Записки президента - Ельцин Борис Николаевич (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
Авторитет Бурбулиса для гайдаровской команды был в то время абсолютно непререкаемым. Все вопросы с президентом министры решали через Геннадия Эдуардовича, то есть заходили в его кабинет, и если было нужно, он нажимал кнопку и напрямую говорил со мной.
Тогда мало кто понимал, что потенциально Гайдар — не менее сильная политическая фигура, чем Бурбулис. Установка гайдаровских министров и самого Егора Тимуровича: ваше дело — политическое руководство, а наше дело — экономика. Не вмешивайтесь, дайте нам работать, и мы не будем лезть в ваши высокие сферы, в вашу хитрую «кухню», которую мы не понимаем.
Бурбулис, назначенный первым вице-премьером, был в тот момент реальным главой кабинета министров. Он выдвинул точную тактическую идею: чтобы вновь не обострять ситуацию вокруг кандидатуры премьера, не устраивать голосования на съезде, в этот переходный период руководство правительством поручить президенту Ельцину. И эта идея прошла.
По вторникам кабинет министров — его экономическая часть — собирался под руководством первого вице-премьера. В неформальной обстановке, столь любимой Бурбулисом со времён межрегиональной депутатской группы, за чаем и бутербродами, решались и стратегические, и тактические вопросы, и кадровые перемещения. В этом «междусобойчике» были свои преимущества, но были и свои минусы. Так, вице-премьером стал бывший исполкомовский работник из Волгограда Махарадзе, ничем себя не прославивший на этом посту. Бывший младший научный сотрудник института, где работал Гайдар, Алексей Головков стал управляющим делами Совмина, а это ведь должность, требующая крепкой хватки и опыта — чисто административного. В результате делопроизводство стало заваливаться куда-то набок…
Почему я вникаю в эти детали? Да потому, что они свидетельствуют о стиле работы Геннадия Бурбулиса — он недолюбливал чиновничество как класс, презирал аппаратную работу, ему очень нравился разрушительный запал гайдаровских министров, которые готовы были буквально зубами разорвать одряхлевший мир чинопочитания и вертикального контроля.
Позднее я понял, что, пожалуй, Гайдар, в отличие от Бурбулиса, был большим государственником.
Вообще если говорить о гайдаровских министрах, не обо всех, конечно, а о некоторых, — их подвело абсолютное неумение реализовывать свои же собственные программы. Столкнувшись с грубой и тяжёлой практикой, они в какой-то момент растерялись, не смогли это преодолеть. Бурбулис их поддержать не мог в силу природной антипатии к аппаратной, черновой работе. Гайдар ещё не осознал своей роли, не встал как следует на ноги.
…Если бы, например, Пётр Авен возглавил Министерство внешних экономических связей примерно через год после своего ухода, то есть успел покрутиться в сегодняшней российской экономической действительности, — вот тогда бы, честное слово, ему можно было доверять любые экономические посты: светлая голова, огромные международные связи, все при нем.
Россия сопротивлялась их экспериментам, поскольку в России очень сложно что-либо создать, но ещё сложнее в ней что-либо развалить.
Скоро выяснилось, что правительство Гайдара, быстро принимающее одно решение за другим, оказалось в полной изоляции.
По стране они не ездили — было некогда. Хасбулатовский парламент изначально выглядел в их глазах инструментом давления на них, символом всего реакционного, с чем надо бороться. Точно таким же было и отношение к Руцкому.
Все негативные последствия этой ситуации обострились перед шестым съездом. К тому времени стало ясно, что правительство Гайдара воспринимают не как самостоятельную экономическую группу, а как команду Бурбулиса. А у него самого сложились не просто плохие, а невозможные отношения со всеми фракциями парламента, с вице-президентом, с администрацией президента во главе с Юрием Петровым. Это было какое-то детское, инфантильное деление на «своих» и «чужих».
Видимо, здесь сказались и ревность Бурбулиса, и стремление «убрать» сильных конкурентов — словом, все качества болезненно самолюбивой натуры.
