Тропа к Чехову - Громов Михаил Петрович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Смирнов Григорий Степанович, нестарый помещик. «Стреляться, вот это и есть равноправность, эмансипация! Тут оба пола равны! Подстрелю ее из принципа! Но какова женщина? (Дразнит.) «Черт вас возьми… влеплю пулю в медный лоб…» Какова? Раскраснелась, глаза блестят… Вызов приняла! Честное слово, первый раз в жизни такую вижу» («Медведь», 1888).
Смирнов Яков, священник в Синькове, 28 лет. «В лице отца Якова было очень много «бабьего»: вздернутый нос, ярко-красные щеки и большие серо-голубые глаза с жидкими, едва заметными бровями. Длинные рыжие волосы, сухие и гладкие, спускались на плечи прямыми палками. Усы еще только начинали формироваться в настоящие мужские усы, а бородка принадлежала к тому сорту никуда не годных бород, который у семинаристов почему-то называется «скоктанием»… На нем была ряска цвета жидкого цикорного кофе с большими латками на обоих локтях» («Кошмар», 1886).
Смирновский Михаил Захарыч, «человек солидный, положительный, семейный, набожный и знающий себе цену» («Неприятность», 1888).
Смирняев, адвокат, «высокий худощавый блондин с сентиментальным лицом и длинными гладкими волосами» («Драма на охоте», 1885).
Смычков, музыкант, контрабасист, потерявший веру в человечество. «Что такое жизнь? – не раз задавал он себе вопрос – Для чего мы живем? Жизнь есть миф, мечта… чревовещание…» («Роман с контрабасом», 1886).
Соболь, земский доктор, «мосье Енот». «…Посмотрите вы на окружающую природу: высунь из воротника нос или ухо – откусит, останься в поле на один час – снегом засыплет. А деревня такая же, какая еще при Рюрике была, нисколько не изменилась, те же печенеги и половцы. Только и знаем, что горим, голодаем и на все лады с природой воюем… ведь это не жизнь, а пожар в театре! Тут кто падает или кричит от страха и мечется, тот первый враг порядка. Надо стоять прямо и глядеть в оба – и ни чичирк! Тут уж некогда нюни распускать и мелочами заниматься. Коли имеешь дело со стихией, то и выставляй против нее стихию, – будь тверд и неподатлив, как камень… Я сам баба, тряпка, кисляй кисляич и потому терпеть не могу кислоты. Нe люблю мелких чувств!» («Жена», 1892).
Соленый Василий Васильевич, штабс-капитан. «У меня характер Лермонтова. (Тихо.) Я даже немножко похож на Лермонтова… как говорят…» («Три сестры», 1901).
Соломон, брат Моисея Моисеича, хозяина постоялого двора, «невысокий молодой еврей, рыжий, с большим птичьим носом и с плетью среди жестких курчавых волос». «В его позе было что-то вызывающее, надменное и презрительное и в то же время в высшей степени жалкое и комическое…» Похож «не на шута, а на что-то такое, что иногда снится, вероятно, на нечистого духа» («Степь», 1888).
Сорин Петр Николаевич, брат Аркадиной. «Прослужил по судебному ведомству 28 лет», действительный статский советник, 62 года. «У меня и в молодости была такая наружность, будто я запоем пил, и все. Меня никогда не любили женщины… (Идет вправо и поет.) «Во Францию два гренадера…» Раз так же вот я запел, а один товарищ прокурора и говорит мне: «А у вас, ваше превосходительство, голос сильный… – Потом подумал и прибавил: – Но… противный…» («Чайка», 1896).
Спира, мальчик, несущий образ.
«– Спира, где ты? Спира!
– Цичас! – отвечает из передней детский голос» («Свадьба», 1887).
Спичкин Тимофей, купец. «Чуть ли не мерзавцами считает тех, у кого не болтается что-нибудь на шее или в петлице» («Орден», 1884).
Старцев Дмитрий Ионыч, земский врач. «Прошло еще несколько лет. Старцев еще больше пополнел, ожирел, тяжело дышит… Когда он, пухлый, красный, едет на тройке с бубенчиками и Пантелеймон, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, протянув вперед прямые, точно деревянные руки, и кричит встречным: «Прррава держи!», то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог» («Ионыч», 1898).
