Н.С. Хрущёв: Политическая биография - Медведев Рой Александрович (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗

Непоследовательность, колебания, недостаточную осведомлённость, да и просто недостаток образования Хрущёва умело использовали консервативные круги в партийном и государственном аппарате. Те изменения в области общественных наук, литературы и искусства, о которых мы писали выше, задевали интересы многих очень влиятельных людей в нашей стране. Реакция исходила при этом не только от консервативных кругов партийно-государственного аппарата, но и от консервативно настроенных деятелей науки и культуры. В научных кругах и среди работников литературы и искусства расширялась полемика, которую можно было бы считать вполне нормальным явлением, но при равных условиях без административного движения она никак не могла привести к победе консервативных течений. Такой нажим, однако, не мог стать достаточно сильным без поддержки Хрущёва — его влияние и власть в 1962 — 1963 годах стали почти безграничными. Хрущёв, который поддерживал одновременно и Лысенко, и Твардовского, хотел иметь добрые отношения с И. Эренбургом, и с В. Кочетовым, становился иногда объектом сложных интриг. Одной из таких сложных интриг, задуманных и организованных вероятнее всего секретарём ЦК Л. Ф. Ильичевым, было посещение Хрущёвым 1 декабря 1962 года художественной выставки в, Манеже.

Выставка являлась не слишком большим событием в культурной жизни столицы. Речь шла о произведениях, посвящённых 30-летию Московского отделения Союза художников. Экспозиция работала уже месяц, не вызывая заметного интереса у москвичей. Здесь можно было познакомиться с картинами официально признанных и известных художников: С. Герасимова, Е. Белашевой, Н. Андреева, И. Грабаря, А. Дейнеки, Б. Иогансона, К. Юона, Кукрыниксов и др. Никого из абстракционистов участво вать в выста вке не приглашали.

Неожиданно группа наиболее активных неофициальных художников получила приглашение выставить в Манеже и свои картины, для чего отвели второй этаж выставочного зала. Всех, откликнувшихся на приглашение, попросили находиться 1 декабря возле своих произведений и давать пояснения. Ждали членов Президиума ЦК КПСС, но Хрущёва уговорили присоединиться к ним с большим трудом. Никита Сергеевич охотно посещал выставки новой строительной техники, сельскохозяйственных машин, проекты застройки Москвы, промышленные выставки различных стран. Но в живописи он не разбирался и никогда в жизни не был даже в знаменитой Третьяковской галерее. Поэтому Хрущёв довольно быстро прошёл по Манежу. Некоторые картины ему понравились, другие оставили равнодушными, часть произведений явно не понравилась, например работы художника Р. Фалька. После беглого осмотра состоялась беседа с художниками «первого этажа». Как писала 2 декабря «Правда», «художники и скульпторы горячо поблагодарили товарища Хрущёва, руководителей партий и правительства за посещение выставки, за внимание к их творческому труду, за ценные советы и критические замечания».

После осмотра официальной части выставки Хрущёв собрался уходить и уже надел пальто, но с него насильно пальто сняли, убеждая познакомиться с расположенной на втором этаже выставкой «абстрактного» искусства. И без того сильно раздражённый, Хрущёв поднялся наверх. Вот что об этом можно прочесть в том же номере «Правды»: «В тот же день руководители партии и правительства осмотрели работы так называемых абстракционистов. Нельзя без чувства недоумения и возмущения смотреть на мазню на холстах, лишённую смысла, содержания и формы. Эти патологические выверты представляют собой жалкое подражание растленному формалистическому искусству буржуазного Запада. „Такое „творчество“ чуждо нашему народу, он отвергает его, — говорит Хрущёв. — Вот над этим и должны задуматься люди, которые именуют себя художниками, а сами создают „картины“, что не поймёшь, нарисованы ли они рукой человека или хвостом осла. Им надо понять свои заблуждения и работать для народа“.

Более колоритно и точно описывал позднее эту встречу известный скульптор и художник Эрнст Неизвестный. Он вспоминал: «Осмотр он (Хрущёв) начал в комнате, где экспонировалась живопись, представляемая Билютиным и ещё некоторыми моими друзьями. Там Хрущёв грозно ругался и возмущался мазнёй.