Но ведь Бурбулис оказался в итоге прав, недолюбливая, мягко говоря, вице-президента, парламент и главу президентской администрации, скажут мне. Да. Но сегодня, рассматривая ретроспективно этот второй план поведения Геннадия Эдуардовича, я могу сказать: детское желание «разделиться», «посчитаться» сыграло в тот момент роковую роль. Много месяцев спустя Руцкой принародно жаловался, что оказался в вакууме, остался без дела. И какая-то доля «сермяжной» правды тут есть. Может, займись этот деятельный товарищ хоть каким-нибудь делом, найди он применение своей энергии — многое пошло бы иначе. А так… ему ничего другого не оставалось, как писать основополагающий труд о сельском хозяйстве.
Подведём предварительный итог. Бурбулис нашёл исполнителей для новой экономической политики российского руководства. Но исполнители оказались талантливее его самого.
Интеллигентно договорившись, так сказать, «умыть руки от грязной политики», отдав всю полноту политической инициативы в руки своего шефа — гайдаровская команда сделала тактическую ошибку, которая дорого всем нам стоила.
На мой взгляд, Гайдару чуть-чуть не хватило времени, чтобы сломать предубеждение к себе, к своей команде и своей программе. Он и его правительство стремительно набирались опыта. Они стали ездить по стране. Гайдар, например, встретился в Тольятти с директорами предприятий. И произошёл слом отчуждения. К сожалению, команда Гайдара не успела нормально поработать с депутатами, а ведь и в депутатском корпусе произошёл некоторый положительный сдвиг в восприятии молодого вице-премьера.
Не хватило совсем немножко.
Ещё один важный момент, касающийся Бурбулиса. Черты в характере Геннадия Эдуардовича, которые раньше казались мне случайными, стали как-то связываться у меня со всей системой его поведения и отношений с людьми.
Бурбулис был самым первым среди новой российской номенклатуры, кто сел в машину «ЗИЛ». У него была многочисленная охрана. И мне кажется, он испытывал особые чувства, когда перед его «ЗИЛом», мигая и завывая сиренами, мчалась машина сопровождения. Это была типичная любовь провинциала к аксессуарам власти. Бурбулис без приглашения мог прийти на любое совещание, независимо от его содержания и формальной стороны, и сесть по правую руку от президента. Он знал, что я не сделаю ему замечания.
Что в общем-то и было моей чисто человеческой ошибкой. Почему для него оказалась так важна эта внешняя, показная сторона власти — для меня до сих пор остаётся загадкой. Ведь этот умный человек реально владел стратегическим инструментом управления, обладая огромными властными полномочиями.
Но именно эти особенности его характера и помешали Бурбулису реально соизмерить свои честолюбивые намерения со своими возможностями.
Не скрою, в какой-то момент я начал чувствовать подспудно накопившуюся усталость — одно и то же лицо я ежедневно видел в своём кабинете, на заседаниях и приёмах, у себя дома, на даче, на корте, в сауне… Можно и нужно стремиться влиять на президента — для пользы дела, для реализации своих идей. Но только знать меру при этом! Так же просто, как входил Геннадий Бурбулис на любое совещание, он начал входить в меня самого. В личных отношениях наступил какой-то предел.
Что ж, это бывает.
Я продолжал высоко ценить и сейчас ценю то, что сделал Бурбулис. Он, безусловно, одарённый, творческий человек. Но работа — это другое. Это ежедневный каторжный труд. Здесь одной одарённости мало…
В ночные часы
В первой книге я уже рассказывал в общих чертах, как мы встретились с Наиной, как поженились.
Часто в ночные часы я вспоминаю отдельные моменты нашей жизни в Свердловске, чтобы как-то легче стало, чтобы переключиться, забыться…
Когда я был первым секретарём обкома, она приезжала домой после работы в совершенно расстроенных чувствах. Выходит в обеденный перерыв в коридор, и сразу вокруг начинаются нарочито громкие разговоры: нет, вы смотрите, какое безобразие творится, жильё вовремя не сдают, масло в магазине пропало! И все в таком духе.
