Таллинский дневник - Михайловский Николай Григорьевич (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Возвращались они через Виртсу весьма оригинальным способом — в вагоне-холодильнике. Хотя он и не был включен в сеть, но холод там был адский, пришлось им спать в обнимку, прикрывшись шинелями.
Однако вернемся к тому, что нам довелось увидеть в первые дни после освобождения Таллина.
…Ходим по городу с разрушенными домами, мрачному, израненному, обезлюдевшему. На улицах стоят обгорелые скелеты машин, валяются брошенные ящики со снарядами. Встречаем пленных, которых автоматчики собирают по всему городу и небольшими группами ведут в комендатуру. Какая-то женщина в белом ситцевом платочке выскочила из парадной и подбежала к нам с восклицаниями:
— Миленькие вы мои, родные. Дождались, наконец, дождались!
Она больше ничего не может сказать и только плачет, плачет…
— Мы русские. Нас сюда из Пскова пригнали.
Женщина берет нас под руки и вместе с нами идет к центру, рассказывая по пути, как тяжко жилось здесь нашим людям, угнанным в фашистскую кабалу.
Мне не терпится поскорее добраться до знакомых мест, увидеть тот дом, где мы жили с Цехновицером. Ускоряю шаг. Вот и площадь Победы. Цела! Все здания сохранились в таком виде, как мы их оставили. Наши танки, ворвавшись в Таллин, прошли прямо сюда и стоят сейчас на площади, как монументы. Вокруг них все время толпится народ.
Сохранилась и широкая зеленая аллея, обсаженная деревьями и ведущая от площади вверх к кирке с двумя башнями «Карла-кирик», и теннисные корты справа под Вышгородом. Только исчезли белки, которые когда-то встречали прохожих и из рук принимали орешки. Не видно и любимых таллинцами откормленных голубей, всегда важно расхаживавших по аллее.
Скорее, скорее наверх! От радости даже перехватило дыхание. Наш дом цел, невредим! Подбегаю к нему, но войти нельзя, перед дверьми настораживающая табличка: «Минировано!», тут же минеры раскладывают свои приборы, готовятся что-то делать.
— Скажите, когда можно будет войти внутрь здания? — спрашиваю одного из них.
— Не раньше завтрашнего дня. Тут дело хитрое. В подвалах домов уже найдены мины с часовым механизмом. Так что придется вам погодить…
Подхожу к широким окнам: через них вижу знакомый зал, где мы с Цехновицером провели памятные дни. Вместо стульев теперь стоит множество железных коек с матрасами, но без одеял и подушек.
Иду по улицам. Тяжелый отпечаток наложила на город трехлетняя оккупация. Фашисты подорвали прекрасные здания на улице Нарва-Маанте, превратили в развалины театр «Эстония», разграбили культурные ценности эстонского народа и даже бронзовый бюст Петра, десятилетиями стоявший на постаменте среди зелени парка Кадриорг, распилили на части и отправили в Германию.
Жители Таллина сами признают, что они сильно изменились. Еще бы! Три года жить в постоянном страхе и неизвестности, каждую минуту ждать, что тебя прямо на улице могут остановить и отправить на вокзал, а затем в Германию.
В первый же день новой жизни Таллина в вестибюле гостиницы «Палас» я вижу иностранцев, очень похожих на туристов. Они одеты в легкие дорожные пальто широкого покроя и пестрые костюмы. У них через плечо висят футляры с фотоаппаратами. Держатся эти люди очень свободно и независимо, громко разговаривают, смеются и не обращают никакого внимания ни на администратора, ни на посетителей, сидящих в мягких креслах в ожидании номера.
Как-то странно и даже неприятно в городе, столько выстрадавшем и не успевшем еще прийти в себя, слышать смех и нарочито громкие разговоры. Удивительно, что люди этого не понимают. Кто же они такие?
Оказалось, что это наши коллеги-корреспонденты различных английских, американских, французских агентств и газет, прибывшие из Москвы к моменту освобождения Таллина.
Должно быть, среди них представители прессы и других иностранных государств. Обращает на себя внимание маленькая, изящная, как статуэтка, китаянка. Правда, она одета по-европейски, но черные как смоль волосы гладко зачесаны назад и оканчиваются сзади красивым круглым пучком, как носят в Китае.
