Беседы - Агеев Александр Иванович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗

— Сейчас очень часто вспоминают события 90-летней давности — Февральскую и Октябрьскую революции, борьбу политических сил, имевшую место в этот переломный момент. Здесь прослеживаются определенные параллели с недавними событиями. Я имею в виду развал СССР и появление на карте мира новой России. Это не означает, что в истории есть какие-то рецепты, которые мы можем использовать буквально, но не видеть этих параллелей и не осмысливать их как некий опыт тоже было бы неправильно. Поэтому мы сегодня часто возвращаемся к таким фундаментальным поворотным моментам нашей истории, как, скажем, петровские преобразования, а также к социально-экономическому развитию России в XVII–XIX вв., которое было неравномерным. Это позволяет точнее проследить историческую тенденцию.

— Александр Иванович, Вы руководите музеем, в фондах которого находится около 4,5 млн единиц хранения, а в документальных фондах — около 15 млн листов. Что Вы считаете главным в своей работе?

— Наш музейный фонд составляет одну пятую часть Государственного музейного фонда России федерального подчинения.

— Это не считая исторических архивов?

— Не считая архивов. И каждый год фонд ГИМ получает от 5 до 15 тыс. предметов из самых разных источников. Наш музей традиционно проводит собственные археологические исследования — ежегодно мы организуем 12–13 экспедиций, которые работают в разных местах, в основном в европейской части России. Только наши археологи каждый год привозят несколько тысяч предметов.

Структура музейных коллекций — не столько тематическая, сколько предметно-вещевая: отдел тканей и костюма, отдел нумизматики, отдел керамики и стекла, отдел оружия и т. д. Так лучше с точки зрения условий сохранности предметов. Каждый отдел ведет комплектование своих коллекций, исходя из двух принципов. Один принцип — тематический, т. е. связь с историческими событиями, а второй — типологический, потому что наш музей — и в этом, может быть, его особенность — претендует на то, чтобы все формы материальной культуры так или иначе были документированы. До наступления XX в. следовать этому принципу было легко, но сегодня, в условиях массового производства и разнообразия предметов быта, непросто идти таким путем, да и нет необходимости. Сейчас документация на любую промышленную продукцию настолько детальна, что и сам предмет как таковой не обязателен. А вот бытовые предметы XVII, XVIII и даже XIX в. несут в себе массу такой информации, которую нельзя получить ни из каких других источников.

— Расскажите, пожалуйста, о том, как начинался Государственный исторический музей.

— Музей был учрежден по указанию Александра Второго, и тут же начали поступать первые коллекции. В частности, один из учредителей, граф Уваров, пожертвовал музею свою коллекцию. Перед Первой мировой войной в его фондах числилось уже 700 тыс. предметов. Это были дары крупных коллекционеров, меценатов. Знаменитый меценат Петр Иванович Щукин создал Музей русских древностей на Малой Грузинской, а затем весь его — 300 тыс. предметов — передал Историческому музею. В 1920-е гг., в период национализации известных частных собраний, фонды музея выросли еще на миллион с лишним единиц хранения. Очень большой прирост экспонатов имел место в XX в., когда музей проводил специализированные историко-бытовые экспедиции. В 1930-е гг. это были экспедиции на Русский Север, на Кавказ, в Поволжье и другие регионы страны. Тогда в крестьянском быту еще сохранялись многие артефакты традиционной культуры, и если бы музейщики их не собирали, они были бы утрачены. Наконец, во второй половине XX в. наши сотрудники собирали экспонаты, отражающие послевоенный период коммунистического строительства — такова была идеологическая установка. Экспедиции выезжали и в РСФСР, и в союзные республики на поиски материалов об экономическом, социальном, культурном развитии. Это были документы, фото- и киноматериалы и всякого рода предметы, связанные с отдельными людьми. В этот период экспозиция выросла примерно на миллион с лишним предметов. Одновременно работали наши археологические экспедиции, они привезли еще миллион предметов. Вот так сложилось огромное собрание, в котором почти полтора миллиона предметов археологии, около полутора миллионов предметов нумизматики и фалеристики — одна из самых богатых в мире коллекций. Сейчас на специализированных нумизматических аукционах, когда представляют какой-нибудь уникальный лот, говорят: подобные образцы есть только в Эрмитаже, в Историческом музее и музее Метрополитен в Нью-Йорке. Эти слова как нельзя лучше характеризуют полноту собрания Исторического музея.

У нас очень большая коллекция изобразительного искусства, особенно графики — порядка 300 тыс. листов, — большая коллекция тканей, одежды всех времен — около 400 тыс. предметов.

— Какая часть этих богатств находится в запасниках и какая выставлена на обозрение?

— Это не совсем корректная постановка вопроса. Если рассматривать Исторический музей как некое национальное хранилище образцов материальной и духовной культуры, то, как и книги в библиотеке, они не должны выставляться в залах. Да это и невозможно, потому что никаких залов не хватит. Поэтому у нас выставлено примерно 0,5 % экспонатов, даже чуть меньше. Экспозиция отвечает конкретной социальной задаче: дает возможность представить историю российского общества с древнейших времен до XX в. Другое дело, что сегодня, чтобы следовать современным тенденциям в музейном деле, нам необходимо новое здание. Дом, в котором расположен Исторический музей, был построен в 1883 г. Его интерьеры организованы в соответствии с принципом анфиладности музейной экспозиции. Сейчас требуется другое структурное построение экспозиции, но у нас нет возможности ее перестроить, и я не знаю, появится ли она когда-нибудь.

— Какова на данный момент ситуация со строительством музейного квартала?

— Музейный квартал призван решить несколько задач. Во-первых, нам нужно разработать, научно обосновать и обеспечить экспонатами экспозицию, посвященную XX в. Согласитесь, это не логично, если музейная экспозиция завершается эпохой Александра Третьего, когда мы живем уже в XXI в. Во-вторых, нам нужно расширять хранилища, что само по себе является очень сложной задачей.

— Не понес ли музей после революции какой-то заметной утраты?

— Утраты были, но незначительные. Они связаны не столько с хищениями, сколько с известным периодом продаж по указанию Наркомпроса, в ведении которого находилась музейная сеть.

— Луначарский?

— Да, Луначарский и его последователи. Это была в основном продажа антиквариата с целью получения средств для индустриализации — всего порядка 900 предметов из драгоценных металлов и драгоценных камней, т. е. ювелирных изделий. У нас, кстати, очень хорошая коллекция изделий из драгоценных металлов. Кроме того, были очень большие передачи из Исторического музея в другие музеи. Сейчас это звучит немножко странно, но тогда Наркомпрос, а несколько позже Министерство культуры считали своим долгом заниматься профилированием коллекций. Рассуждали так: если музей исторический, то зачем ему ценные художественные произведения. Мы сейчас проводим сверку, выявляем все акты передач. Пока полной картины нет, но уже ясно, что в другие музеи и, может быть, даже и в какие-то организации было передано несколько тысяч предметов. Правда, в результате подобных передач мы тоже кое-что приобрели. Например, саблю Наполеона, которая была подарена им графу Шувалову во время пребывания на Эльбе. Она участвовала в Гражданской войне, а потом попала в Музей вооруженных сил, посвященный истории Красной Армии, и оттуда как непрофильный экспонат была передана в Исторический музей. Таких примеров можно привести много. Знаменитая икона Владимирской Божьей матери была в Историческом музее, и от нас ее передали в Третьяковскую галерею. А «Обнаженная» Ренуара покинула коллекцию Петра Ивановича Щукина, подаренную Историческому музею, и оказалась в Музее изобразительных искусств имени Пушкина.