Клеопатра. Последняя царица Египта - Вейгалл Артур (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
В последние дни июля армия Октавиана пришла к стенам города и встала на территории ипподрома, расположенного на каменистой почве к востоку от города и вокруг него. Оказавшись перед поворотным пунктом в своей судьбе, Антоний снова продемонстрировал проблески былой храбрости. Собрав свои войска, он предпринял дерзкую вылазку из города: напал на кавалерию Октавиана, многих перебил, других обратил в беспорядочное бегство и преследовал их до самого лагеря. Затем Антоний вернулся во дворец, где, будучи еще одетым в пыльные и окровавленные доспехи, встретил Клеопатру и, обхватив руками ее хрупкую фигурку, поцеловал ее на виду у всех. Ее особому покровительству он рекомендовал одного из своих военачальников, сильно отличившегося в бою; и царица немедленно подарила этому человеку великолепный шлем и золотой нагрудник. В ту же самую ночь этот военачальник надел свои золотые доспехи и бежал в лагерь Октавиана.
На следующее утро Антоний с долей мальчишеского нахальства послал к Октавиану гонца, вызывая того на поединок один на один, как он это уже делал перед битвой при Акции. Но на это его враг ответил едким замечанием: «Он мог бы найти и другие способы свести счеты с жизнью». После этого Антоний принял решение покончить со всем этим одним решительным сражением на суше и на море, не желая ждать исхода длительной осады. Клеопатра одобрила этот план, и было отдано распоряжение готовиться к генеральному сражению 1 августа. Вечером накануне этого дня Антоний, которого на этот раз не подвело мужество, пригласил слуг разделить с ним свой ужин и не жалеть вина, так как завтра они, быть может, будут служить уже новому хозяину, а он, олицетворение бога вина и веселья Бахуса, будет лежать мертвым на поле боя. Услышав это, его друзья, ужинавшие вместе с ним, начали рыдать, но Антоний поспешил объяснить им, что он совершенно не собирается умирать, а еще надеется привести их к славной победе.
Поздно ночью, когда полная тишина легла на освещенный звездами город, а ветер с моря стих, уступив место душному безмолвию летней тьмы, вдали вдруг раздались звуки труб и цимбал и голоса, распевающие бесшабашную песню. Звуки и голоса приближались, и вскоре можно было услышать топот пляшущих ног, а крики и вопли толпы смешивались с громкой мелодией разгульной песни. Шумная процессия, по словам Плутарха, направилась прямо через центр города к воротам Канопус, и там шум был слышен громче всего. Затем звуки внезапно стихли и не возобновлялись. Но все, кто слышали в темноте эту буйную музыку, были уверены, что это шествие Бахуса, который вместе со своими спутниками-духами ушел от армии своего павшего воплощения и присоединился к войску победоносного Октавиана.
На следующее утро, как только рассвело, Антоний вывел свои войска из восточных ворот города и выстроил их в боевой порядок на уклоне между стенами и ипподромом на небольшом расстоянии от моря. С этой позиции он смотрел, как его флот выходит из Большой гавани и направляется к кораблям Октавиана, которые были выстроены у берега в 2–3 милях к востоку от города; но, к его смятению, александрийские корабли не сделали никакой попытки атаковать врага, как он им приказал. Они салютовали кораблям Октавиана веслами и, получив такое же приветствие в ответ, присоединились к врагу; и теперь все они плыли в сторону Большой гавани. Тем временем со своей возвышенности Антоний увидел, как вся его кавалерия внезапно помчалась галопом к боевым порядкам Октавиана, и таким образом он оказался с одной пехотой, которая, разумеется, не была равной по силам врагу. Бесполезно было бороться дальше, и, оставив всякую надежду, Антоний отступил назад в город, крича, что Клеопатра предала его. Когда он устремился во дворец, сопровождаемый своими растерянными военачальниками, колотя себя по лбу и призывая проклятия на голову женщины, которая, по его словам, отдала его в руки врага ради своего спасения, царица бежала из своих апартаментов, словно боялась, что в ярости и отчаянии Антоний может зарубить ее мечом. Вместе со своими двумя прислужницами Ирадой и Хармионой она бежала по пустым залам и коридорам дворца так быстро, как только могла, и наконец, пробежав через безлюдный двор, достигла мавзолея, прилегающего к храму Исиды. Придворные, слуги и охрана, по-видимому, разбежались в тот момент, когда раздался крик, что флот и кавалерия переметнулись к врагу. В окрестностях храма оставались, вероятно, несколько перепуганных жрецов, которые едва могли узнать царицу, мчавшуюся, задыхаясь, к раскрытым дверям гробницы, которую покинули обычно стоящие около нее стражи. Три женщины устремились в тускло освещенный зал, заперев за собой на засовы дверь и наверняка забаррикадировав ее скамейками, столами для жертвоприношений и другими предметами культовой мебели. Затем они направились в жилые комнаты на верхнем этаже, где они, вероятно, рухнули на богатые ложа в состоянии крайнего возбуждения от ужаса, и Клеопатра стала немедленно готовиться к самоубийству. Из окна они, наверное, видели каких-то людей из штаба Антония, которые спешили к ним, и теперь они могли послать ему весть о том, что царица собирается убить себя. Однако вскоре, когда смятение в ее голове несколько улеглось, Клеопатра приняла решение подождать немного, прежде чем делать последний шаг, чтобы убедиться в отношении к ней Октавиана. И, приняв решение действовать так, она, по-видимому, постаралась успокоиться, в то время как через окна на восточной стороне она видела, как египетские и вражеские корабли бок о бок входят в Большую гавань.