— Что же их так развеселило? — спрашиваю переводчика.
— Им очень понравилось, что в Таллине появилась новая улица имени Голованова. Они, не переставая, по этому поводу острят…
Да, действительно, еще до нашего прихода эстонцы стали так называть улицу Харью. Здесь находилась гостиница «Золотой лев». Год назад в ней собирались высшие чины гитлеровской армии на какое-то важное совещание. Ночью прилетели летчики хорошо известной всем дальнобомбардировочной авиации маршала Голованова и положили несколько фугасных бомб так точно, что все участники совещания отправились на тот свет.
Переводчик объявил по-английски:
— Господа, прошу на второй этаж для встречи с писателем Вишневским.
Многие из иностранных гостей слышали о Вишневском и обрадовались представившейся возможности увидеть его.
Не спеша корреспонденты поднимались по лестнице.
Посреди гостиной стоял Всеволод Витальевич в знакомом мне блокадном кителе с несколькими рядами орденских ленточек на груди и неизменным пистолетом в деревянной кобуре, из которого за всю войну он не сделал ни одного выстрела.
Все сели в кресла. Вишневский остался стоять возле маленького столика и стал рассказывать, как развивалась операция по взятию Таллина.
Переводчик старался успевать за Вишневским и переводил фразу за фразой. Корреспонденты, хотя и держали наготове блокноты, но никаких записей не делали и вообще слушали рассеянно.
Их внимание было занято другим: они не сводили любопытных глаз с худощавой женщины в синем морском кителе с белыми погонами старшего лейтенанта на плечах, в белом берете с военно-морской эмблемой. Она скромно сидела в углу, стараясь не обращать на себя внимания. Но как раз на нее и были устремлены все взгляды.
Когда Вишневский кончил говорить, полный человек в кремовом плаще и синем берете вынул изо рта трубку и весьма учтиво спросил:
— Скажите, пожалуйста, кто эта мисс?
— Супруга Вишневского, Софья Касьяновна, — ответил переводчик. — Она художник. По примеру мужа добровольно пошла на войну и служит в военно-морском флоте.
Все оживились. Заработали вечные перья.
— Писатель-моряк на войне вместе с женой. О, это такая исключительная сенсация! — заметил американец в кремовом пальто.
— Тут нет никакой сенсации, — сердито отозвался Вишневский. — У нас десятки тысяч семей, где мужья, жены и даже дети — все на фронте с первых дней войны.
— Сенсация! Настоящая сенсация! — упорно повторял американский журналист.
— Командование просит сообщить, что недалеко от Таллина, в местечке Клога обнаружен большой немецкий концлагерь, — объявил переводчик. — Если желаете, сейчас же можно туда поехать. Машины у нас есть.
Все согласились.
Вскоре мы, советские журналисты, и наши иностранные коллеги ехали по густому сосновому лесу.
«Какая сказочная природа, — думал я. — Кажется, нет лучше уголка на земле. Сосна. Песок. Воздух полон запахов свежей хвои».
Пушистые сосны тянутся по обе стороны шоссе. Но вот впереди возникли деревянные ворота, вправо и влево от них несколько линий густой колючей проволоки, за которой виднеются бараки.
На воротах аршинными буквами надпись на немецком, русском и эстонском языках:
«Стой! Буду стрелять!»
Мы входим в ворота. Навстречу нам со всех сторон бегут мужчины и женщины в грязных отрепьях — маленькие, щуплые существа, скелеты, обтянутые кожей, один вид которых заставляет содрогаться.
Они бросаются нам на шею, не выпускают наших рук, и кажется, в эти минуты совсем переродились их страдальческие лица.
«Спасибо Красной Армии», — кричат одни. «Все это, как сон», восклицают другие на разных языках. «Вы посмотрите, что они творили!» повторяет старуха литовка или еврейка — трудно понять, женщина с широко открытыми глазами, в которых, должно быть, на всю жизнь запечатлелся ужас.
Несколько десятков людей случайно остались в живых после жесточайшей расправы, учиненной гитлеровцами накануне прихода советских войск в Таллин. Эти люди и водили нас по лагерю.
