Президентский марафон - Ельцин Борис Николаевич (читать книги бесплатно полностью txt) 📗
Но в жизни война не бывает «виртуальной». Она вполне реальная, кровавая, с человеческими жертвами. Она развращает тех, кто её ведёт, — ибо приучает людей к диктату силы. Приучает их не задумываться над причинами того, что же происходит на самом деле.
А происходило, на мой взгляд, вот что.
Американцам было крайне необходимо любыми средствами стимулировать североатлантическую солидарность. Для них кризис послевоенных ценностей тоже являлся серьёзной угрозой, но совсем с другой стороны, в другой плоскости, чем для России. Они боялись набирающей силы европейской самостоятельности. Экономической, политической, нравственной.
Это моя личная версия событий. Я её никому не навязываю, просто предлагаю задуматься над этой стороной косовского кризиса.
Однако вернусь к событиям тех дней.
Вот фрагмент из текста моего заявления, опубликованного 25 марта 1999 года, сразу после начала бомбардировок: «… Фактически речь идёт о попытке НАТО вступить в XXI век в униформе мирового жандарма. Россия с этим никогда не согласится».
Одним политическим заявлением, конечно, дело не ограничилось.
Я понимал, что остановить эту войну можно только в случае одновременных и огромных усилий России на обоих фронтах — необходимо и давление на НАТО, и давление на Югославию.
Если же война продолжится дольше, чем месяц-два, Россия неминуемо будет втянута в конфликт. Грядёт новая «холодная война». Внутриполитическая стабильность у нас в стране после начала бомбардировок стала серьёзнейшим образом зависеть от ситуации на Балканах. Коммунисты и националисты пытались использовать балканскую карту, чтобы разрушить баланс политических сил в нашем обществе. «Теперь-то мы знаем настоящую цену Западу, — раздавались истеричные голоса. — Мы всегда говорили, предупреждали, что такое НАТО, что могут сотворить эти проклятые американцы! Сегодня Югославия, а завтра — Россия!»
И что дальше? Что будет, если этот процесс агрессивного антиамериканизма, антизападничества не удастся остановить?
Кризис в России ещё более обострит кризис в мире. Кризис доверия к власти мог привести к серьёзным внутриполитическим последствиям, и я в тот момент даже не исключал и возникновения массовых беспорядков, неконституционных действий. В конце концов, войны всегда провоцировали революции.
Именно это вызывало моё особенное раздражение: как они не понимают? Ведь это лидеры, с которыми мы встречались десятки раз! Многие из них называют меня своим другом. Неужели для них не очевидна простая вещь: бомбардировки, да что там — каждая выпущенная ракета, наносят удар не только по Югославии, но и косвенно — по России.
А у нас в Москве действительно наступили тревожные дни. У стен американского посольства бушевала толпа. В окна летели бутылки, камни. На стенах писали непристойности. Особняк на Садовом кольце находится в двух шагах от проезжей части. Охранная зона — три метра асфальта. Любая экстремистская выходка с применением оружия могла привести к непредсказуемым последствиям. В тот момент милиция задержала группу экстремистов, которые проезжали мимо американского посольства с приготовленным к стрельбе гранатомётом. Трудно себе сейчас представить последствия такого выстрела.
Парламент принимал резолюцию за резолюцией. Думские коммунисты вели активные переговоры с Милошевичем о создании военно-стратегического союза двух государств. Началась вербовка добровольцев для войны на стороне сербов. Политики всех мастей пытались набрать очки на косовском конфликте. Например, мэр Москвы Юрий Лужков прямо высказывал поддержку демонстрантам у посольства. Милиция в большей степени охраняла не посольство, а демонстрантов.
И хотя далеко не все общество занимало в те дни столь же яростно антинатовскую позицию, как красные депутаты в Думе, но в целом настроение у россиян было и вправду крайне тревожным, напряжённым. Люди принимали югославскую трагедию очень близко к сердцу.
