Катастрофа на Волге - Адам Вильгельм (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
В последующее время работа в моем отделе опять пошла полным ходом.
31 декабря капитан Тепке вылетел в группу армий «Дон», командный пункт которой передвинулся между тем из Новочеркасска в Таганрог, примерно на 200 километров к западу. Накануне в присутствии Шмидта Паулюс лично объяснил ему его задачи как уполномоченного армии по снабжению.
— Вы должны представиться фельдмаршалу фон Манштейну лично и сказать ему, что я обязал вас заботиться о целесообразной загрузке и полном использовании транспортных самолетов. Вы знаете, что здесь происходит. Возьмите с собой все материалы относительно продовольствия, боеприпасов, горючего, медикаментов и представьте их фельдмаршалу.
Шмидт добавил:
— Позаботьтесь, чтобы для нас использовались наконец все наличные машины. Группа армий должна прекратить посылку десятков «хейнкелей-111» на оставленную нами Тацинскую. Нашим солдатам грозит голодная смерть. Сообщите нам, когда можно будет ожидать улучшения снабжения.
Манштейн сделал капитана 1-м квартирмейстером по снабжению 6-й армии по воздуху. Тепке энергично старался помочь окруженной армии. Однако заметного улучшения снабжения не последовало. Общая грузоподъемность самолетов была слишком мала. Советская зенитная артиллерия и зимняя погода резко сократили количество доставлявшихся по воздуху грузов. После потери Морозовска и Тацинской расстояния от исходных аэродромов до котла значительно увеличились.
Аэродромы в Шахтах, Новочеркасске, Ворошиловграде и Сальске находились в 350–400 километрах по прямой от Питомника. До Сталино и Таганрога было даже 450–500 километров.
В радиограмме по случаю Нового года Гитлер снова заверил, что каждый военнослужащий 6-й армии может вступить в новый год с твердой уверенностью, что фюрер не бросит на произвол судьбы героических борцов на Волге, и у Германии найдутся средства, чтобы освободить их из окружения.
Одновременно генерал танковых войск Паулюс был произведен в генерал-полковники.
«Верность за верность» — тогда эта радиограмма Гитлера, несмотря на все наши мучения, еще оказала известное воздействие, хотя к ней и отнеслись с большим сомнением, чем к подобному же сообщению шесть недель назад. В результате неоднократных разочарований, нечеловеческих лишений, безропотной гибели что-то в нас надломилось. Однако мы далеко еще не понимали сути происходящего. Да и трудно было вникнуть в нее. События неумолимо приближались к своему роковому финишу, и ничто не могло предотвратить его.
Слухи и горстка солдат
Наступил январь 1943 года. Первое утро нового года. Когда я проснулся, в нашей печке уже пылал огонь. Я сунул ноги в сапоги, надел китель и вышел в канцелярию.
Мои подчиненные выглядели уже не так, как год назад в Полтаве. Они сидели подавленные, равнодушные, безучастные. Молча они подали мне руки. Я тоже не мог подбодрить их, так как и сам переживал внутренний разлад.
Начальники отделов собрались у Шмидта, чтобы пойти к Паулюсу и поздравить его с Новым годом и производством в генерал-полковники. Я знал, что он ждал этого повышения. Теперь, когда оно пришло, это вызвало только вымученную улыбку.
Мы уже покинули блиндаж Паулюса, когда я вспомнил, что забыл прикрепить третью звезду на погоны командующего. Я вернулся, чтобы исправить упущение.
На мое извинение он сказал:
— Оставьте, Адам. Этим повышением Гитлер хочет только облегчить мне конец.
Обычно молчаливый генерал начал рассказывать о своих поездках в дивизии.
— Можете радоваться, что вам не приходится ездить каждый день на передовую. Когда вы несколько дней назад вернулись из 76-й пехотной дивизии, я понял, какое впечатление произвело на вас все, что вы увидели. С тех пор положение еще больше ухудшилось. Печать голодной смерти видна повсюду. На перевязочных пунктах врачи уверяли меня, что голод и морозы причиняют больше потерь, чем действия противника. Лазареты и дивизионные медицинские пункты забиты тысячами раненых, полузамерзших и обессилевших, для помощи которым недостает самого необходимого. Воля к жизни потеряна. Все больше распространяется чувство безнадежности. Но за пределами котла для оценки положения находят только красивые слова.
