Тайна Зои Воскресенской - Воскресенская Зоя Ивановна (читать книги без сокращений TXT) 📗
Рассказывая о папе, я не могу умолчать о нашей замечательной Лизочке. Язык у меня не поворачивается назвать ее мачехой. Это была не только любящая жена, но и добрый, чудесный человек. И я горжусь тем, что уже после смерти отца мы с ней долгие годы поддерживали самые нежные, родственные отношения.
Когда вышло постановление ЦК партии о том, что нужно писать о разведке, нашли Зарубина и поручили тогдашнему секретарю партийной организации Союза писателей Тевекеляну написать роман на основе папиной биографии. И в это время он часто бывал у нас дома. Папа рассказывал о своей жизни, уточнял некоторые моменты оперативной работы. Там несколько иначе прописаны семейные отношения, но, во всяком случае, довольно точно. А недавно мне показали книгу Феклисова, в которой несколько страниц тоже посвящены папе. Они работали вместе в США. И я горжусь тем, что у меня был такой отец. Он служил всегда честно, никогда не был формалистом и, конечно, некоторые люди пользовались этим. Когда папа умер, попрощаться с ним пришел Юрий Владимирович Андропов. Он стоял в почетном карауле, потом подошел к нам и сказал, что страна потеряла большого разведчика, но по оперативным соображениям нельзя пускать всех, кто хотел бы быть на его похоронах. Мне было приятно, что таким образом была дана высокая оценка жизни моего отца, который не представлял ее иначе, как служение делу, которому он принадлежал.
Я забыла сказать, что папа всегда стремился к знаниям. Но его отец умер, когда мальчику было 14 лет, и он вынужден был, как старший в семье, кормить ее. Поэтому он бросил учебу и у него было начальное образование. Когда на партийных конференциях он заполнял анкету, к нему обычно подходили и говорили: «Товарищ генерал, вы ошиблись, вместо высшего образования написали начальное». Он отвечал: «Здесь все верно, я имею начальное образование и два года церковноприходской школы. Я даже в хоре пел церковном».
Мама мне рассказывала, что во время Гражданской войны было очень голодно, и папа приспособился к каким-то группам, вместе составляли творческие бригады, выходили и пели. Папа играл на балалайке. Виртуозно. А за труды то какой-нибудь селедки домой принесет, то бутылку подсолнечного масла. Что удавалось, то и приносил. И я еще помню, какой он силой обладал. Он клал пятак, сгибал локоть, и монета тоже сгибалась. Это я видела сама.
Теперь мне хотелось бы еще пару слов сказать о Лизе, когда речь идет о папе. Елизавета Юльевна была человеком, который все время думал о других и не хотел кому-нибудь быть в тягость. Уже в 87 лет она решила сама поехать в аптеку за лекарством. На Кутузовском проспекте вышла на остановке, полы ее длинного пальто затянуло под передние колеса, и она попала под автобус. В больнице ей ампутировали ногу. К сожалению, я и мой брат были далеко от Москвы – в командировках. Врач, проводивший операцию, говорил, что он не видел человека, который бы так безропотно перенес тяжелейшее испытание. Так трагически закончилась ее жизнь. Когда она работала вместе с Василием Михайловичем, фамилия ее была – Горская. В молодости она служила в секретариате у Дзержинского. Была связана с Блюмкиным. В истории с ним принимала активное участие. Она узнала, что какую-то часть партийной кассы Блюмкин отдал Троцкому, и обратилась к Эйтингону, который в тот момент был в Турции. Лиза была женой Блюмкина, но я не знаю, был ли зарегистрирован их брак. Да это и не имеет никакого значения. Гордиевский пишет, что она вышла замуж за Блюмкина по любви. Я не согласна с этим, ибо знаю, что за столько счастливых лет, которые она прожила с моим отцом, я никогда не слышала фамилии Блюмкина, ни его истории. Они с отцом были замечательной парой, и любому мужчине я пожелала бы такую любящую женщину, какой была Лиза. Она верой и правдой служила памяти моего отца, постоянно ухаживала за его могилой и просила похоронить ее рядом с ним.
Почему мой отчим – Эйтингон. Он всю взрослую жизнь носил фамилию Наумов. Но когда началась война, Берия сказал: «Какой он Наумов? Он Эйтингон, и пусть носит эту фамилию. Поэтому по документам он Эйтингон. К чести этого человека надо заметить, что я в какой-то момент своей жизни спросила, можно ли называть его отцом. Он сказал: «Нет, не надо. У тебя есть папа, очень уважаемый человек. И я буду любить тебя не меньше, если ты будешь называть меня дядя Леонид».
