За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера - Зайцев Василий Григорьевич (лучшие книги без регистрации txt) 📗

На глазах у меня повязка, на голове целая корона бинтов. Ничего не вижу. Сколько прошло дней и ночей после того, как попал в эту мглу, трудно сказать. Ведь зрячий человек встречает каждый новый день с наступлением рассвета и расстается с ним в вечерних сумерках, а тут — сплошная, без малейших просветов, темнота. Вот и попробуй без привычки отсчитать, сколько дней и ночей лежишь, а точнее — летишь в эту бездонную глубь?..

Благо есть слух, обоняние, которые помогают осмысливать окружающее и отсчитывать не только дни, но даже часы. Это умение приходит не сразу, а лишь когда немного привыкнешь к слепоте. Не зря у слепых слух обостряется до того, что они по звуку измеряют расстояние. Говорят даже: зрячий слух. Я сам испытывал на себе это. Где-то на третьей или четвертой неделе пребывания в госпитале я, по снайперской привычке, мог почти безошибочно определить расстояние до собаки, которая лаяла на окраине села. Расстояние по прямой прицельной линии. Даже подумывал — по линии звука можно вести прицельный огонь. Смешно, конечно, но тогда я никак не мог смириться с тем, что слепота, может быть, навсегда разлучила меня со снайперкой.

Ощущения помогали угадывать, кто подходит к моей койке, — врач или друзья из соседней палаты. От белого халата веет свежестью, от солдатской одежды — плохо проветренным трюмом.

Чернота… Символ мракобесия, угнетения, насилия, цвет фашистского знамени. Говорят, у Гитлера чуть рыжеватые усы, но их рисуют черными, и он, гад, рад этому. Мрак на штандартах, мрак на лице. Самые ядовитые гадюки накапливают яд в темноте.

Так думал я про охватившую меня черноту.

Эта чернота лишила меня самого главного — возможности видеть врага и поражать его. Но я не хочу признавать и не признаю ее власть: память помогает мне видеть все, что было перед моими глазами до того, как огонь ударил в лицо.

Выполняя задачу командира дивизии Николая Филипповича Батюка — сорвать атаку противника на позиции правофлангового полка, — наша группа снайперов применила неожиданную для врага тактику. Заранее зная направление атаки, мы решили взять под прицел в первую очередь командные и наблюдательные пункты противника. Тринадцать снайперских винтовок, тринадцать пар глаз, вооруженных оптическими прицелами, взяли под контроль с разных точек наиболее привлекательные для рекогносцировки пункты в глубине боевых порядков противника. Групповая охота. Смысл ее заключался в том, чтобы еще до начала наступления обезглавить роты и батальоны противника. Расчет был прост: выйдут гитлеровские офицеры на последний осмотр полосы наступления — посылай им положенную долю свинца. Выскочил какой-то храбрец вперед, чтобы увлечь за собой солдат, — не медли, прошивай ему голову! Обозначился где-то успех противника — поворачивай все тринадцать снайперок в ту сторону и срезай сначала офицеров, а потом кого придется, чтоб никому неповадно было перешагивать этот рубеж, чтоб знали: здесь — только смерть

Короче говоря, групповой снайперский огонь рассеянного и концентрированного веера — так это называлось у нас — ослеплял командные пункты врага и пресекал развитие его успеха в самом начале.

Наш план удался, как говорится, по всем статьям. С рассветом, перед началом наступления, на командных и наблюдательных пунктах противника заблестели окуляры биноклей, замелькали кокарды и каски Немецкие офицеры вглядывались в нашу сторону. Но они не учли, что на фоне уходящей мглы превращаются в блестящие мишени. В общем, еще до начала атаки я израсходовал две обоймы, Николай Куликов — две, Виктор Медведев — три; остальные тоже не зевали.

Но атака все же началась. Кто-то с далекого командного пункта, до которого не доставали наши пули, гнал немецких солдат на гибель. Наши пулеметчики, стрелки, артиллеристы отрезали им пути отхода, прижали к земле. Мне даже показалось, что они ждут лишь момента, чтобы поднять руки. И тут черт дернул меня отличиться в захвате пленных. «Черт» — это тот самый боевой азарт, который порой затмевает разум…

Выскочил я из своей стрелковой ячейки, дал желтую ракету — сигнал своим: «переносить огонь вглубь» — и бегу туда, где, казалось, ждут нас, чтобы сдаться в плен, немецкие солдаты. Бегу, размахиваю руками, дескать, вот я, идите ко мне с поднятыми руками! Действительно, поднялось несколько немцев. И в этот момент зарычал «ишак» — немецкий шестиствольный миномет. По своим, гады, дали залп осколочными шестипудовыми минами. Одна из этих «дур» летела прямо на меня. Я видел, как она переворачивалась в воздухе. Кто бы мог подумать, что, немецкие минометчики будут бить по своим пехотинцам! А я даже не хотел припадать к земле, чтобы не уронить себя перед немцами. Мина упала от меня метрах в тридцати, подпрыгнула — и взрыв! По лицу хлестнул горячий, с огненными осколками, воздух — и сразу к глазам прилипла густая, вязкая темнота. Прилипла — с колючей болью в роговицах, с огнем, прожигающим мозг до самого затылка, и тошнота, тоже липучая и неотступная.

…Неделю назад, после того как прекратились боли в затылке, врачи снимали повязку с моих глаз, но бесполезно: темнота еще больше сгустилась. Какая обида. Ведь врачи хотели порадовать меня: по улицам села брели тысячи, десятки тысяч пленных немцев. Итог Сталинградской битвы! Я плакал и смеялся. Плакал от того, что не мог вырваться из вязкой темноты, а смеялся от удивительных звуков, доносившихся до моего слуха со всех концов села, из разных палат, от окон.

— Смотри, смотри, на ногах сапоги из соломы…

— А что у этого на голове?? Ха, ха! Рейтузы!

— Ну и вояки…

Но меня больше всего смешил петух в крайнем дворе села. Похоже, он сидел на воротах и каждую» колонну встречал протяжным «Ку-каре-ку-у-у!», хлопал крыльями, вроде салютовал, потом почти по-человечески хохотал. Был уже день, а он не умолкал, то кукарекал, то хохотал. Такого в цирке не увидишь!

Я не сдавался слепоте: даже петух помогал мне видеть, чем закончилась Сталинградская битва!

Прошла еще неделя.

10 февраля 1943 года, перед вечерними сумерками, врачи вновь решили , снять повязку с моих глаз. Сестра медленно разматывала бинт. Виток за витком, виток за витком. Отпали тампоны. Веки остались закрытыми. Я боялся — вдруг повторится то же самое, что и неделю назад…