— Все же я думаю, господин генерал-полковник, что после доклада Хубе Гитлеру кое-что изменится. Насколько я знаю Хубе, он будет говорить начистоту.
— Будем надеяться, что он так и — сделает. Боюсь только, что теперь уже поздно. Во всяком случае, я по-прежнему связан приказом Гитлера держаться до последнего патрона.
— Слышали ли вы, господин генерал-полковник, дикие слухи, которые ходят по котлу? На западном участке нашего фронта солдаты поговаривают о дивизиях СС, которые якобы достигли Калача. Будто бы даже слышна артиллерийская канонада. Другие же говорят о парашютно-десантной дивизии, которая высадилась между Калачом и Карповкой.
— Я знаю об этих слухах и хотел бы знать, кто выдумывает такую чепуху. Один командир полка считает, что местом рождения этого вздора является аэродром Питомник. Быть может, он прав. Возможно, что пилоты транспортных машин непреднамеренно, а то даже и по указанию свыше выдумывают такие сказки, чтобы отвлечь нас от агонии.
— Не думаете ли вы предпринять что-либо против этой лавины слухов, господин генерал-полковник? Не следует ли нам наконец сказать солдатам всю правду?
— Конечно, следует. Но я хочу подождать возвращения Хубе.
В один из первых дней января мне позвонили от коменданта аэродрома, сообщили, что прибыли две большие транспортные машины с солдатами, и спросили, куда их направить.
«Вот так штука!» — подумал я удивленно. Что пользы нам в условиях смертельной опасности от горстки солдат? Не реакция ли это группы армий «Дон» на донесение командующего армией от 26 декабря? Ведь нам нужны не 40 и не 100 солдат, а полностью укомплектованные дивизии. И прежде всего нам необходимы продовольствие, боеприпасы, танки, горючее.
— Подождите, пожалуйста, 15–20 минут, — ответил я. — Мы проверим, какая из дивизий больше всего нуждается в пополнении.
Накануне был отдан приказ о расформировании 79-й пехотной дивизии. Оставшиеся от нее солдаты и офицеры были распределены почти исключительно по дивизиям, ведущим бои в городе, штаб дивизии был вывезен самолетом.
В последние дни наибольшие потери несла 44-я пехотная дивизия. Получив согласие генерала Шмидта, я информировал начальника тыла дивизии и поручил ему забрать вновь прибывших.
Паулюс назвал эти действия Манштейна пустым жестом. Он предложил командованию группы армий «Дон» посылать в котел не солдат и офицеров, а побольше продовольствия. В конце концов, каждый лишний солдат уменьшал и без того крохотную порцию хлеба. После этого Манштейн запретил дальнейшую отправку пополнения самолетами. Перед тем как отпустить меня, Паулюс показал мне письмо, полученное от Манштейна.
Командующий группой армий, ссылаясь на повторные требования Паулюса разрешить 6-й армии прорыв из окружения, заявлял, что он им сочувствует. Однако вышестоящие инстанции могут-де правильнее оценить обстановку. Поэтому Паулюсу надлежит следовать полученным приказам. Тем самым, с другой стороны, с него снимается ответственность за происходящее.
— Не доказывает ли это, господин генерал-полковник, что Манштейн, от которого мы ожидали так много, полностью подчинился диктату Гитлера? — спросил я.
— Такое впечатление сложилось и у меня, Адам, — ответил Паулюс.
Этого можно было давно ожидать. Находясь вне котла, Манштейн должен был быстрее и значительно лучше понять чрезвычайную опасность, угрожавшую 6-й армии; безусловно, он и понимал ее, но безответственно придерживался поруганного и проданного Гитлером принципа: «Приказ — повиновение». Его ответственность за гибель 6-й армии со всех точек зрения — чисто военной, моральной и исторической — больше, чем вина Паулюса и некоторых других высших командиров этой армии.
Однако и командование 6-й армии руководствовалось тем же солдатским принципом бездумного повиновения и тем самым участвовало в вынесении смертного приговора 6-й армии.
