Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже - Филатов Лев Иванович (читать книги без сокращений .txt) 📗

И еще — о времени, о годах, когда шли игры.

Если совсем вкратце, схематично изобразить ис­торию нашего футбола, то она мне видится сложенной всего-навсего из двух, выражаясь по-современному, блоков. Разграничительная черта между ними — 14 июня 1970 года. О матче СССР — Уругвай на «Ацтеке» я уже писал. Запомнился он мне не одними своими игровыми перипетиями, а еще и тем, как после его окончания не хотелось садиться в автобус (желтенькие, школьные, они шли один за другим, цепочкой, перебрасывая население ложи прессы в центр города). Было стыдно оказаться среди раз­ноплеменной журналистской братии и, не приведи господь, подвергнуться соболезнующим расспросам. Так и уехал в самом последнем, почти пустом. Ощу­щение не обмануло: как вскоре выяснилось, тем ма­тчем и был обозначен кризис.

Наш футбол, насколько я имею право судить, никогда не жил припеваючи. «Первый блок», до 14 июня 1970 года, сообщит нам о бедной экипировке, слабеньких, отрывочных контактах с миром западного футбола, преимущественно через сборную, отсутствии телепоказа, несложившейся системе тренировок, скромных поощрениях, репрессиях, наконец (разгон чемпиона страны, ЦДСА, в 1952 году, «дело Ста­ростиных»), С другой стороны, тот футбол можно считать и баловнем. Чего стоило хотя бы то, что все лучшие мастера по верховному предписанию в дни войны были сохранены. Или то, что клубы согласно существовавшим порядкам пользовались вельможным, капризным покровительством «лично» первых лиц в республиках, областях, министерствах.

А в общем, конечно, мешанина, бестолковщина, махровое любительство.

И тем не менее тот «блок», вопреки всему, прони­зан светом. Футбол жил и развивался, пусть по на­итию, наивно, со скрипом, зато увлеченно, искренне, честно, с изрядным самоуважением. Он жег порох, которым был заряжен еще в двадцатые годы, годы молодого подъема его и страны. И запасов этих хвати­ло надолго.

Тогда выдвинулись, пришли к руководству многие способные люда: Б. Аркадьев, В. Гранаткин, братья Старостины, В. Маслов, Я. Якушин, Г. Качалин, М. Товаровский, Н. Латышев, Э. Саар, К. Бесков. На полях блистали, смело можно сказать, народные ма­стера, общие любимцы, имена которых не забыты: братья Дементьевы, М. Бутусов, В. Жмельков, С. Ильин, Н. Трусевич, В. Карцев, Г. Федотов, Бобров, А. Хомич, В. Трофимов, А. Пономарев, Сальников, Н. Симонян, Б. Пайчадзе, М. Месхи, В. Иванов, Э. Стрельцов, И. Нетто, В. Воронин, Л. Яшин.

В ту пору в футбольной среде была в чести челове­ческая солидарность. Вот хотя бы эпизод из рассказов Николая Петровича Старостина:

«Мне не довелось увидеть на поле Всеволода Боб­рова. Но я могу в известной мере представить себе его достоинства, о которых наслышан. И вот почему. В день моего возвращения из сталинской ссылки на аэродроме среди встречавших был Всеволод Михай­лович. Мы не были с ним знакомы, а он счел своим долгом прийти. Естественно, после этого мы с ним уже до конца состояли в наилучших отношениях».

И видных клубных команд тогда было достаточно.

Если по строжайшему счету, то шесть — «Динамо», «Спартак», ЦСКА и «Торпедо» московские и «Дина­мо» киевское и тбилисское. Это обогащало репертуар, множило число интересных, привлекательных матчей. Да и повсюду в мире так: в рамках высших лиг затаена еще одна, неназванная лига, которая и верховодит.

Само собой, драма 14 июня 1970 года на «Ацтеке» грянула не вдруг. Но и не случайно. Она накаплива­лась, громоздилась, зрела, как туча.Если до поры до времени от футбола власти требо­вали эпизодических, разовых успехов, то после широ­кого выхода на международную арену вместе со всем спортом он был включен в особо доверенное подраз­деление, которое бесстыдно именовалось «отвлека­ющей пропагандой». Спортивные медали должны бы­ли пудрить мозги народу, убеждать в том, какие мы свободные, сильные и талантливые, какими лучшими в мире возможностями пользуемся. Да вот незадача, футбольные медали, наиболее соблазнительные на­иболее «отвлекающие», никак не давались. Не помога­ли ни разносы, ни смена руководителей и тренеров, ни тем более невежественные понукания заимствовать опыт лыжников, гандболистов и хоккеистов. Да и от­куда взяться медалям, когда футболистам, в отличие от остальных спортсменов, приходилось конкуриро­вать с профессионалами.