Нет никаких причин предполагать, что Клеопатра предала своего мужа или что она была как-то причастна к произошедшей измене флота и конницы. Внезапный провал их с Антонием сопротивления, хотя было еще только утро, вероятно, был для нее ошеломляющим ударом, а обвинения Антония Клеопатра, без сомнения, расценивала как проявление странностей его поведения, характерных для него в последние годы. Накануне Антоний предлагал большую сумму денег любому легионеру Октавиана за переход на его сторону; и более чем вероятно то, что Октавиан сделал такое же предложение египетским морякам и солдатам. Только год назад эти моряки по-братски относились к римлянам из армии и флота Антония в Амбракийском заливе, и эти последние, перейдя на сторону Октавиана после сражения при Акции, теперь во множестве находились среди моряков вражеского флота. Таким образом, египтян призывали сражаться со своими друзьями, чьим гостеприимством они часто пользовались и чьи воинские качества в соединении с победоносной армией Октавиана высоко ценили. Поэтому не было нужды ни в каких намеках со стороны Клеопатры: их переход на сторону Октавиана считался почти неизбежным.
Но Антоний слишком обезумел и был слишком взвинчен, чтобы контролировать свои слова, а свои апартаменты во дворце он привел в состояние граничащее с палатой сумасшедшего, где он ругал Клеопатру и ее страну и призывал проклятия на голову всех тех, кто покинул его. Вскоре те люди из его свиты, которые последовали за царицей в ее мавзолей, принесли ему весть о том, что она убила себя, так как именно таким образом они истолковали ее действия. И мгновенно ярость Антония утихла, этот шок вызвал у него упадок сил. Сначала это известие, вероятно, поразило его, но, когда весь его смысл проник в его смятенный разум, в нем не осталось места для гнева или подозрений. «Ну, Антоний, – вскричал он, – зачем дальше откладывать? Судьба забрала у тебя то единственное, ради чего, можно сказать, ты еще хотел жить». И с этими словами он ринулся в свою спальню, энергично срывая с себя доспехи и призывая своего раба Эроса, чтобы тот помог ему. Потом, когда он обнажил верхнюю часть своего тела, все услышали, как он вслух разговаривает с царицей, которую он считал мертвой. «Клеопатра, – сказал он, – я не горюю оттого, что разлучен с тобой, потому что мы скоро будем вместе, но мне больно, так как такой великий полководец оказался менее мужественным, чем женщина». Незадолго до этого Антоний заставил Эроса торжественно обещать убить его, когда прикажет сделать это. И теперь, повернувшись к рабу, Антоний отдал ему этот приказ, напомнив о его клятве. Эрос вытащил свой меч, словно намеревался сделать то, о чем его просил Антоний, но внезапно, повернувшись, вонзил клинок в свою собственную грудь и упал, смертельно раненный, на пол. После чего Антоний склонился над ним и закричал ему, потерявшему сознание: «Отлично сделано, Эрос! Отлично!» Затем, взяв свой меч, он добавил: «Ты показал своему хозяину, как надо делать то, на что у тебя самого не хватило духу», и с этими словами он вонзил себе меч под ребра снизу вверх и упал на свою постель.
