Сталин - Барбюс Анри (полная версия книги .txt) 📗

Нарушим хронологический порядок и заглянем в другую эпоху. Место действия прежнее – тот же сад Хашима, время – 1917 год. После революции старый крестьянин вернулся в родную деревню и осматривает свой сад. Много месяцев назад, когда ему пришлось спешно покинуть дом, он зарыл здесь в саду подпольную типографию. Но дом был тогда занят солдатами, а те, порывшись кругом, раскопали типографию и разбросали части машины по всему саду Хашим тщательно подобрал все куски и, сложив вместе, сказал сыну: «Смотри, это то, что помогало делать революцию».

Вернемся к апрелю 1902 года. Вот Сосо, куря папироску разговаривает с Канделаки. Сосо – это вон тот молодой худощавый брюнет в красном клетчатом шарфе, с черной бородкой романтического художника и черными, как смоль, волосами, «словно отброшенными назад ветром», «с маленькими усиками на продолговатом лице, смелый и веселый». Охранка давно скучала по нем, и вот сейчас шпики уже сидят под домом Дарахвелидзе, где происходит разговор, полиция уже оцепляет дом. Вот они. Попались! «Пустяки», – говорит Сосо, продолжая курить. Стук сапог и лязг оружия на лестнице, полицейские врываются в комнату, – и происходит то, что должно было произойти. Сосо арестован, его сажают в батумскую тюрьму и переводят в Кутаис (где он организует коллективный протест заключенных и добивается удовлетворения их требований).

Затем его ссылают в Сибирь, в Иркутскую губернию. Царское правительство, не умевшее и не желавшее экономически осваивать Сибирь, освоило ее политически, – устроило там целую сеть затерянных и затонувших в огромных пространствах каторжных тюрем.

В один прекрасный день, не очень далеко отстоящий от тех дней, о которых мы только что рассказывали, в Батуме появился молодой человек в солдатской форме. То был Коба: он невежливо расстался с жандармами, не попрощавшись, и вернулся из далекой Азии на свой собственный счет.

Времени было потеряно немало. Но гораздо меньше, чем можно было бы думать. Ведь революционер остается революционером всегда, даже в тюрьме.

Эсер Семен Верещак, яростный политический противник [1], рассказывает, что в 1903 году он сидел в Баку в одной тюрьме со Сталиным. Тюрьма эта, кстати сказать, была рассчитана на 400 арестантов, а сидело их 1500. «Однажды в камере большевиков, – говорит он, – появился новичок. Мне таинственно сообщили: «Это – Коба». Чем же занимался Коба в тюрьме? Пропагандой. «Среди руководителей собраний и кружков выделялся Коба и как марксист … Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим». Верещак описывает этого молодого человека «в синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой». Он налаживал большие «организованные дискуссии», решительно предпочитая их индивидуальным спорам. Во время одной из таких дискуссий – по аграрному вопросу – Серго Орджоникидзе обменялся с содокладчиком, эсером Карцевадзе, вескими аргументами, а потом и ударами, так что, в конце концов, эсеры жестоко избили Серго. Когда Верещак снова встретился со Сталиным в тюрьме, его больше всего поразила непоколебимая вера узника в победу большевиков.

Несколько позже Коба, квартируя в третьей камере Баиловской тюрьмы, организовал целые курсы. Тюрьма принудила его лишь к весьма относительной перемене занятий.

Постоянное перенапряжение сил, отчаянные условия жизни сеяли среди партийных работников множество болезней. У Кобы начался туберкулез. Вылечила его охранка, – вылечила таким способом, за который не поблагодаришь. В Сибири Кобу застала в дороге ужасающая снежная буря, которая в тех краях называется пургой. Спастись от нее можно только одним способом – лечь и зарыться в снег. Но Коба продолжал свой путь, а шел он по льду реки. Чтобы пройти три километра до избы, ему понадобилось несколько часов. Когда он, наконец, переступил через порог, его приняли за привидение: он обледенел с головы до ног. Его кое-как отогрели. Согревшись, он свалился и проспал восемнадцать часов подряд. С тех пор его чахотка исчезла навсегда. Таков уж тамошний климат: если туберкулезный в Сибири не умирает, то выздоравливает окончательно. Третьего выхода нет: мороз уносит либо человека, либо его болезнь, – как придется.

