Арагви», потом намекнули на высокие концертные ставки исполнителей. Но все оказалось бессмысленным. Резкое различие в музыкальных вкусах привело сначала к недружественной перепалке, а потом и к драке. Музыканты отбивались ногами: берегли гонорарообразующие конечности.
Из солидарности я тоже провел носком ботинка прием бесконтактного каратэ по яйцам лица горской национальности. Прием оказался бесконтактным не по определению, а потому, что я просто промазал. Силой инерции я проделал сальто-мортале и угодил ногой в сливную решетку посреди разворотной площадки гаража. Решетка выдержала, толчковая нога — нет.
Так как по правилам подворотнего кулачного боя схватка продолжалась до первого увечья, оскорбленные действием пришельцы практически целыми покинули ристалище. Но еще долго из окна третьего этажа доносились отчаянные вопли абрека:
— Наших обычаев хромой гяур не знает: эльбрусца по паху ударить, что папаху отнять! Завтра кунаки, как снег, с Алтын-горы сойдут, разберутся!