Леонид Эйтингон родился 9 декабря 1899 года в Могилеве. Отец его рано умер от язвы желудка. В семье, кроме него, было две сестры и брат. Он – старший. По-моему, был эсером. Я говорю, по-моему, потому что точно не знаю. Когда Феликс Эдмундович Дзержинский бежал из очередной ссылки, он встретил Эйтингона. Молодой человек ему очень понравился. Когда он приехал в Москву, получил комнату на улице Кирова, туда перевез свою маму и сестру. Это была замечательная семья, преданная идеалам революции. Младший брат стал довольно известным ученым-химиком, сестра Соня – прекрасным врачом-терапевтом, работала главным врачом в поликлинике автозавода. Иван Алексеевич Лихачев очень хорошо отзывался о ней. Она так и прожила всю свою жизнь в этой комнате на улице Кирова. Еще одна сестра – Серафима – была инженером.
Все они были интеллигентными людьми, жили очень скромно. Я встретила дядю Леонида, когда мне было пять лет. По существу получилось так, что я познакомила его со своей мамой, хотя я уверена, что они и раньше видели друг друга. Во всяком случае, с этого момента началась моя жизнь в семье Леонида. Язык не поворачивается сказать Эйтингона. Какое-то время мы прожили в Пекине, где он был консулом. В это время там был и Василий Иванович Чуйков. Они вместе закончили военную академию, очень дружили, часто играли в шахматы. Кем был в то время В. И. Чуйков, я не знаю, кажется, военным атташе. В Пекине я пережила трагический момент, когда на консульство напали китайцы, согнали всех в клуб, держали там какое-то время, а моя мама тогда была в положении. Ну да ладно, хотя это все было ужасно.
Потом вернулись в Москву, квартиры не было. Жили в гостинице «Метрополь». И я помню, как лазила около кремлевской стены и играла у храма Василия Блаженного. Затем с 1928 по 1931 год мы находились в Турции. Чем там занимался дядя Леонид, не знаю. Я училась в школе, где изучала немецкий и английский языки. Хочу заметить, что значит знание языка. В школе я была Зоя Наумова. Однажды меня спросили, буду ли я заниматься «Скриптчур», что по-английски означает – закон Божий. А я поняла, как занятия музыкой на скрипке. Пришла домой, сказала маме, что в школе по субботам будут проходить занятия игры на скрипке и спрашивают разрешение родителей. В школе меня спросили: «Ну как? Родители разрешили?» – «Да, разрешили», – ответила я. Это был такой интересный ляпсус.
Когда мы вернулись из Турции, то поселились, как я уже говорила, в первом кооперативном доме. Там жили все крупные руководители Коминтерна, а позднее здесь поселился Берия. Но это совсем другая история.
Когда начались испанские события, Леонид уехал. Куда – мы не ведали. И об истории с убийством Троцкого узнали значительно позднее.
В конце октября 1951 года Леонида посадили. Мы не имели никаких сведений о нем. В марте 1953 года после смерти Сталина его освободили. Реабилитировали. Вернули все ордена, и после короткого отдыха в санатории он вновь вернулся на работу. А в июле 1953 года, во времена Хрущева, вновь посадили. С большим трудом мне удалось добиться, чтобы ему, осужденному на 12 лет, засчитали те два года. А Судоплатова осудили на 15 лет. После уже, после выхода из тюрьмы, ему приходилось каждую неделю отмечаться в милиции, как уголовному элементу.
Когда Леонид находился в заключении, ему потребовалась срочная операция, которая была сделана хирургом-онкологом, и жизнь его была спасена.
Я бы хотела отметить, что он был необыкновенным человеком. Об этом, например, говорят его письма из тюрьмы. Как обычно, они приходили в определенные дни, раз в месяц. Но содержание их поражает. Вот один пример: «Милые девочки! Поздравляю вас с наступающей годовщиной Великого Октября. Как я рад, что вы там готовитесь к празднику, трудитесь на благо страны…» И все в таком духе. Я берегу эти письма, они у меня сохранились. Это действительно была вера в страну, ради благополучия которой он работал всю жизнь. Раз в месяц мы ездили во Владимир на свидание с ним. Старались взять как можно больше родственников. А когда его освободили, много народу собралось проводить его, потому что он помогал всем, кому мог. Начальнику тюрьмы, например, делал контрольные работы и давал полезные советы, что позволило ему заочно закончить юридический институт. Словом, это был человек, нацеленный на служение Родине. Когда он вышел из тюрьмы, здоровье его было подорвано: так же, как его отец, он страдал язвой желудка. После освобождения вся его энергия и все силы были направлены на одну цель – реабилитацию. Он писал ходатайства по административной линии и всегда получал однозначный ответ: подождите, сначала вас реабилитирует партия, а потом уже и мы. И только после его кончины нам позвонили из конторы Пельше и спросили: «Вы знаете, какого человека мы потеряли?» Мы-то как раз знали об этом. Нам ответили: «Да, мы припозднились». Я хочу отметить, что такое возможно только в нашем государстве. Ведь реабилитацию закончили только в 1990 году. Некоторые говорили: «Вы с ним осторожнее, знаете, реабилитировали из КГБ». Не умеем мы ценить людей. Ведь не секрет, что он участвовал в подготовке ликвидации Троцкого. Но ведь это был приказ. Интересно, кто бы осмелился не выполнить приказ Сталина?!