В 1903 году в тюрьме Сталин узнал важную новость. На втором съезде РСДРП по инициативе Ленина наметился решительный разрыв между большевиками и меньшевиками. Большевики – это непримиримые, непреклонные классовые бойцы, железные революционеры. Меньшевики – реформисты, соглашатели, примиренцы, мастера компромисса и комбинаций. Меньшевики злились на большевиков за их якобы преувеличенные требования (подумать только, эти побежденные хотят достать луну с неба!).

Раскол был в порядке дня. Надо было выбирать. Хотя вопрос еще не стоял так, как он был поставлен позже, хотя это было в самом разгаре царского могущества и царских преследований, во время полного расцвета капиталистических злодеяний, – Сталин не поколебался: он выбрал сторону большевиков. «С Лениным», – решил он.

У каждого человека действия бывает в жизни момент, когда надо принять решение, от которого зависит все будущее. Невольно вспоминаешь величественный, как все античное, греческий миф о Геркулесе, – как он в начале своей божественной и спортивной карьеры был вынужден выбирать между пороком и добродетелью. Но разве и в этом случае не было своих «за» и своих «против»? Реформизм соблазнителен. У него рассудительный, благоразумный вид, он обещает обойтись без кровопролития. Но люди, умеющие видеть далеко вперед и понимать великие уроки социальной логики и арифметики, люди, все шире и глубже накапливающие исторический опыт, – знают, что дорога оппортунистического смирения и реформистского рабства сначала ведет к иллюзиям, потом заводит в ловушку, потом доводит до предательства, – и тут она оказывается дорогой разрушения и убийства. Оттенки политической мысли, – говорят простачки. Нет, не оттенки, а коренной вопрос, вопрос жизни и смерти, ибо минимализм (который называют также теорией минимального зла) реакционен.

Итак, Коба впервые бежал от жандармов. И с тех пор жандармские отряды охотились за ним по всем углам России и Закавказья, – вынюхивали, искали, ловили, потом упускали и принимались ловить вновь. Шесть раз, если не ошибаюсь, повторялась эта игра. После побега Коба ведет борьбу против грузинских меньшевиков. В 1904—1905 годах он, как пишет Орджоникидзе, «является для меньшевиков самым ненавистным из всех кавказских большевиков». Он становится их признанным руководителем.

Однажды рабочий Долибадзе сказал ему:

– Но ведь меньшевики, товарищ Сосо, – это, ччерт возьми, все-таки большинство партии!

Этот рабочий до сих пор помнит, что ответил ему Сосо.

– Большинство-то это, положим, что и не болььшинство, – это я говорю тебе в смысле качества революционеров. А в общем, ничего: придет время и ты узнаешь – кто был прав и кто не прав.

Все партийцы, жившие в те времена на Кавказе, еще помнят, какой крик поднимали меньшевистские авторитеты вроде Ноя Рамишвили или Сеида Девдарьяни, когда узнавали, что едет «профессиональный большевик» Коба, едет спорить с ними или, лучше сказать, «расстраивать их мирную жизнь».

Недавно Бубнов напомнил очень правильные и очень поучительные слова Ленина о том, что «в России особым счастьем большевиков было то, что они имели 15 лет для систематической и до конца доведенной борьбы как против меньшевиков (т. е. оппортунистов и «центровиков»), так и против «левых» еще задолго до непосредственной массовой борьбы за диктатуру пролетариата». Немало было и в дальнейшем осторожных, обдуманных усилий надежно установить, испытать разумную, истинную точку зрения, – развитие революции очень много выиграло от того факта, что партия заранее успела проверить свою линию и в теоретической работе и, главное, в постоянном совершенствовании тактики.

Мы знаем, что Наполеон говорил: «если вы неправы, то настаивайте на своем, – и в конце концов вы окажетесь правы». Фраза забавная, у нее есть известный художественный, артистический блеск. Но, – да простят мне художники, – она насквозь лжива. Долго жить может только то, что соответствует реальной действительности, живому ходу вещей. Утверждать противное – значит проповедовать одну из тех лживых прописных истин, которыми питается капиталистическая мораль. И она обязательно сдохнет от несварения желудка (версальская болезнь – это предупреждение).