Старченко, уездный врач, «средних лет, с темной бородой, в очках» («По делам службы», 1899).
Степанова. «…Нянька Варька, девочка лет тринадцати, качает колыбель… перед образом горит зеленая лампада… Душно. Пахнет щами и сапожным варом» («Спать хочется», 1888).
Стрелкова Елена Егоровна, барыня. «…Красивая она. Со старухой связаться беда, а с этой – счастье!.. Огонь баба! Огненный огонь! Шея у ней славная, пухлая такая» («Барыня», 1882).
Стрижин Петр Петрович, «племянник полковницы Ивановой, тот самый, у которого в прошлом году украли новые калоши» («Неосторожность», 1887).
Стукач Савва, Савка, «парень лет 25, рослый, красивый, здоровый, как кремень». «Слыл он за человека рассудительного и толкового, был грамотен, водку пил редко… Жил он, как и все, в деревне, в собственной избе, пользовался наделом, но не пахал, не сеял и никаким ремеслом не занимался. Старуха мать его побиралась под окнами, и сам он жил, как птица небесная: утром не знал, что будет есть в полдень. Не то чтобы у него не хватало воли, энергии или жалости к матери, а просто так, не чувствовалось охоты к труду и не сознавалась польза его… От всей фигуры так и веяло безмятежностью врожденной, почти артистической страстью к житью зря, спустя рукава… стоит, бывало, у реки по целым часам и изо всех сил старается поймать большим крючком маленькую рыбку» («Агафья», 1886).
Стукотей Тимофей, «тонкий и высокий, с большой головой, очень похожий издалека на палку с набалдашником» («Сельские эскулапы», 1882).
Стычкин Николай Николаич, обер-кондуктор, 52 года. «Человек я положительный и трезвый, жизнь веду основательную и сообразную… Но нет у меня только одного – своего домашнего очага и подруги жизни, и веду я свою жизнь как какой-нибудь кочующий венгерец, с места на место, без всякого удовольствия… А потому я весьма желал бы сочетаться узами игуменея, то есть вступить в законный брак с какой-нибудь достойной особой» («Хороший конец», 1887).
Сычиха. «Я встретил девяностолетнюю старуху Настасью, бывшую когда-то нянькой у графа. Это – маленькое, сморщенное, забытое смертью существо с лысой головой и колючими глазами» («Драма на охоте», 1885).
Сюсин Егор, управляющий «зверинцем братьев Пихнау», отставной портупей-юнкер. «…Здоровеннейший парень с обрюзглым, испитым лицом, в грязной сорочке и в засаленном фраке» («Циник», 1885).
Тарантулов, учитель математики. «Все трое не верили в спиритизм, но допускали, что на этом свете есть много такого, чего никогда не постигнет ум человеческий» («Клевета», 1883).
Тауниц фон, помещик, «толстяк с невероятно широкой шеей и с бакенами» («По делам службы», 1899).
Телегин Илья Ильич, Вафля, обедневший помещик. «Кто изменяет жене или мужу, тот, значит, неверный человек, тот может изменить и отечеству!.. Жена моя бежала от меня на другой день после свадьбы с любимым человеком по причине моей непривлекательной наружности. После того я своего долга не нарушал. Я до сих пор ее люблю и верен ей, помогаю, чем могу, и отдал свое имущество на воспитание девочек, которых она прижила с любимым человеком. Счастья я лишился, но у меня осталась гордость. А она? Молодость уже прошла, красота под влиянием законов природы поблекла, любимый человек скончался… Что же у нее осталось?» («Дядя Ваня», 1897).
Терентий, сапожник, «высокий старик с рябым худощавым лицом и с очень длинными ногами, босой и одетый в порванную женину кофту» («День за городом», 1886).
Терехов Матвей. «…Был еще не стар, лет 45, но выражение у него было болезненное, лицо в морщинах, и жидкая, прозрачная бородка совсем уже поседела, и это старило его на много лет. Говорил он слабым голосом, осторожно и, кашляя, брался за грудь, и в это время взгляд его становился беспокойным и тревожным, как у очень мнительных людей» («Убийство», 1895).