Именно там он заявил, что «осел мажет хвостом лучше». Там же было сделано замечание Желтовскому, что он красивый мужчина, а рисует уродов. Там же произошла моя главная стычка с Хрущёвым, которая явилась прелюдией к последующему разговору. Стычка эта возникла так. Хрущёв спросил: «Кто здесь главный?» В это время Ильичёв сказал: «Вот этот». И указал на меня. Я вынужден был выйти из толпы и предстать перед глазами Хрущёва. Тогда Хрущёв обрушился на меня с криком… Именно тогда я сказал, что буду разговаривать только у своих работ, и направился в свою комнату, внутренне не веря, что Хрущёв последует за мной. Но он пошёл за мной, и двинулась вся свита и толпа.

И вот в моей-то комнате и начался шабаш. Шабаш начался с того, что Хрущёв заявил, что я проедаю народные деньги, а произвожу дерьмо! Я же утверждал, что он ничего не понимает в искусстве. Разговор был долгий, но в принципе он сводился к следующему: я ему доказывал, что его спровоцировали и что он предстаёт в смешном виде, поскольку он не профессионал, не критик и даже эстетически безграмотен (я не помню слов и говорю о смысле). Он же утверждал обратное. Какие же были у него аргументы? Он говорил: «Был я шахтёром — не понимал, был политработником — не понимал. Ну вот сейчас я глава партии и премьер — и все не понимаю? Для кого же вы работаете?»

Должен подчеркнуть, что, разговаривая с Хрущёвым, я ощущал, что динамизм его личности соответствовал моему динамизму, и мне, несмотря на ужас, который царил в атмосфере, разговаривать с ним было легко… Опасность, напряжённость и прямота соответствовала тому, на что я мог отвечать. Обычно чиновники говорят витиевато, туманно, на каком-то своём сленге, избегая резкостей. Хрущёв говорил прямо. Неквалифицированно, но прямо, что давало мне возможность прямо ему отвечать. И я ему говорил, что это провокация, направленная не только против меня, не только против интеллигенции и против либерализации, но и против него. Как мне казалось, это находило в его сердце некоторый отклик, хотя не мешало ему по-прежнему нападать на меня. И интереснее всего то, что, когда я говорил честно, прямо, открыто и то, что я думаю, — ¦ я его загонял в тупик. Но стоило мне начать хоть чуть-чуть лицемерить, он это тотчас чувствовал и брал верх.

Вот только один пример. Я сказал: «Никита Сергеевич, вы меня ругаете как коммунист, вместе с тем есть коммунисты, которые поддерживают моё творчество, например Пикассо, Ренато Гуттузо». И я перечислял многие ангажированные и уважаемые в Советском Союзе фамилии. Он хитро прищурился и сказал: «А вас лично волнует, что они коммунисты?» И я соврал: «Да!» Если бы я был честным, я должен был бы сказать: «Мне плевать, мне важно, что они большие художники!» Словно почувствовав это, он продолжал: «Ах, это вас волнует! Тогда всё ясно, пусть вас это не волнует, мне ваши работы не нравятся, а я в мире коммунист номер один».

Между тем были минуты, когда он говорил откровенно то, что не выговаривается партией вообще. Например, когда я опять начал ссылаться на свои европейские и мировые успехи, он сказал: «Неужели вы не понимаете, что все иностранцы — враги?» Прямо и по-римски просто!

Кончилась наша беседа с Хрущёвым следующим образом. Он сказал: «Вы интересный человек, такие люди мне нравятся, но в вас сидит одновременно ангел и дьявол. Если победит дьявол — мы вас уничтожим. Если победит ангел — мы вам поможем». И он подал мне руку. После этого я стоял при выходе как Калинин, пожимал руки собравшимся. Между тем многим художникам было плохо. Я находился в эпицентре и, может быть, поэтому не ощущал, как это было страшно, но те, кто находились по краям, испытывали просто ужас. Многие из моих товарищей бросились меня поздравлять, целовать за то, что, по их словам, я защитил интересы интеллигенции.

Затем ко мне подошёл небольшого роста человек с бородавкой на носу, как у Хрущёва, бледный, в потёртом костюме и сказал: «Вы очень мужественный человек, Эрнст Иосифович! И если вам надо будет, позвоните мне! » И сунул какой-то телефон. Я сгоряча не разобрался, кто это. Спустя некоторое время я узнал, что это был помощник Хрущёва Лебедев, с которым я, кстати, потом встречался, минимум, двадцать раз» [101].