U-Boat 977. Воспоминания капитана немецкой субмарины, последнего убежища Адольфа Гитлера - Шаффер Хайнц (читать полную версию книги .txt) 📗
Но все это продолжалось еще долю. Мы снова были у подножия первого холма, едва способные держаться на ногах. «Газ!» – слышалась команда надеть противогазы. Мы и так еле дышали, и в нашем состоянии это было самое худшее, что можно придумать. Резкий голос нашего командира прорезал глубокое молчание, как нож: «Эй! Вы не хотите делать что-нибудь еще или не можете?» Один из нас упал. Потом другой. Мои товарищи отставали один за другим. Наконец звучала команда, приносящая облегчение: «Построиться на дороге. Петь!»
Мы возвращались в казарму. К счастью, следующие несколько часов у нас были только лекции.
Еще существовало упражнение «Мертвый человек». В отличие от Долины Смерти оно проводилось на одном холме.
Потом упражнение «Арктическая одежда». Мы надевали всю одежду, которая имелась в наличии. Количество ее удивляло: три комплекта пижам, спортивный костюм, две синие формы, серое пальто, шерстяная шапка, перчатки, стальной шлем, вещевой мешок и еще много всего. Комнату освобождали и включали все обогреватели. Наше отделение набивалось внутрь. 20 отжиманий! Это значит лечь на живот, руки согнуть, выпрямить. Затем согнуть колени. Взять ружье. Это продолжалось до тех пор, пока мы не сваривались полностью. Все тело зудело. Нам казалось, что мы разваливаемся на части. Единственным утешением была мысль, что ничто не длится вечно.
На самом деле эти три месяца интенсивных тренировок прошли очень быстро. Мы учились бросать гранаты, стрелять из пулемета и винтовки. Последнее у меня хорошо получалось, поскольку я часто стрелял и в нашем поместье, отправляясь с отцом на охоту. Мои награды за меткость стрельбы радовали отца, он и сам получал их, когда служил в армии. За эти три месяца нас научили всему важному в солдатской жизни, что, правда, не имело ничего общего с обучением морскому делу.
Одно только напоминало нам, что мы моряки, ибо именно так мы себя называли, – это синяя парадная форма. Золотые буквы 7С.СТ.А. – 7-я морская учебная часть – украшали наши фуражки. Это действовало как красная тряпка на быка на всех старшин армии и люфтваффе, размещенных в Штральзунде. Именно сейчас они имели последний шанс отобрать у нас эту эмблему, потому что через год мы, вероятно, станем гардемаринами и избавимся от ослиной работы. Все подходили к нам, выражая восхищение, а потом писали жалобы в училище на небрежность в приветствиях и подобные упущения, за что мы получали соответствующее наказание. Нас не оставляли в покое ни на минуту, стоило нам выйти за территорию морских казарм.
Наше последнее упражнение и прощальный парад проводились в большом масштабе. Нам выдали холостые патроны, дымовые шашки и прочее боевое снаряжение. Мы штурмовали траншеи и форты, демонстрируя рвение, главным образом создавая ужасный шум.
После этого я предстал перед командиром отделения.
– Все рапорты о тебе чрезвычайно плохие, – сказал он. – Мы долго обсуждали, не оставить ли тебя здесь. Но ты хорошо стреляешь, а сейчас это, пожалуй, самое важное. Мы переводим тебя в учебную часть условно. Я надеюсь, там ты будешь успевать лучше.
– Яволь! – Я с радостью поспешил из комнаты, преодолев первое препятствие.
Итак, мы получили ненавистную серую форму и отправились на военно-морскую базу в Киль. Курсантов распределили на три учебных корабля: «Горьх Фок», «Альберт Лео Шлагетер» и «Хорст Вессель», похожие на белых лебедей, каждый водоизмещением 1000 тонн. Они казались воплощением тех старых клиперов, о которых я так много читал. Я нисколько не сомневался, что выдержу весь курс, ведь все мальчишеские годы я провел под парусами.