Россиян волновала не только судьба сербов и Сербии. В каждой российской семье есть фронтовики, есть «дети войны», то есть дети, оставшиеся без отцов. Та война для нас очень близка, так уж мы воспитаны, что не воспринимаем её далёкой историей.
Поэтому любое обострение в Европе ощущаем как самый тревожный сигнал. Агрессия НАТО, какими бы благородными причинами она ни обосновывалась, для россиян психологически стала настоящим потрясением.
В Белграде выступали наши артисты, газеты и журналы были полны антиамериканских статей.
За несколько лет после 1991 года наше общество действительно стало другим. Новые отношения, новые ценности — демократические, порой наивно и безоглядно западнические — незаметно входили в быт и образ жизни каждого россиянина. Не все это приняли сразу, не все были довольны взаимопроникновением культур, идеологий, экономик, политических и духовных систем. Но постепенно ценой больших усилий наш народ начал понимать и принимать этот совершенно новый и непривычный для нас мир.
И вот из-за югославской войны в течение нескольких недель все это могло быть разрушено, окончательно и бесповоротно.
Примириться с этим я не мог.
Как я уже говорил, действовал по двум направлениям: давление на НАТО и давление на Милошевича. Нужно было остановить эту войну — во что бы то ни стало.
Между тем расчёт натовских стратегов и политиков явно срывался. Югославский народ консолидировался перед лицом внешнего врага. Югославская армия, не имевшая прикрытия с воздуха, но вполне боеспособная на земле, готова была к вторжению сухопутных войск, могла упорно сражаться на своей территории.
Россия активно искала мирный выход из кризиса. 14 апреля своим представителем по урегулированию ситуации в Югославии я назначил Виктора Степановича Черномырдина. Он провёл много десятков часов с Милошевичем — наедине и вместе с финским президентом Мартти Ахтисаари.
Мой выбор Черномырдина был, естественно, не случаен. Было сильное давление со стороны профессионалов-мидовцев, которые считали, что для такого рода переговоров необходим дипломат со стажем, высокого ранга, может быть, замминистра иностранных дел. Другие, напротив, говорили, что в связи с обострением отношений с Западом возглавить российскую миссию должен известный политик, которого там уважают. Например, активно советовали назначить Гайдара, который долго жил в Югославии вместе с отцом, корреспондентом «Правды». После долгих размышлений я остановил свой выбор на Черномырдине.
Я доверил Виктору Степановичу очень трудную миссию. Пожалуй, никакому другому политику я бы в тот момент её доверить не мог. У Черномырдина был огромный вес и авторитет как в Югославии, так и на Западе, в глазах американской политической элиты. Это уникальное сочетание давало ему возможность строить переговорную линию свободно, ориентируясь только на конечный результат: скорейшее прекращение военных действий.
Именно здесь Черномырдин проявил свои лучшие качества, качества старого политического бойца: выдержанность, гибкость, твёрдую волю к разумному компромиссу.
22 апреля мне позвонил Тони Блэр. Это был уже не первый наш разговор. Мы созванивались в третий или четвёртый раз с начала кризиса. У нас состоялась беседа, которая тоже очень показательна для тех дней.
Вот выдержки из стенограммы моего разговора с Тони Блэром. Я говорил:
"Убеждён, что НАТО делает большую ошибку, продолжая бомбить югославские территории. Последствия были неверно просчитаны. Вместо давления на Милошевича вы укрепили его позиции. Вместо решения гуманитарной проблемы сегодня мы имеем дело с подлинной гуманитарной катастрофой. Вместо переговорного процесса, для запуска которого Лондон сделал немало, мы имеем откат к военной конфронтации. Нас тревожат сообщения о планах проведения наземной операции альянса в Косово. Скажу прямо: это путь в пропасть.
…Тони, призываю тебя: найди силы остановить безумие. Это — европейская, а может быть, и мировая война. Милошевич не капитулирует. Если будут прекращены бомбёжки, откроется путь к восстановлению переговорного процесса между сербами и албанцами, Югославией и НАТО, включая США и Великобританию.
