Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания - Берестов Валентин Дмитриевич
Первобытные люди не рисковали селиться по берегам крупных протоков, чтоб меньше зависеть от их капризов. Но чем выше становилась культура, тем больше жизнь людей связывалась с рекой, которой они так боялись.
Как утверждает наука, пока мужчина охотился, женщина изобрела земледелие. Это дело начали осваивать, так сказать, с конца, в обратном порядке: сначала научились собирать готовый урожай — семена диких злаков, потом стали рыхлить мотыгами и пропалывать свои естественные плантации, потом сеять и, наконец, пахать. На последней стадии пришлось взяться за дело мужчинам. (До сих пор в Средней Азии сохранились кое-где пережитки древнего разделения труда: уход за посевами и сбор урожая считаются такими же чисто женскими занятиями, как, скажем, кормление грудью младенцев, — представление, мягко говоря, «не отвечающее духу нашего времени».) Вспашка и рытье каналов с незапамятных времен считались занятиями, достойными мужчины. Первые крохотные арыки, по которым на поля шли полые воды, появились уже в первобытности.
Но вот над посевами хорезмийцев нависла смертельная угроза. Амударья всей своей массой прорвалась к Аральскому морю. Протоки начали пересыхать, отступать, уходить от полей и поселений. Люди не ушли вместе с ними. Не подозревая, какая гигантская работа ими затеяна, они решили сохранить дельту.
Год за годом углубляли и расчищали русла речных протоков, насыпали береговые валы, чтоб вода не растекалась без пользы, а шла именно на поля. В половодья протоки оживали. Вода на какой-то срок возвращалась. Чтобы помочь ей, начали спрямлять изгибы русел, следя за ее движением, учились нивелировать трассу.
Естественные русла превращались в искусственные каналы, вода по-прежнему шла самотеком, но уже по воле людей, и древняя дельта осталась жить.
Человек подражал природе, используя ее законы. Но, стремясь оставить все, как было, он создал небывалое. Из попыток «реставрировать старину» возникло нечто совершенно новое — искусственное орошение. Это произошло в исторически короткий срок. (Археологи установили дату — вторая четверть первого тысячелетия до нашей эры, начало расцвета древнехорезмийской культуры.)
Вот к чему может привести подражание, если это подражание природе.
«Люди как бы подтаскивают, возвращают к своим полям уходящую воду усыхающих протоков», — пишет Толстов. В образном «подтаскивают» слышится восхищение ученого перед естественностью того, что им открыто.
Но человек не просто подражал природе. Он ее рабски копировал, роя каналы шириной с настоящую реку.
Так, ширина древнего канала Кельтеминар достигает двадцати метров между береговыми валами, а вместе с ними она составляет сорок метров. Между тем для орошения прилегающих земель достаточно было канала значительно меньшей ширины. Современный арык Кырк-Кыз, как и современный Кельтеминар, дающие жизнь колхозным полям и садам, не идут ни в какое сравнение с древними: их ширина всего пять-шесть метров.
Более того. Пересохшие русла протоков вьются между грядовыми песками и полосами такыров. В полном соответствии с этим прорыты древнейшие каналы. Они идут параллельно протокам и дают ответвления только в одну сторону. С другой стороны лежали пески. Прошло несколько веков, прежде чем люди поняли простую вещь: трассу следует вести посредине такырного щита, тогда ответвления и орошенные поля смогут располагаться по обе стороны русла.
Рытье каналов — необычайно тяжелый труд. Известны случаи, когда подданные умоляли правителей ни в коем случае не проводить новых каналов. Ведь это требовало огромного напряжения сил от всего населения.
На проведение грандиозных арыков древнего Хорезма, подражающих рекам, затрачено неимоверное количество ручного труда.
Вот расчеты, сделанные Толстовым. За основу он взял нормы средней производительности труда землекопов Хорезма конца XIX века, то есть нормы значительно более высокие, чем в середине первого тысячелетия до нашей эры. На постройку двадцати пяти километров русла древнейшего канала требовалось пятьсот тысяч человеко-дней. В зоне его, как показывают данные сплошной топографической съемки, жило четыре-пять тысяч человек. Трудоспособных мужчин среди них, скажем, около полутора тысяч. В таком случае все они, все население района, должны были целый год не заниматься ничем другим, кроме ирригационного строительства.
В позднем средневековье канал такой длины строился примерно двадцать дней. Вероятно, столько же времени тратили и на постройку древнейших каналов (невозможно представить, что все население на целый год бросает земледелие, ремесла, торговлю, военную службу). Для того чтобы за двадцать дней соорудить двадцатипятикилометровый участок архаического арыка, на стройку одновременно выходили с кетменями и лопатами двадцать пять тысяч человек.
Речь идет лишь об одном небольшом участке гигантской оросительной сети, построенной за сравнительно короткий срок. Какая же армия строителей нужна была для сооружения всей этой сети!
Получается, что «рабски копировать природу» должны были… рабы.
И Толстов с неизбежностью приходит к выводу, что древнехорезмийская ирригация создана руками многих тысяч общинных и государственных рабов, что феодализму в Хорезме предшествовало рабовладение, что вопреки представлениям историков в Хорезме, как и во многих других странах Азии, шло бурное развитие общества, происходила смена укладов, что извечная «спячка» Востока — миф, использованный колонизаторами.
Грандиозные сухие русла бывших водных магистралей говорят и о том, что в Хорезме существовало могучее централизованное государство. Без него нельзя бросить армии рабов на постройку каналов, нельзя поддерживать в порядке оросительную сеть, защищать оазис от военных набегов, которые приводили к запустению орошаемых земель.
Я пошел в археологи, чтобы стать поэтом. Наука должна была дать мне материал для стихов. На раскопках я искал образы, как мне казалось, неведомые поэтам-профессионалам. Глубокие и точные. И что же? Я нашел их вот где:
Железки в курганах, стершийся пятак в руках нумизмата, водопровод, сработанный рабами. Уважение к труду наших предков, к труду, прорывающему громаду лет. Работа в экспедиции, близкое знакомство с тем, о чем пишет поэт, дали мне возможность почувствовать, что Маяковский, если так можно сказать, выразил самую душу археологии.
Раскапывая славянские курганы на Валдае и в Подмосковье, я сам обнаруживал такие железки и бережно, чтобы не рассыпались, ощупывал их. Заржавленные ножи и мечи рассказывали о труде древних кузнецов и металлургов, а сердоликовые и янтарные бусы, серебряные височные кольца — о мастерстве ювелиров, о вкусах тогдашних людей, о торговых путях и связях между народами. Все эти предметы плюс горшок с кашей на дорогу должны были служить покойному в стране теней, в стране предков, куда его снарядили и направили заботливые родичи. Шел к предкам — попал к потомкам!