Нас перевезли на катерах. Я был направлен на «Горьха Фока». Старшины сразу разделили нас на вахту правого и левого борта и распределили рундуки и койки. На первой перекличке капитан, бледный худой человек, обратился к нам с такими словами:
– Вам выпала честь изучать морское дело на борту этого прекрасного корабля. Не воображайте, что вы уже стали моряками, хотя и прошли некоторую предварительную подготовку на Данхольме. Вам надо многому учиться. Вы должны выучить все, что следует знать морскому офицеру. Какие бы новшества ни вводились в проектах военных кораблей, кораблями всегда будут управлять моряки, а не специалисты. Вам предстоит трудное время, вы часто будете проклинать свою суровую службу, но потом, когда вы оглянетесь назад, на ваши первые дни на «Горьхе Фоке», это будут счастливые воспоминания. Покажите себя достойными человека, чьим именем назван корабль и который отдал жизнь за народ и родину в битве под Ютландом. Наступают тяжелые дни. Только тот, кто предан делу душой и сердцем, справится с обязанностями, которые вы призваны выполнять. Я хочу, чтобы вы с гордостью носили вашу синюю форму, и хочу видеть, что вы достойны ее.
Нас распустили и снова построили, потому что вахтенный офицер хотел сделать несколько ценных указаний. Последним к нам обратился старший матрос, высокий, худой, долговязый. Он был опытным парусным мастером. «Мы привыкли к деревянным кораблям и людям из железа. Теперь мы получаем железные корабли, а людей из дерева. Мы должны вернуться к прошлому относительно людей. И мы собираемся начать здесь и сейчас».
После того как все высказались, мы должны были разложить наши вещи по рундукам. Как они были малы! Только 11 /2Х 11 /2Х 11 /2 фута. Но в конце концов, хотя это и казалось невозможным, нам удалось уложить каждый носовой платок, даже расчески на предназначенное им место.
У меня возникли трудности с койкой – как только оказывался в ней, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, Тогда я еще не знал о маленьких деревянных клиньях, их матерые морские волки вставляют между веревками с каждой стороны, чтобы разделить койки.
Каждое утро нас поднимали в 6 утра. Встаешь, связываешь, укладываешь. Койка, сделанная из парусины, должна быть свернута в форме сосиски, чтобы в случае необходимости ее можно было использовать как спасательный буй. Это занимает мгновение, потому что через 10 минут мы в спортивных костюмах строимся на зарядку на продуваемой всеми ветрами верхней палубе.
Март 1940 года был особенно холодным, термометр обычно показывал около 10 градусов мороза. За час до подъема вахтенный наполнял ведро холодной водой. Чтобы умыться, кромку льда на этом ведре мы пробивали своей головой. Раздевшись до пояса, мы скребли себя с мылом, а в это время ветер завывал в снастях, напоминая нам – и нам никогда не позволяли это забывать, – что мы на борту парусника. Затем мы должны были бриться на палубе, хотя позднее нам разрешалось делать это в умывальне. Мы учились делать все самым трудным способом. Малейший недостаток рвения наказывался приказом подняться наверх, на фок-мачту, грот-мачту и бизань. Вверх по одной стороне, вниз по другой. Из одежды ничего, кроме шорт. И конечно, никаких перчаток, чтобы согреть пальцы. Нам не разрешали надевать перчатки, когда мы поднимались наверх, чтобы мы могли ощутить такелаж кончиками пальцев. Было еще множество всяких правил, но все они отличались от правил, принятых на Данхольме, потому что сейчас мы по-настоящему изучали морское дело. Все знания, которые мы получили на борту, были жизненно важны для работы на парусном судне на море. Едва ли можно предположить, что я наслаждался, замерзая на палубе или на мачте, но я вскоре начал понимать, что это существенная сторона обучения морского офицера. И поэтому я все-таки находил здесь больше удовлетворения, чем в то время, которое провел на Данхольме. Сама атмосфера была иной. Я час-то вспоминал время, когда хозяин, на шхуне которого я был боцманом, казался таким требовательным. Это была детская игра по сравнению с той жизнью, которую я выбрал по собственной воле, чтобы узнать, что значит действительно выйти в море. И это не шло ни в какое сравнение с путешествием на лайнере, снабженном центральным отоплением.
Германский торговый флот также сохранил два парусных судна для обучения. Их команды обучались теми же методами, что и мы. Мне казалось, что эти методы существенны для морского образования. Товарищи разделяли мои взгляды, и в общем только немногие бунтовали против такой жизни.
