Клеопатра - Шифф Стейси (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
В сумерках Аполлодор провел двухвесельную лодку в восточную александрийскую гавань и незамеченным подобрался к стенам дворца. Гавань лежала во тьме, но остальное побережье озарял свет величественного маяка в четыреста футов высотой, одного из чудес света. Башня возвышалась в полумиле от Клеопатры, на краю рукотворного мыса на острове Форос. Несмотря на столь яркое освещение, царица оставалась невидимой. Перед тем как лодка причалила к берегу, она забралась в большой кожаный мешок. Аполлодор завязал мешок, надежно затянул шнур и перебросил ношу через плечо. Вот единственное косвенное свидетельство о том, какого роста была Клеопатра. Слуга бережно пронес драгоценную ношу через окружавшие дворец сады, мимо роскошных вилл и нарядных портиков, растянувшихся почти на милю. Аполлодор – не единственный, но, безусловно, главный участник операции по возвращению своей госпожи из пустыни во дворец – хорошо знал эту часть города. На его плече Клеопатра миновала дворцовые ворота и оказалась прямиком в покоях Цезаря, которые прежде были ее собственными. Одно из самых удивительных возвращений домой в истории. Многие королевы возникли из ниоткуда, но лишь Клеопатра вышла на арену мировой истории из кожаного мешка вроде тех, в которых перевозили папирусы и золотые слитки. С тех пор царице нередко приходилось идти на уловки, чтобы спастись. Много позже она сговорится с другой женщиной, чтобы бежать, спрятавшись в гробу.
Мы не знаем, в какой момент Цезарь обнаружил пришелицу. Едва ли она предстала перед римлянином «во всем блеске царственной красы», как писал один историк, в одеждах, украшенных золотом и драгоценными камнями, как настаивает другой, или хотя бы просто хорошо причесанной. Вопреки мужским фантазиям, многим поколениям художников и двум великим английским пьесам, Клеопатра была одета в простую льняную тунику без рукавов. Ее единственным украшением была диадема или белая повязка на лбу, атрибут царской власти. Клеопатра была единственной женщиной в Египте, имевшей право носить такую. Она ни за что не появилась бы перед Цезарем без диадемы. С другой стороны, у нас есть немало свидетельств того, что царица «умела очаровать любого собеседника». Мало у кого находились силы противостоять ее обаянию. Для людей того времени сама смелость маневра – внезапное появление прекрасной молодой царицы в покоях собственного дворца, где даже Цезарь чувствовал себя не слишком уверенно – говорила о том, что здесь не обошлось без чар. По сути, у этой неожиданной встречи было не только личное, но и политическое значение: две совсем разные цивилизации вдруг столкнулись лицом к лицу. Юлия Цезаря, известного развитой интуицией и стремительной реакцией, было трудно удивить. Он и сам не раз появлялся там, где его не ждали, опережая гонцов. (Императору, кстати, пришлось дорого заплатить за прибытие в Египет раньше своих легионов.) Изрядной частью своего успеха этот блестящий стратег был обязан именно «быстроте и непредсказуемости». Нетерпеливый нрав был Цезарю на руку: пройдет всего год, и его девизом станет знаменитое: «Veni, vedi, vici»[3]. Этот железный человек перед решающей битвой приказал своим солдатам не метать дротики во врагов, а разрубать им головы, пообещав, что победа станет достойной наградой за храбрость. Цезарь не ошибся: его войско повергло сторонников Гнея Помпея в бегство. За предыдущие десять лет он преодолел немыслимые препятствия и совершил немало великих подвигов. Баловень фортуны неизменно следовал принципу: на богов надейся, а сам не плошай. Он был из тех, кто не столько полагается на судьбу, сколько изображает фантастическую удачливость. Что ж, по части неординарных решений этот римлянин повстречал родственную душу.
В остальном у юной египетской царицы было мало общего с «пресыщенным любовью мужем, давно перешагнувшим свой зенит» (Цезарю сравнялось пятьдесят пять). О его любовных победах ходило не меньше легенд, чем об успехах на поле брани. В народе этого статного человека с мужественными чертами, выступающими скулами и пронзительными черными глазами звали «мужем всякой женщины и женой всякого мужчины». Если это высказывание и было преувеличением, то лишь во второй части. Клеопатра три года была замужем за родным братом, «сущим младенцем», – тринадцатилетний подросток не считался зрелым даже по тогдашним местным понятиям, – мечтавшим сжить ее со свету. Это потом историки назовут ее «порочной дщерью Птолемея», «бесстыдной сиреной», «крашеной шлюхой», чей блуд «обошелся Риму слишком дорого». Между тем у «царицы блудниц», представшей перед Цезарем в октябре сорок восьмого года, вовсе не было чувственного опыта.