Не получая разрешения организоваться как полага­лось бы, чтобы стать вровень с противниками, оказав­шись окруженным враньем, голословным заушатель­ством, дискриминацией, попав под начало людей не­сведущих и нахрапистых, а то и нечистых на руку, конъюнктурщиков, которых «бросали», чтобы вывести из прорыва, футбол наш на глазах начал хиреть.

Из большой шестерки клубов уцелел, выжил, еще и с выгодным приращением, один — киевское «Дина­мо». Героическими стараниями «стариков» — Николая и Андрея Старостиных и Константина Бескова — вер­нулся в строй совсем было затонувший «Спартак», чтобы занять в кильватере место вслед за киевским «Динамо», правда, без побед международного значе­ния. Остальные четыре знаменитых клуба повели неоп­ределенный, бродячий образ жизни, могли оказаться в любом пункте, никого не удивив. Вряд ли следует полагать, что их заменили «Днепр» и «Жальгирис», клубы интересные, но с очень уж коротенькой истори­ей, с традициями еще не окрепшими. И сборная, пре­вратившаяся в куклу, надетую на истеричную, власт­ную кабинетную руку, жила разбросанно, нервно, то вдруг коротко сверкала игрой, то проваливалась, то ее доверяли особому тренеру (что правильно), то со все­ми потрохами передавали одному клубу, обычно ки­евскому «Динамо». И не утихала в футболе атмосфера спасательных работ, не кончались аварии.И заметьте, как редко стали выдвигаться люди — тренеры, руководители, судьи... Валерий Васи­льевич Лобановский един в трех лицах: и тренер ведуще­го клуба, и тренер сборной, и идеолог, и программист профессионального статуса. Рядом — по непрерывно­му стажу, по призам, по авторитету, по междуна­родному опыту — поставить некого. Оттого все ему — и похвала и хула. Не знаю, устраивает ли Лоба- новского такая исключительность, но футбол из-за безлюдья оскудевает.

Чем же ответил мир футбола на все эти влияния?

Мало-помалу были отодвинуты в сторону игровые идеи и замыслы, на первый план вышло собственное обустройство, ради чего подминали, прячась та словес­ными фальшивками, нравственные начала как устарев­шие, себя изжившие. Прежде не было принято, как теперь, заученно, громогласно при любом удобном случае объясняться в верности зрителям, играли, когда складно, когда коряво, но от души, зная, что это и есть первый закон зрелища. Тренеры если и лукавили и при­вирали себе в оправдание, то стеснительно, аккуратно, в меру. А потом нас, публику, стали считать дураками, все поражения были отменены, стали уважительными, при отрицательном итоге нас кормят дежурными блю­дами: «много травмированных», «зловредное судейст­во», «нелепый календарь игр», «игроки переутомле­ны», «игроки не выполнили установку тренера». Всему этому мы обязаны верить, и скука повисла над реде­ющей, некогда веселой стадионной толпой.

Однажды в редакцию, как случалось не раз, заско­чил болельщик-страстотерпец, жаждавший выложить журналистам всю правду, припереть их к стене. Я тер­пеливо слушал. Вошел Геннадий Радчук, которому срочно понадобился мой совет по номеру. Оценив безнадежность ситуации, он прервал обличителя:

— С какой стати вы на футбол насели? Что, с кол­басой разве уже лучше стало?

Незнакомец обвис, как проколотый, и испуганно подхватил свой новенький дипломат.

Мы ровным счетом ничего не поймем в превраще­ниях своего футбола, и киевского «Динамо» в том числе, если подчинимся единственно футбольной путе­водной стрелке. От времени не уклонишься, футбол никогда не был тихой гаванью, не жил на отлете. Такая большая команда, как киевское «Динамо», не могла не отразить в своей судьбе пережитое всеми нами. И интерес к ее противоречиям, разноликости естествен, а правда футболу точно так же необходима, как и всему на свете.