Клеопатра явилась в спальню римлянина не для того, чтобы его соблазнить: она боролась за свою жизнь. Как наглядно показал пример советников ее брата, призом в этой игре было расположение Цезаря. Царице предстояло убедить римлянина, что она всегда была на его стороне, а не на стороне благодетеля своего семейства, чей обезглавленный труп закопали в прибрежной полосе. У Цезаря не было никаких оснований верить египтянке. С его точки зрения, поддержать стоило молодого правителя, располагавшего армией и поддержкой александрийцев. С другой стороны, на совести Птолемея была смерть Помпея; Цезарь мог предположить, что соотечественники скорее простят ему покровительство лишенной трона царице, чем союз с убийцей римлянина. Он давно уже понял, что «люди враждуют с большим рвением, чем дружат». Так что расположение полководца к Клеопатре объяснялось – по крайней мере сначала – не ее неземной красотой, а неприязнью, которую Цезарь питал к Птолемею, и вполне оправданным недоверием к шайке регентов. Царице просто повезло. Как заметил историк, другой на месте Цезаря мог бы взять ее жизнь за жизнь Птолемея. Отрубить ей голову, и дело с концом.
Однако римский военачальник не был кровожадным злодеем. Он, не дрогнув, отправлял на смерть тысячи людей, но ему не раз случалось проявить милость к поверженному врагу. «Ничто не было дороже его сердцу, – утверждал один из генералов Цезаря, – чем милость к побежденному». Особенно если побежденный был отважен, благороден и красноречив. Цезарь хорошо понимал, что значит быть отверженным: в юности он и сам был в бегах. Ему случалось совершать роковые ошибки. Вышло так, что совершенно естественное решение защитить Клеопатру определило дальнейшую судьбу полководца. Когда они встретились, Клеопатра боролась за жизнь; вскоре им пришлось бороться уже вдвоем. Всего через несколько месяцев Цезарю предстояло столкнуться с по?настоящему достойным противником, узнать все прелести тотальной войны и оказаться осажденным в чужом городе войском, вдвое превосходящим его собственные силы. В том, что произошло потом, была доля вины Птолемея и жителей Александрии: шесть месяцев выматывающей осады сблизили молодую царицу и стареющего воина, а в начале ноября Клеопатра поняла, что беременна.
Кто?то сказал, что в основе любого крупного состояния лежит преступление; Птолемеи были сказочно богаты. Они не были потомками фараонов, страну которых унаследовали. Птолемеи происходили из пустынной, неласковой Македонии (суровая жизнь – суровые люди, как верно заметил Геродот), давшей миру Александра Великого. Спустя несколько месяцев после смерти Александра Птолемей – самый решительный и предприимчивый из его военачальников, официальный дегустатор царских блюд, друг детства и по некоторым источникам дальний родственник – заявил о правах на египетский престол. Сын Птолемея, в полной мере обладавший семейной склонностью к эффектным жестам, выкрал тело Александра, когда его везли в Грецию. Где еще лежать величайшему из правителей, рассуждал Птолемей?младший, заступая путь похоронной процессии, как не в Египте, в основанной им Александрии? Золотой саркофаг Александра стал для города реликвией, талисманом, визитной карточкой, страховкой. (В детские годы Клеопатры саркофаг заменили на алебастровый или стеклянный. Казна была пуста, и двоюродный дед царицы продал оригинал, чтобы собрать войско. Эта подмена стоила ему жизни.)
Легитимность династии Птолемеев долго обеспечивало родство с самым знаменитым царем древнего мира, походить на которого стремились все без исключения, мантию которого примерял Помпей и которому отчаянно завидовал Цезарь. Культ Александра был поистине универсальным. У него находились последователи не только в Египте, но и в Риме. Статуи Александра Македонского украшали многие египетские дома. Личность царя была столь притягательна, – а представления первого века об исторической правде столь гибки – что молва не замедлила объявить его сыном египетского чародея, а потом и вовсе родственником правящей династии. Птолемеи, как и все уважающие себя выскочки, обладали даром подчинять себе историю[4]. Не отказываясь от греческого наследия, основатели династии придумали себе новую родословную, древний аналог службы «Фамильный герб почтой». Однако Птолемеи и вправду происходили из македонской аристократии, что давало им право на главные роли в исторической драме. Ни один человек во всем Египте не считал Клеопатру египтянкой. Она продолжала линию жестоких, властолюбивых, мудрых, порой безумных македонских цариц, среди которых была и жившая в четвертом веке Олимпия, чьим главным вкладом в историю человечества стало рождение сына по имени Александр. Об остальных деяниях этой женщины лучше не вспоминать.
